Почему популисты так хотят многополярности в мире? – The Foreign Policy

Стремление популистски настроенных мировых лидеров и политиков добиться становления в мире многополярного миропорядка связано с их желанием получить большую свободу для политического маневра, в том числе для репрессий, пишут директор Института Гарримана при Колумбийском университете Александр Кули и профессор Джорджтаунского университета Дэниел Нексон в опубликованной 25 апреля статье для The Foreign Policy.

Когда в Европе обострился кризис, вызванный пандемией COVID-19, президент Сербии Александр Вучич выступил с резкой критикой Европейского союза, заявив, что «европейской солидарности не существует». Вучич назвал ее «сказкой на бумаге» и дал высокую оценку готовности Китая оказать помощь пострадавшим от пандемии странам. Даже итальянские политики, обычно поддерживающие ЕС, присоединились к своим популистским коллегам, критикуя Брюссель за его неспособность обеспечить страны — члены ЕС всем необходимым и приветствуя Китай, который поставил им крайне необходимые во время пандемии товары.

На фоне таких событий еще очевиднее становится то, что международный порядок находится на перепутье. Этому способствует целый ряд факторов, в том числе отсутствие лидерства со стороны администрации президента США Дональда Трампа, активные попытки Китая продемонстрировать преимущества своей внутриполитической модели и своей способности выступать в качестве поставщика международных клубных и частных товаров. Оказывает свое воздействие и вероятность того, что пандемия может стать причиной растущей популистской реакции против политического, экономического и культурного либерализма.

Эти факторы на самом деле не сильно отличаются друг от друга. Примеры Сербии и Италии подчеркивают важную, но часто упускаемую из виду связь между упадком гегемонии США и ростом популизма. Несмотря на важные региональные, культурные и политические различия, многие современные популисты придерживаются одной идеи — многополярности, то есть создания международной системы, состоящей из множества крупных держав, а не одной или двух сверхдержав.

В таком мироустройстве, в котором первоочередная роль принадлежит национальному суверенитету, а не либеральным правам и ценностям, они видят инструмент расширения своей свободы, поскольку когда те или иные потребности могут обеспечить много поставщиков, их можно стравливать друг с другом для достижения своей наибольшей выгоды.

Как утверждает политолог Ян-Вернер Мюллер, популистов во всём мире роднит особая форма политики персонализированной идентичности, которая направлена против элит в своей риторике и плюрализма в своей ориентации и подчеркивает их собственное моральное превосходство, отказывая их политическим противниками даже в простейшей легитимности. Популисты, оказавшись у власти, стремятся подорвать независимость политических, правовых и экономических институтов. Они захватывают аппарат государства, чтобы построить сети «патроната», обеспечивающие лояльность «клиентов», указал философ, имея в виду древнеримскую систему общественных отношений. Делают они это частично за счет «козла отпущения» — уязвимых групп населения и общин.

Популистская риторика и политика, таким образом, представляют собой отрицание важных аспектов либерального миропорядка, сложившихся после окончания холодной войны. Причиной такого отторжения является сочетание идеологических и инструментальных факторов.

Во-первых, идеологическое видение, предлагаемое большинством популистов, обычно рассматривает интернационализм как источник угрозы для политического сообщества. В правом популизме это видение находит выражение в идее о том, что современной политикой движет борьба между националистами и глобалистами. Таким образом, популисты подчеркивают первостепенную важность некоторой комбинации суверенитета, территориальных границ, национальной идентичности и культуры. Они обычно утверждают, что злонамеренные внешние силы прилагают усилия для подрыва этих основ общества.

Таким образом, сдерживание миграции, обеспечение защиты своим политическим «клиентам» от рыночной конкуренции и подавление деятельности финансируемых из-за рубежа неправительственных организаций является частью популистского инструментария для таких географически разнообразных лидеров, как президент Филиппин Родриго Дутерте, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан и президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган.

Во-вторых, для реализации своей политики популисты должны оградить себя от давления, которое на них могут оказывать с тем, чтобы заставить обеспечить защиту прав человека, соблюдения принципа верховенство закона, борьбы с коррупцией и поддержания внутреннего плюрализма.

Даже во время своей вершины в качестве гегемонистской державы в 1990-х и начале 2000-х годов Соединенные Штаты, конечно, не всегда последовательно применяли такое давление к другим государствам. Вашингтон часто активно поддерживал репрессивные режимы, особенно в рамках так называемой глобальной войны с терроризмом. Такое лицемерие, которое также разделяют и ведущие европейские державы. Тем не менее это не меняет того факта, что такое «либеральное давление» стало частью международного порядка, будучи внедренным в него посредством многочисленных договоров. Это также не меняет того факта, что США и другие либеральные великие державы часто оказывали — пусть и чаще просто риторическое, нежели действенное — давление на более слабые государства, ожидая от них соответствия своим либеральным политическим и экономическим ожиданиям. Как следствие популисты сошлись во мнении, что многополярная международная система будет наилучшим образом служить их интересам и поэтому должна приветствоваться и развиваться. По сути, они пришли к позиции, которую Россия и Китай заняли в 1997 году, против гегемонии и за разнообразие в международных отношениях. Они не отказались от этой позиции, даже несмотря на то, что президентом в США оказался правый популист, а его администрация продвигает аналогичное видение международного порядка.

