Почему нам трудно добраться до смысла и почему нами манипулируют?

Читая великую классическую литературу, многие, наверное, замечали, что после чтения в голове от содержания остается какой-то туман. Более или менее запоминается сюжет, но то, о чем, собственно, написано в великом произведении, — часто ускользает. Иллюстрируя эту проблему, моя школьная учительница по литературе, указывая на четырехсотстраничный объем «Преступления и наказания», спрашивала о том, что написано на оставшихся трехстах страницах, если учесть, что на первых ста уже описано, как Раскольников убил старуху. Мы хором отвечали: «О наказании». Учительница загадочно улыбалась и потом начинала объяснять смысл.

Эта проблема прочтения и усвоения смысла великих произведений носит не только образовательный и литературоведческий характер, но и социально-политический. Понимая это, еще задолго до революции Ленин говорил о необходимости просвещения. После же того, как большевики взяли власть, задача обучения грамоте и приобщения к культуре широких народных масс была одной из основных. Ее решение было поручено народному комиссару просвещения Анатолию Васильевичу Луначарскому — человеку высокообразованному, крупному и страстному.

Как гласит легенда, Луначарский якобы обратился к интеллигенции и сказал, что ей недолго осталось пожинать плоды своего интеллектуального и культурного превосходства, ибо скоро каждый человек в стране достигнет уровня Гете. Правдив ли этот апокриф или нет — не столь важно. Главное, что он действительно отражает великие страстные устремления Анатолия Васильевича и той партии, к которой он принадлежал. Конечно, дальнейшая жизнь и те испытания, которые пришлось пережить России, внесли существенные коррективы в эти планы. Однако их несомненным результатом стали как быстрый массовый рост грамотности и общего уровня культуры народа, так и то, что любой приличный гражданин СССР имел на своей полке десятки, а порой и сотни томов великой классической литературы. Однако, совершив это чудо, большевики, к сожалению, не смогли совершить еще одного: должным образом приобщить народные массы к смыслу и содержанию этих великих книг, объяснить жизненную и практическую важность культуры. В итоге такая неприобщенность стала одной из причин краха СССР.

БУДЬТЕ В КУРСЕ

• 12.07.20   Почему сегодня нет позитивной политики и не решаются общественные проблемы?
• 29.06.20   Почему России понадобился марксизм, а марксизму Россия?
• 13.06.20   В чем конкурентное преимущество России в XXI веке?

Сегодня мы живем в век интернета и переизбытка информации. В этих условиях особенно ценной становится способность человека к различению, и прежде всего различению добра и зла. Кроме того, такая способность является одним из важнейших критериев внутренней свободы, без которой человек и общество не могут формулировать свою позицию касательно любых вопросов и, в том числе вопросов политических.

Отсутствие этой внутренней свободы, которая на протяжении тысячелетий, как и приобщенность к культуре, была прерогативой элиты, надежней всех прочих видов угнетения закрывает возможность политических претензий обездоленных не только на власть, но и хотя бы на то, чтобы власть элементарно начинала с ними считаться.

Маркс жил до эпохи телевидения и не мог иметь в виду грядущую мощь СМИ, информационных потоков и, соответственно, тех манипулятивных возможностей, которые получает элита. Я убежден, что если бы Маркс увидел телевизор, он бы самым кардинальным образом сместил акценты в своем учении в определенную сторону. В какую?

Маркс писал о взаимосвязи между разделением труда, которое должно быть преодолено при коммунизме, и отчуждением человека от его родовой сущности. Он прекрасно понимал, что обе эти вещи увязаны воедино. Но считал, что пролетариат, руководимый партией, то есть такими людьми, которые, в отличие от пролетария, отчуждены от родовой сущности и культуры в гораздо меньшей степени, может совершить революцию и установить свою диктатуру. Но, как мы знаем по факту истории, хотя советский проект насквозь проникнут духом учения Маркса, его реальное воплощение осуществлялось отнюдь не по марксистскому канону, хотя бы потому, что в царской России пролетариата было «с гулькин нос». Сегодня же проблема отчуждения в самом широком смысле этого слова, о чем писал Маркс в своих ранних философских рукописях 1844 года, а также проблема разделения труда встали с особенной силой. И эта особенная важность, повторюсь, в частности, связана с появлением информационного общества. Если бы Маркс мог предвидеть его наступление и все, что с этим связано, он бы сместил акценты именно на проблемы отчуждения и разделения труда, поставив их во главу угла, а не концепцию классовых интересов пролетариата.

