Перестройка и коронавирусная эпопея. Как они связаны?

В 1991 году перестройка погубила СССР, а примерно с 2010 года заговорили о перестройке 2, которая должна погубить и то, что осталось от великой державы и называется сегодня Российская Федерация. В первую перестройку говорили о том, что нужно жить «как на Западе», то есть перейти к капитализму. Но ведь сегодняшняя Россия и живет при капитализме. Тогда в чем же дело? Ведь слова про «демократию», «права человека», которых якобы недостает в России, уверен, не убеждают никого, включая и тех, кто их произносит. Замена альтернативной советской системы на капиталистическую — это еще как-то понятно. А вот замена «тоталитарной путинской России» на «демократическую» — это уже совсем откровенный бред. Так что же такое перестройка на самом деле и почему она никак не кончится? Что это за процесс?

Оглядываясь на «арабские весны» и «оранжевые революции», всматриваясь в сегодняшнюю бредовую карантинную кампанию, которая опасна, прежде всего, для здоровья людей, экономики и глобального мироустройства, но не для коронавируса, становится понятно, что перестройка носит глобальный характер и преследует цель глобального же переустройства. Ведь по факту СССР стал лишь первой жертвой перестроечного глобального процесса. А потом этот процесс принялся сносить, прежде всего, развивающиеся по модернизационному пути капиталистические государства. И тут что Ливия, что Ирак, что Египет, что другие страны. Но ключевой точкой процесса, как и во времена существования СССР, опять стала Россия. Это она стала останавливать международный терроризм в Сирии и вновь упираться.

Однако, увы, следует признать, что Россия сегодня дала опасную слабину по двум вопросам. Мы присоединились к бредовым глобальным карантинным мерам, вместо того, что самостоятельно и по своим правилам вести борьбу с инфекцией, а Путин подписал законопроект о создании единого федерального информационного регистра, в котором будут содержаться сведения о российских гражданах. Этот документ окрестили в народе как законопроект о «всероссийском цифровом концлагере». Мне представляется, что эти два пункта, по которым мы дали слабину, если их пристально рассмотреть, могут позволить увидеть нам главные характерные черты перестройки как таковой, понять, в чем заключается ее необоримая сила.

БУДЬТЕ В КУРСЕ

• 16.07.20   Коронавирус породил нацию лжецов: Yedioth Ahronoth
• 12.07.20   COVID-19: Драматические последствия в гео и биополитике
• 08.07.20   Откуда пришёл коронавирус, может остаться тайной — South China Morning Post
• 07.07.20   New York Times: Почему США потерпели поражение в войне с COVID-19?

В самом деле, почему весь мир буквально «лег» под рекомендации одной группы из Имперского колледжа Лондона и срочно принялся их исполнять? Почему лидерам этой группы эпидемиологу Рою Андерсону и математику, занимающемуся моделями распространения эпидемий, Нилу Фергюсону буквально удалось продиктовать всему миру набор мер по борьбе с коронавирусом?

Кем бы они ни были и какие бы серьезные силы не стояли за ними и Имперским колледжем Лондона, необоримая сила их рекомендаций по массовой самоизоляции имеет своим источником, прежде всего, не мощь стоящих за ними групп, а те причины, по которым никто, кроме никому не интересных Швеции и Белоруссии, не может выдвинуть альтернативную систему борьбы с инфекцией.

Любая параллель имеет свои ограничения, но чтобы читатель смог как-то прочувствовать, о чем идет речь, я приведу такой пример. Представьте, что нас с вами пять человек. И вдруг мы видим, что течет кран. Мы все согласны, что необходимо устранить течь. И тут встает один из нас и предлагает просто заткнуть кран пальцем, а чтобы все было «по-честному», установить график дежурства, дабы все затыкали кран по очереди. Мы начинаем возмущаться такому бредовому предложению, критиковать его, но никто из нас то ли из-за страха, то ли по слабоумию не может выдвинуть «проект», согласно которому следует просто заменить прохудившуюся кран-буксу. Что же будет в итоге? Правильно! Повозбухав, мы все подчинимся этому бредовому решению.

