К согласию в понимании прошлого

Совместное понимание прошлого во многом формирует идеал будущего. Современная Россия имеет своим предшественником Советский Союз, и от того для нас так важны консенсуальные оценки нашего социалистического прошлого. Сложность, которую мы испытываем на пути его осмысления заключается в том, что ни властная, ни интеллектуальные прослойки не имеют консолидированной точки зрения на нашу недавнюю историю.

Происходит такое отчасти вследствие экономико-политической ангажированности и неспособности встать над личным интересом, отчасти по причине неумения мыслить шире укоренившихся стереотипов и относительной слабости научного мировоззрения даже среди наиболее образованных слоев населения, отчасти благодаря индивидуальным особенностям мировоззрения.

В результате общество ото всех заинтересованных в своей правоте сторон получает различное видение истории. И надо отдать ему должное – в силу своего здравомыслия в целом довольно стойко к явным спекуляциям, однако талантливая манипуляция, иногда невольная, вполне может оказаться успешной, особенно в среде молодежи. Кроме того, одной стойкости в обороне мало, для уверенного движения вперед требуется совместное стратегическое видение будущего, снабдить которым массовое сознание – задача первостепенной важности.

Для начала, в условиях идеологической неопределенности представляется весьма полезным всем нам принять ясные, доступные восприятию каждого критерии самостоятельной оценки объективности той или иной предлагаемой нам картины истории. Не нужно быть семи пядей во лбу, дабы на основании здравого смысла вывести несколько правил проверки того, насколько полно и правдиво повествуют тебе о прошлом твоей Родины.

Правило первое – по конкретному событию или группе объединенных одним явлением событий нельзя выносить суждение об исторической эпохе в целом. Поступать таким образом – это уподобляться зрителю, который вместо того, чтобы попытаться охватить взглядом огромное полотно, вплотную приблизился к нему, разглядел наиболее взволновавший его фрагмент, неважно, светлый или темный, и по одному этому фрагменту безапелляционно судит обо всей картине. «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье» (Сергей Есенин).

К примеру, о сталинском периоде советской истории противники генералиссимуса очень часто предпочитают судить исключительно по репрессиям, в то время, как очень многие его сторонники таковыми их вообще не считают. Тогда как непредвзятому наблюдателю очевидно, что, помимо бесспорного явления репрессий, было немало других определяющих то время явлений – шло гигантское строительство нового мира, и в той эпохе трагическое соседствовало с героическим, нередко так сочетаясь, что отделить одно от другого порой весьма затруднительно. И тот же наблюдатель, коли он, конечно, хоть немного любознателен, не может не задать себе вопрос, - почему до того небывалые в истории достижения, наподобие сталинской индустриализации, сопровождались жестокостями, переходящими в репрессии?

Начав спрашивать, мы неминуемо приходим ко второму правилу проверки объективности исторической интерпретации: если интерпретатор не задается вопросом, - почему происходило так, а не иначе, то это признак фальсификации или непрофессионализма. В качестве примера - возможный ответ на поставленный выше вопрос в духе нашего непредвзятого наблюдателя может звучать так.

О положении страны в довоенный период дает представление известное высказывание Сталина от 1931-ого года: «Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? … Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Средства для абсолютно необходимой в деле выживания страны индустриализации можно было получить только за счет беспощадной эксплуатации сельского хозяйства, что дает удовлетворительное объяснение насильственной коллективизации и бесправному положению крестьянства.

Сверх форсированное развитие промышленности в условиях неминуемой войны было неосуществимо без поддержания в государстве фактически военной дисциплины с элементами насилия. Отсюда драконовские меры в отношении всех тех, кто по мнению руководства страны препятствовал делу ее выживания. Возможно ли было иными способами спасти страну? Без ответа на этот вопрос историческая картина будет не только неполной, но и бесполезной с точки зрения понимания той эпохи.

Чувства слушателя, в особенности неискушенного, обязательно будут затронуты той эмоцией, с которой ведется рассказ о прошлом. При этом, если немного задуматься, то становится ясно – чувства людей разных эпох по отношению к одному и тому же событию могут очень сильно отличаться. Так, по нормам нынешней европейской цивилизации многое, осуществленное, скажем, Александром Македонским или Гаем Юлием Цезарем однозначно подпадает под статью о преступлениях против человечности, тогда как и современниками, и дальнейшими поколениями вплоть до недавних, их действия расценивались как героические и, говоря современным языком, прогрессивные.

