Почему сегодня на первое место постепенно начинает выходить Китай? Чтобы это объяснить, обычно говорится о перемещении капитала с Запада на Восток. Мол, Китай и некоторые другие азиатские страны стали «мировой фабрикой» из-за дешевизны своей рабочей силы. Кроме того, Китай проводит целесообразную внутреннюю политику и использует данную ситуацию в своих интересах. Таковы законы глобального капитализма. Капитал течет туда, где есть дешевая рабочая сила, а рабочая сила стремится туда, где есть высокий уровень оплаты труда.
Всё это так. Однако это лишь объективная сторона вопроса, но есть еще и субъективная. А субъективный подход показывает, что на протяжении всей человеческой истории локомотивом развития и источником новизны был совокупный Запад. Восток же к развитию всегда относился, мягко говоря, сложно. «Не дай вам бог жить в эпоху перемен», — гласят знаменитые слова Конфуция. Запад же является самим собой только тогда, когда постоянно этих самых перемен страстно жаждет. «Революция как любовь: горе тому, кто этого не понимает», — как бы отвечал на слова Конфуция Ромен Роллан.
Но что же получается? Запад создал капиталистическую модель развития, которая в итоге приводит к тому, что гонку выигрывают азиатские страны, которые к развитию относятся крайне скептически? Получается, что капиталистическая система в стратегическом плане работает, во-первых, не на Запад, а на Восток и, во-вторых, работает не на развитие, а на его остановку? А если это так, то, стало быть, капитализм является некоей самоизменой западной идентичности, а по итогам же такого «развития» эта идентичность должна исчезнуть с лица земли?
Сегодня, после того как западный капитализм уже просуществовал порядка 200 лет, мы можем с несомненностью увидеть несколько его фундаментальных черт. Первая черта — капитализм поначалу обеспечивает стремительный технологический рост, а потом начинает сам же его и ограничивать. Достаточно широко известно, что сегодня на полках пылится огромное число патентов, которые не реализуются по причинам нерентабельности. Кроме того, совершенно очевидно, что современный капитал вовсе не хочет производить качественную продукцию, имеющую долгий срок эксплуатации. У этого самоограничения развития есть изначально присущая капитализму причина.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 26.02.21 В Китае подведены успешные итоги борьбы с бедностью
- 27.01.21 Си Цзиньпин ставит крест на планах «великой перезагрузки»?
- 22.12.20 Будущее Е-коммерции на примере крокодила из Янцзы
- 13.12.20 Как планете создают новых хозяев
Дело в том, что развитие никогда само по себе не интересовало капитал. Оно было ему интересно только постольку, поскольку обеспечивало его конкурентное преимущество. Главной же целью капитала изначально было господство. Ведь если ты побеждаешь всех своих конкурентов, то больше ничего в рамках капитализма, кроме господства, не остается.
Это свое звериное нутро капитализм демонстрировал всегда. Архитекторы буржуазного модерна заковали этого зверя в узду буржуазного права и морали, но сам зверь всегда мечтал от этого избавиться. Это отлично видно, если рассмотреть многочисленные примеры того, как именно ведется конкуренция в капиталистическом мире, где задача каждого капиталиста заключается не в том, чтобы произвести более качественную продукцию, чем у конкурента, а в том, чтобы этого конкурента устранить тем или иным способом. Да, буржуазное право запрещает вести экономическую войну, но, во-первых, конкуренты стремятся его обойти, а во-вторых, и это самое главное, их главной целью является победа в гонке любой ценой, а вовсе не развитие и производство.
Такое положение дел ставит новизну и будущее в зависимость от выгоды и заставляет их служить капиталу. Если при помощи нового можно победить конкурента и извлечь выгоду — тогда оно нужно. Если нет — то производство новизны никого не интересует и, более того, само будущее становится враждебным, ибо в нем, в возможном будущем, может победить конкурент.
Такое эксплуататорское отношение к новизне и будущему роднит капитал с властью. Ведь любая власть будущее и новизну недолюбливает, ибо они чреваты революцией и ее смещением. Однако надо признать, что власть бывает разной и в принципе, хотя бы теоретически, способна подстраиваться под будущее, изменяться в соответствии с велением времени и невраждебна будущему фундаментальным и окончательным образом. Капитал же, в отличие от власти, в силу своей природы и до тех пор, пока он собственно остается капиталом, неспособен к изменениям и противостоит им, ибо он, в отличие от власти, никуда никого не ведет, а самовозрастание ему нужно только для того, чтобы будущее и его собственное бытие совпали навсегда.