Думаю, многие оказывались в жизни в сходных ситуациях, когда никто не хочет брать на себя ответственность за решение, и в итоге делается то, что кем-то все же было предложено. В подобных ситуациях степень бредовости предложения, которое всем предлагается выполнить, практически не играет роли. Кто обладает решением и волей его предложить и исполнить — тот и власть. Эта коллизия известна с древнейших времен. В произведении «Ипполит» античного трагика Еврипида (480-е — 406 до н.э.), главный герой говорит отцу:

«Иль у меня была надежда с ложем

На твой престол, ты скажешь? Но ведь это

Безумие бы было, коль не глупость.

Иль быть царем так сладостно для тех,

Кто истинно разумен? Ой, смотри,

Здоров ли ум, коли корона манит.

Я первым быть меж эллинов горел

На играх лишь, а в государстве, право ж,

И на втором нам месте хорошо…

Средь избранных, конечно. Там досуг,

Да и в глаза опасность там не смотрит,

А это слаще, царь, чем твой престол».

Более детально эту очень волновавшую его коллизию, Еврипид разбирает в трагедии «Ифигения в Авлиде». Суть ее состоит в том, что власть — это ответственность. А наилучшее место с точки зрения получения всех «плюшек» — это быть первым вагоном в составе, но ни в коем случае не паровозом. Ну, так это и было одной из главных характеристик первой перестройки, когда было сказано, что «надо жить, как на Западе», и копировать все что ни попадя!

То есть одной из важнейших характеристик перестройки является отказ от собственного проекта и содержания. Когда Хрущев сказал о том, что мы «догоним и перегоним Америку по мясу и молоку», всем стало понятно, что СССР отказывается от своей специфичности. Я знаю, что многие советско-постсоветские элитарии публично заявляют о том, что для них крах СССР был «как гром среди ясного неба». На это я отвечу только одно — не верю.

Кроме того, ходят легенды, согласно которым якобы в 70-х годах американцы, поняв, что начинают проигрывать гонку, предложили советской элите стать мировым «паровозом» и получили отказ. Имел ли такой диалог место на самом деле или это лишь легенды — отдельный вопрос. Но суть этих легенд верна — советская элита явным образом была не готова проводить свой альтернативный проект в глобальных масштабах под красным флагом. Ну, а дальше все покатилось. Причем желание получить заветную вторую роль чуть не обернулось окончательным распадом России в перестройку, которого удалось избежать только чудом. Ведь кто сказал, что если ты встраиваешься в глобальный проект, то его хозяева захотят тебе предоставить в нем почетное место? Сегодня совершенно очевидно, что России такое место никто предоставлять не собирался. Ну и тогда на что мы жалуемся? Пенять тут можно только на себя.

Я убежден, что подобный механизм является одним из главных оснований перестроечного процесса как такового. Но в ситуации с кампанией по самоизоляции есть еще один аспект, который входит в «комплект» — цифровизация. Все понимают, что во время самоизоляции люди будут гораздо больше проводить времени в интернете. И вот, одновременно с этим, определенные круги российской элиты заговорили о дистанционном образовании, а Путин подписал законопроект о «цифровом концлагере». Но это мировая тенденция. Имеет ли она отношение к первой перестройке?

Если внимательно всмотреться в ее суть, а не привязываться к техническим деталям (наличию всеобщего доступа в интернет и так далее) — то да. Перестройка направлена не только на советский тип развития, но и на те государства, которые пытались и пытаются развиваться капиталистически, в рамках модернизационного пути. Она враждебна любому типу развития вообще. Кто говорил о чем-то подобном?

В 1873 году в послесловии ко второму изданию «Капитала» Карл Маркс писал:

«В своей мистифицированной форме (диалектика Гегеля — прим. авт) диалектика стала немецкой модой, так как казалось, будто она прославляет существующее положение вещей. В своём рациональном виде (диалектика Маркса — прим. авт) диалектика внушает буржуазии и её доктринёрам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществлённую форму она рассматривает в движении, следовательно, также и с её преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна.

Полное противоречий движение капиталистического общества всего осязательнее даёт себя почувствовать буржуа-практику в колебаниях проделываемого современной промышленностью периодического цикла, апогеем которых является общий кризис. Кризис опять надвигается, хотя находится ещё в своей начальной стадии, и благодаря разносторонности и интенсивности своего действия он вдолбит диалектику даже в головы выскочек новой священной прусско-германской империи».