Что мне позволяет сделать такое смелое предположение? Мог ли Маркс предсказать мутацию капитализма, которая уничтожает классовые структуры обществ, впрочем, как и любую структурность как таковую, превращая все в постмодернистский винегрет — не знаю. Но я точно знаю, что Маркс был высоко и широко образованным человеком. А во времена Маркса такая образованность автоматически подразумевала глубочайшее знание античной литературы, как философской, так и художественной, которую Маркс знал великолепно. Но уже как минимум со времен Платона и Аристотеля все модели власти имели в виду то, что одним из их краеугольных камней является разделение труда, порождающее разделение на господ и рабов. Ведь коммунизм, по большому счету, бросает вызов именно таким моделям власти, которые, по своей сути, являются рабовладельческими. Рабов же, как известно, было принято считать не за людей, а за вещи, пускай даже и очень хорошие, ибо рабы отчуждались от своей родовой сущности и лишались фундаментальной способности свободного человека к различению.

Подобным образом на проблему раба и господина смотрели и смотрят вся мировая элита и культура. Раб — категория не экономическая, как думают рабы, а духовная. Ибо тот, кто лишен способности различать, становится объектом для тотальной манипуляции, то есть вещью. И все это Маркс прекрасно понимал, но верил, что эту систему можно победить с опорой на классовый интерес пролетариата. Не вышло.

Вот как смотрел на эту проблему один из идеологов Священной римской империи Данте Алигьери в своем философском трактате «Пир»:

«Различающего зрения чаще всего бывают лишены простолюдины, потому что, будучи с малых лет заняты каким-нибудь одним ремеслом, они в силу необходимости настолько вкладывают душу в ремесло, что ничем другим не занимаются. Наряд добродетели, как моральной, так и интеллектуальной, невозможно приобрести вдруг, но лишь в результате опыта, тогда как их опыт ограничивается каким-то одним ремеслом, и они не заботятся о том, чтобы различать и другие вещи, и, таким образом, не могут обладать и способностью различать. Поэтому и случается, что они часто поют за здравие собственной смерти и за упокой собственной жизни, стоит лишь кому-нибудь подать голос, а при слепоте это порок в высшей степени опасный. Недаром Боэций считает народную молву суетной, находя, что она лишена способности различать. Таких людей следовало бы называть баранами, а не людьми: в самом деле, если бы один баран бросился с обрыва высотой в милю, все остальные за ним последовали бы; и если один баран при переходе через дорогу прыгнет, то прыгают и все остальные, даже не видя, через что им прыгать. И я сам видывал некогда многих, которые скакали в колодезь из-за одного туда уже спрыгнувшего, воображая, быть может, что они перепрыгивают через стенку, невзирая на то, что плачущий и кричащий пастух преграждал им путь руками и грудью».

Из-за разделения труда, «простолюдины» лишены способности «различающего зрения» и поэтому в общественно-политическом смысле могут себя вести только как «бараны», — говорит Данте. А далее, он описывает некий процесс добровольного бегства «баранов» в сторону собственной же погибели и сетует на то, что когда «бараны», охваченные собственным безумием, начинают бежать к собственной погибели, они остаются глухи к призывам «кричащего и плачущего пастуха, преграждающего им путь руками и грудью».

К сожалению, эта печальная картина более чем актуальна. Ведь эта модель буквально повторяет модель перестройки, когда Ельцина буквально носили на руках и верили, что он «ляжет на рельсы» и сделает жизнь «как на Западе». Более того, были и немногочисленные «пастухи», которые пытались доказать, что команда Ельцина ведет к гибели. Но обезумевшее общество оставалось к ним глухо.

После краха СССР широкие народные массы в целом «зарубили на носу» предшествующий горький опыт перестройки. Львиная доля рейтинга Путина — это не одобрение его политики, а нежелание еще раз потерять страну. Однако такое «зарубание на носу» необходимо, но недостаточно. Оно не является приобретением собственной субъектности, позволяющей бороться за свои права, свободу и перестать быть, наконец, объектом манипуляции.