Отсюда третье правило: о нравственности поступков в прошлом следует судить, исходя из морали той эпохи, в которой эти поступки совершались, а не с точки зрения морали современной. Почему это столь значимо? Да потому, что, во-первых, для потомка лично важен нравственный портрет предка, тем более, такого недалекого, как дед, прадед, и во-вторых, одно дело, когда гражданин видит достойный нравственный портрет страны и ощущает себя продолжателем, пусть с тяжелыми трагическими ошибками, но славной истории, и совсем другое, когда прошлое – сплошная череда гнусностей и преступлений, от которых так и хочется отречься.

Опять пример из болезненного и неоднозначного периода нашей довоенной истории, возвеличиваемого ее адептами и проклинаемого ее хулителями. В СССР, особенно довоенном, практиковалось неприемлемое по меркам сегодняшнего дня преследование за взгляды, отличные от официальной государственной идеологии, однако обществом это принималось.

Почему? Потому что мораль людей той эпохи вполне допускала насилие там, где сегодня оно недопустимо. Причем, не только в нашей стране, а и повсеместно. В Старом и Новом свете обычным делом было жестокое социальное, религиозное, национальное неравенство, и большинством населения подобное считалось нормальным, а обитателей колоний жители метрополий нередко так вообще за людей не считали. В промежутке между двумя мировыми войнами права человека, возведенные на пьедестал впоследствии, вовсе не были в почете, и нетерпимость по отношению к не такому, как ты, очень часто даже приветствовалась.

В заключении, живой пример совокупного применения всех трех правил оценки объективности и полноты изображения истории. «Половина молодых людей в возрасте от 18 до 24 лет никогда не слышала о сталинских репрессиях», - повествует нам в качестве причины своего создания собравший миллионы просмотров фильм Дудя «Колыма. Родина нашего страха».

Факты, в нем изложенные, в массе своей достоверны, чувства ими вызываемые праведные, а вот в целом по окончании просмотра возникает протест, по крайней мере, у автора настоящей статьи, против поверхностного и одностороннего подхода к трагедии репрессий тридцатых годов. Ведь коли проект заявлен как просветительский, а уж тем более ориентирован на девственную в аспекте исторического знания молодежь, и уж тем более претендует на моральные оценки предшествующих поколений, то ожидаешь всей полноты информации о рассматриваемых событиях в контексте эпохи, мыслей о том, чем, проживая эту эпоху, руководствовались наши прадеды, деды, отцы, попытки проникновения в их внутренний мир.

Создатели же фильма ограничились куцей в плане анализа и мощной в эмоциональной подаче констатацией очевидного – несправедливостью, произволом, бесчеловечностью, допущенными к жертвам сталинских репрессий. Неподготовленному зрителю, в такой подаче впервые получившему информацию о тех событиях, вряд ли о том периоде жизни страны в голову придет что-то иное, кроме как образа какой-то черной дыры, ужасной, отталкивающей, не вызывающей ни малейшего желания вновь к ней возвращаться, дабы как-то исследовать. А ту еще добавляется убийственная моральная оценка – запуганное поколение не противостояло ужасам репрессий, а страх свой еще и передало по наследству всем следующим советским поколениям.

Причем страх этот в трактовке автора прерывается лишь на его поколении и, соответственно, на нем самом. И никаких вопросов наподобие - трагедия описана, но каковы ее причины, что ей предшествовало, на каком фоне она творилась, что двигало людьми, в ней участвующими? И, может быть, самое главное, - какова была духовная сущность тех людей? А если личность не станет задавать себе вопрос, - неужели мой отец, мой дед, мой прадед был глупее меня, был менее нравственным, то эта личность начинает ощущать себя превосходящей их и умственно, и морально, вместе с чем утрачивает главнейший стимул движения вперед - повод задуматься о степени собственной идеальности.

Без понимания прошлого невозможно никакое осмысленное строительство будущего. Поэтому так важно, чтобы любое его изображение в публичном пространстве включало в себя максимально полное описание происходившего с максимально глубоким его анализом. Ответственный, уважающий как себя, так и историю автор понимает это, и, проявляя интеллектуальную честность, не жалея ни сил, ни времени настолько, насколько это возможно, докапывается до того, как оно происходило на самом деле, - показывает и все достижения, и все жертвы. А стоили ли те достижения тех жертв или не стоили, на это каждый читатель, слушатель, зритель пусть ответит себе сам.