Тут Маркс говорит буржуазным болванам, решившим взять на вооружение в качестве своего идеолога насквозь диалектичного Гегеля, что диалектика рано или поздно уничтожит капитализм. Но Маркс искренне верил, что эту роль сыграет именно его диалектика, которая, в отличие от диалектики Гегеля, реалистична, а не «мистифицированна». И поэтому, по Марксу, после капитализма должен был наступить коммунизм. Однако, что же мы видим сегодня?

Кризисов, которые должны были бы «вдолбить диалектику» во многие головы, хоть отбавляй. Движение, превращающее буржуазный модерн в черт знает что — тоже имеется налицо. Но, думаю, мало кто будет спорить с тем, что это движение ведет отнюдь не в коммунизм. Так куда оно ведет и что это тогда за движение? Может, перестройка и является формой движения «мистифицированной» диалектики Гегеля, которая должна уничтожить капитализм?

Маркс во многом верил в приход коммунизма и победу своей диалектики на том простом основании, что якобы всегда побеждает реальность, а не виртуальность и абстракция. Однако, надо сказать, во-первых, так называемая виртуальность имеет древнейшую природу, которая коренится в самом человеке. Технические же средства и цифровизация лишь активируют внутреннюю «виртуалистичность», но не порождают ее. А, во-вторых, Маркс жил до появления телевизора, интернета, компьютерных игр и прочего. Когда же они полноценно вошли в жизнь, то «мистификация», которую столь несправедливо недооценил Маркс, получила неслыханную мощь. Так случайно ли перестроечные процессы переформатирования капиталистического мира идут синхронно с цифровизацией и не является ли подлинным идеологом этих процессов великий и чудовищный Гегель?

Подобный глобальный, «абстрактный» процесс востребует определенную модель сознания и человека. И сегодня, когда вырастает целое поколение, которое с пеленок общалось больше с гаджетами, чем с людьми, а чуть ли не половина мужского населения играет в «танки», мы воочию наблюдаем приход этого «нового человека». И у Гегеля есть его модель. В «Философии религии» он пишет:

«Страх перед силами природы, перед солнцем, грозой и т. п. еще не есть тот страх, который мы называем религиозным, ибо религиозный страх коренится в свободе. Страх перед богом — нечто совсем иное, чем страх перед могуществом природы. Часто говорят: страх есть начало мудрости; такой страх не может содержаться в непосредственной религии. Он возникает в человеке лишь тогда, когда тот в своей единичности познает свою слабость, когда в нем содрогнется его единичность и он совершит в себе ту абстракцию, которая сделает его свободным духом. Когда естественное содрогается в человеке, человек возвышается над ним, отрекается от него, создает себе более высокую сферу и переходит к мышлению, знанию».

О каком именно Боге тут говорит Гегель на самом деле — надо обсуждать отдельно. Главное тут то, что для того чтобы действовала гегелевская «мистифицированная» диалектика, человек должен «отречься» от «естественного», «возвыситься» над ним и перейти в «более высокую сферу» путем «совершения в себе абстракции». Ну так такого человека мы сегодня и имеем в массовом количестве. Ему по большому счету наплевать на реальность и других. Да, он может быть рационален, но его рациональность абстрактна.

Плодом подобной рациональности, которая просто не замечает ничего «естественного», ибо она отреклась от него, является цифровизация, для которой все живое является просто некоторым количеством информационных данных. Еще одним плодом такой рациональности стал отказ от «социалки», которую на себя брало государство. Перестройка была колоссальным сбросом социальных обязательств перед населением. И хотя сегодня в России «социалка» еще существует, пускай и в сильно урезанном виде по сравнению с советскими нормативами, ее постоянно хотят урезать, причем ссылаясь на некую рациональность. Мол, а зачем платить, когда можно не платить? Предлагают подобные «рациональные» меры определенные персонажи, в глазах которых сложно прочесть что-то, кроме единиц и нулей. Посчитанные на компьютере, при помощи математических моделей имени господина Фергюсона меры по самоизоляции — из этой же «песни».

Таким образом, Россия, отказавшись от марксистского проекта, не только обрекла себя на бандитский капитализм периферийного типа, но и убрала то «бревно», которое лежало на пути глобальной «мистификации». Да, мы все еще инстинктивно сопротивляемся. Даем отпор в Сирии, принимаем поправки к конституции, в целом направленные на укрепление нашей самостоятельности. Однако отступаем по другим направлениям и неминуемо будем отступать в дальнейшем, уступая перестроечному процессу, ибо ничего другого, вне собственного проекта развития, просто не может быть.