Популисты склонны подчеркивать наличие новых внешних партнеров, обычно Китая или России. Такие популистские лидеры утверждают, что, в отличие от западных доноров, Китай и другие новые «патроны» не выдвигают навязчивых условий, таких как соблюдение прав человека. Тем не менее эти сделки включают непрозрачные схемы и «откаты», а также ожидания поддержки в будущем. Пекин, например, ожидает, что его партнеры будут поддерживать его внешнеполитические цели или, по меньшей мере, не станут критиковать его за несоблюдение прав человека или действия в отношении уйгуров в Синьцзяне.

В ответ на вспышки в Европе и Китай, и Россия устроили настоящее представление из поставок медикаментов, оборудования и отправки обученного персонала в Италию и другие пострадавшие страны ЕС. Они приложили особые усилия для продвижения собственного нарратива, согласно которому им пришлось вмешаться из-за того, что не справились США и ЕС. Но такие страны, как Китай и Россия, на самом деле часто не предлагают более выгодные, чем США и их союзники, условия.

Конечно, тот факт, что в Пекине сравнительно слабо беспокоятся о коррупции, является «фичей, а не багом» для некоторых игроков. Но это также говорит о том, что риторика хвалебного альтернативного покровительства иногда оказывается важнее реальности. Например, китайская помощь, которую хвалили итальянские политики, фактически не была гуманитарной помощью, будучи поставлена в рамках договора о закупках.

Важнейшая часть этого поиска альтернативных партнеров состоит в утверждении популистов, что их прагматичное сближение с нелиберальными или авторитарными государствами дает им более широкий круг партнерских отношений и международных сетей. Тот факт, что новые партнеры, такие как Китай и Россия, являются «авторитарными», становится чистым политическим преимуществом: сигналом о том, что популистские лидеры прагматичны и привержены защите национальных интересов — потому что они достаточно гибки, чтобы находить новых партнеров, которые могут доставлять товары.

Активное продвижение партнерских отношений — или, опять же, простой потенциал партнерских отношений — с новыми «патронами» также позволяет популистам более убедительно ставить под сомнение существующие соглашения и партнерские отношения. После распада Советского Союза США использовали свое положение в качестве единственной сверхдержавы для расширения своей сети отношений безопасности и альянсов по всему миру. Это включало не только расширение НАТО, но и, после терактов 11 сентября 2001 года, создание всеобъемлющего набора партнерских отношений в области безопасности и глобальных соглашений о доступе для оказания помощи в глобальной войне с терроризмом.

Выступление против встраивания в один курс с США, которые вместе со своими партнерами были тогда единственной силой, способной дать гарантии безопасности и других преимуществ, было чревато международными и внутриполитическими издержками. За некоторыми заметными исключениями, режимы делали всё возможное, чтобы оставаться на хорошем счету у Вашингтона, что, в свою очередь, способствовало созданию действительно глобального порядка безопасности во главе с США.

Теперь условия изменились, а часто — в значительной степени. Лидеры, и особенно популисты, теперь всё чаще рассматривают партнерство с Вашингтоном, некогда считавшимся ключевой опорой внешней политики, и его западными союзниками как сопряженное с огромным числом издержек. Очевидно, что военное партнерство и сотрудничество в области безопасности с США всегда были предметом политического спора, и не только в странах, управляемых популистски настроенными сторонниками многополярного мира. Разница сейчас в том, что элиты в большом числе очень разных стран фактически реализуют политику по дистанцированию от возглавляемого США порядка международной безопасности.

Наконец, ссылки на многополярность также облегчают популистам отказ от внешней, в основном западной, критики того, как они осуществляют внутреннее управление страной. Когда Запад занимал доминирующие позиции, даже автократы должны были соглашаться с вмешательством во внутреннюю политику своих стран, например смириться с наблюдателями на выборах, спонсируемыми из-за рубежа НПО и представителями западной прессы. Теперь, «подражая практике Китая и России», популистам гораздо проще запрещать или репрессировать тех же самых игроков, а также оправдывать свои действия как способы защиты своих национальных ценностей и интересов.

В конечном счете для небольших государств многополярный популизм может оказаться разрушительным. Одно дело использовать его, чтобы уменьшить внешнее либерализующее давление. Совсем другое — оказаться в ситуации, когда новые покровители потребуют «отплатить услугой за услугу». Так, хотя Пекин и защищает суверенитет как международный принцип, его практика по отношению к «клиентам» предполагает, что он будет использовать свои рычаги воздействия не менее принудительно, чем другие великие державы.

Ранее на сайте ИА REX: Возвращение «Миши» Саакашвили Киеву не поможет – National Interest