Обретение необходимых качеств может начаться только с признания своей и коллективной ответственности за свою судьбу, ибо таков удел господина. А значит, необходимо общественное признание, что в перестройке и последующих ужасах виноваты не только те, кому адресованы народные проклятья (Горбачев, Ельцин, Гайдар, КГБ, ЦРУ и т. д), но и кое кто еще…

Без этого никакая позитивная политическая повестка невозможна. Более того, такое признание будет только началом болезненного общественного выздоровления. Ведь еще нужно будет обрести язык, на котором можно вести с властью политический разговор. Ведь если вы, например, просто требуете повышения зарплаты — это разговор не политический. Любая власть на такое требование ответит: «хоти». Сделает это она, конечно, более вежливо. Например, вам укажут на возможность заняться бизнесом. Или власть вам скажет, что усердно работает над повышением зарплаты и скоро вас ждет прибавка в 100 рублей.

После того как вас начнет, выражаясь молодежным языком, «бомбить» от таких отговорок, вы попадете во власть трех основных сценариев, которые имеют не менее древнее происхождение, чем представления о рабе и господине. Первый сценарий — вы просто терпите. Второй сценарий — вы выходите на улицу, и вас, во имя защиты государственности и конституции, подавляют. Третий сценарий — безумие народных масс приобретает астрономические масштабы. Тогда элита, в соответствии с древнейшими представлениями, о потопе в том числе, скрывается в тех или иных катакомбах до усмирения стихии. После этого «все повторится сначала». Таковы три древних единственно возможных сценария, если нет позитивных политических требований, и никто не может предъявить свое видение будущего как проект.

Есть еще два дополнительных, тоже не столь новых, сценария. Первый — вы сносите систему, и страна переходит под сапог иноземца, ибо власть в отсутствие своего проекта вы осуществлять не можете. Второй — под маской народной бузы идет просто перегруппировка элиты, причем опять же не без влияния международных конкурентов вашей страны, так как им никогда не будет выгодно, чтобы ваша страна приступила к реализации того или иного национального проекта. Как нетрудно видеть, в рамках всех этих пяти негативных сценариев движется так называемая оппозиция. Которая сама, в смысле высокой культуры, являясь «баранами», пытается загнать вместе с собой других «баранов» на собственную погибель.

Противопоставить этому можно только сначала просыпание, а потом интенсивное приобщение к культуре, которые позволят вернуть позитивную политику и преодолеть «кризис политического меню». И в данном случае не столь важна политическая окраска, сколько культурный уровень сам по себе. Это трудно, но возможно. О подобной проблеме писал Данте в том же «Пире». Он так комментирует свою поэтическую канцону:

«Я сочинял «поворот» лишь тогда, когда для украшения канцоны необходимо было еще что-то сказать независимо от ее содержания, что видно и в этой моей канцоне, и в других. Поэтому я в настоящее время и утверждаю, что возвышенное содержание и красота в каждом ораторском произведении друг от друга отделены и отличны; ибо возвышенное содержание — в смысле, а красота — в словесном украшении; и то и другое связано усладою, хотя возвышенное содержание радует прежде всего. Так как возвышенное и доброе содержание этой канцоны было труднодоступным для многих, особенно по той причине, что я ввел разные персонажи, в ней говорящие, что требует изощренности в разумении, а красота канцоны всем очевидна; поэтому мне кажется, что надлежит обращать больше внимания на прекрасное, чем на доброе и возвышенное, о чем я и говорю в этой части».

Такое отделение формы от содержания Данте наследует из школьной средневековой риторики, которую применяли в основном последователи Аристотеля, такие как, например, Фома Аквинский и другие. Риторика должна быть эффективной. И потому Данте не сильно рассчитывает на приобщение к смыслу, а говорит о красоте и форме. И сегодня любой пиарщик вас сначала спросит о целевой аудитории, а потом начнет говорить о том, какой именно «прикид», манера и прочие внешние атрибуты этой аудитории по вкусу. Содержание же… А зачем оно нужно, если «аудитория» лишена способности к различению, а понравившаяся ей форма позволит впарить любое содержание?

Приобщение к красоте, к определенной интеллигентной манере, в смысле Данте, было осуществлено в СССР. Это было окультуривание, но не приобщение. Приобщение же подразумевает понимание не только формы, но и содержания. А именно это сегодня необходимо, и об этом мечтали Ленин и Луначарский. В противном случае обществом будут манипулировать как угодно, хоть через телевизор, хоть через интернет. И это не изменят никакая, даже самая реальная «свобода слова» и «свободные выборы», ибо, помимо этой свободы, нужно еще само «слово» и те, из кого выбирать. А с этим-то как раз сегодня большие проблемы.