Сегодня же мы воочию наблюдаем, как капитализм избавляется от тех буржуазных ограничений, которые только и делали его легитимным, и становится глобальным. Семья, право, национальное государство и другие буржуазные ценности сегодня явным образом отменяются самим капитализмом, который, становясь глобальным, снимает с себя узду. А без этой узды он перестает производить новизну и становится ее врагом.
Местами отдельные буржуазные лидеры и государства еще оказывают этому процессу сопротивление. Так, Россия пока не приемлет европейские законы о гей-браках и многое другое и принимает вполне консервативные поправки к Конституции. В США Трамп начал проводить какой-то курс на возвращение капитала и производства, а многие корпорации отдают Китаю далеко не все технологии и не спешат делиться с ним всеми передовыми разработками. Но это, по сути, национально-буржуазное противостояние Трампа, Путина и некоторых других лидеров мировому глобальному тренду носит, по существу, реликтовый характер. Если всё дальше будет идти так, как идет, подобное сопротивление будет рано или поздно сломлено. Ибо если «альфой и омегой» становится власть капитала, то нет такой инстанции, в том числе и национальной, которая бы смогла запретить ему убирать преграды на пути собственного господства. По данному поводу Ленин справедливо писал:
«Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Если шум и брань приносят прибыль, капитал станет способствовать тому и другому».
Капитал сам по себе не знает никаких ценностей, в том числе и национальных. Однако, постепенно достигая своего апогея, глобальный капитализм постепенно начинает избавляться не только от национальных и буржуазных ценностей, но и от западной идентичности как таковой. На новом витке, когда новизну уже не нужно эксплуатировать для повышения конкурентоспособности, она вместе с тем, что было способно ее производить, выбрасывается на помойку, как мавр, сделавший свое дело. В итоге приходит мир, лишенный новизны, и начинается процесс калькуляции, упорядочивания наличествующего. Об этом, собственно говоря, и говорил Гегель. В «Философии истории» он говорит очень примечательные слова о своем отношении к будущему:
«Следовательно Америка есть страна будущего, в которой впоследствии, может быть в борьбе между Северной и Южной Америкой, обнаружится всемирно-историческое значение; в эту страну стремятся все те, кому наскучил исторический музей старой Европы. Говорят, что Наполеон сказал: эта старая Европа наводит на меня скуку. Америку следует исключить из тех стран, которые до сих пор были ареной всемирной истории. То, что до сих пор совершалось там, является лишь отголоском старого мира и выражением чужой жизненности, а как страна будущего она здесь вообще нисколько не интересует нас; ведь в истории мы имеем дело с тем, что было, и с тем, что есть, — в философии же не с тем, что только было, и не с тем, что еще только будет, а с тем, что есть и вечно есть — с разумом, и этого для нас достаточно».
Если учесть, что для Гегеля бытие и мышление тождественны, то картина вырисовывается вполне определенная. Гегелевская система начинает по-настоящему работать тогда, когда исчерпывается новизна.
Я знаю ряд специалистов по философии, которые кулуарно и не для широкой аудитории говорят о том, что философия Гегеля, по своей сути, является не чем иным, как вариантом древнего индуизма. Я вполне согласен с мнением этих специалистов. Но предположим, что это слишком экстравагантное высказывание и, даже более того, философия Гегеля не имеет никакого отношения к действительности, как и высказывания неогегельянца Фрэнсиса Фукуямы о конце истории. Тогда зададимся вопросом, кто наиболее конкурентоспособен в мире, в котором нет места новизне? Кто наиболее эффективно сможет произвести перераспределение? Совершенно очевидно, что это не утративший свою идентичность Запад, а Восток, прежде всего Китай.
Для этого Китай располагает почти полутора миллиардами супердисциплинированного населения. В мире, где не будет ничего такого, что не могли бы произвести китайцы, при нынешнем положении вещей они, что называется, срывают банк. Никакой, даже сегодняшний полумертвый западный человек, не может столь дисциплинированно, и не сходя при этом с ума, выполнять ту монотонную работу, которую может выполнять человек восточной культуры. Огромное, по сравнению с западным, население и логика самого капитала лишь дополняют картину. Перенеся основную часть реальной экономики на Восток и утеряв свою идентичность, а значит, и способность производить новизну, Запад в итоге будет неминуемо поглощен. Так, погнавшись за «Золотым тельцом» и поставив во главу угла волю к власти, Запад сначала потеряет самое главное — себя и свое подлинное бытие, а потеряв себя, потеряет и господство. Таков, на мой взгляд, смысл того, что сегодня происходит на наших глазах.
Комментарии читателей (0):