Начнем с того, что представляет собой бюрократия. Свою интеллектуальную легитимность этот класс черпает в море служебных справок, данных и цифр, считая именно себя и только себя причастным к «высшему знанию» правительственной информации. Бюрократам хорошо известно, что природа практической власти этого слоя, обеспечивающая ему признаки класса, – не в происхождении, не в конкретном отношении к производству и распределению национального прибавочного продукта. Власть этого мифического класса коренится в особой монополии на информацию, и эта монополия лежит в основе управленческих решений. Единственная самокритика, которой подвержена эта монополия, – личностная ответственность, где совесть едва ли не подавляется политической коррупцией и страхом «самовластия, ограниченного удавкой».
Владельцы альтернативного знания
Внебюрократические интеллектуалы неравнодушны к такой монополии. Они лишь ревнуют бюрократию к ней, подвергая обоснованной и разрушительной критике недоступность этой монополии для собственной интеллектуальной эксплуатации, ее фрагментарность, кабинетную кастрированность, математический солипсизм, догматическую лояльность. Власть интеллектуалов – в создании государственно-корпоративного спроса на дополнительную (или альтернативную) информацию, которой не могут дать документы «для служебного пользования» и «совершенно секретно». Их цель – монополия на альтернативное знание, обеспечивающее прямое или косвенное влияние на власть.
Общество, чем более массовым, телевизионным, бедным оно становится, тем жестче оно требует справедливости, в мифологическом своем сознании не заботясь о подлинном знании, превращая любой информационный поток в узкий ряд непрерывно обновляющихся комиксов.
Оппозиционные «интеллектуалы вне власти», в абсолютном своем большинстве выросшие в той же власти и ее обслуге, а нынче – в паразитической эксплуатации информационных комиксов, в компрадорских сделках – еще ближе к самопроизвольной мифологии. Их цель – изменение властной повестки дня, а не ответственность.
Салот Сар, камбоджийский коммунистический вождь, за три года своей власти физически уничтоживший 40 процентов собственного народа, вдохновленный своей французской левацкой молодостью и по возрасту опоздавший к французскому 1968 году, уже стоя во главе геноцидальной власти, принял имя Пол Пот. В этом имени – криптоним французского politique potentielle. В этой формуле «политика» – лишь произвол, беспредельная возможность для интеллектуала.
Никто не ставит в центр своей воли, своих ожиданий, идей бесконечное и только уже потому консервативное исследование собственного общества. Никто не ищет точного и обширного знания, которое каждый раз превращается в инфаркт, – даже для самых передовых и благородных идей. Никто не ищет публичного знания, экзамен по которому некому принять, – и некому успешно преодолеть такой экзамен.
Им нужна не самокритическая публичность знания, а публичная власть от имени знания, в которой вся публичность – серия комиксов, скрывающая politique potentielle.
Вся истинная «публичность» таких знаний и таких экзаменов – в массовых экспериментах над самой экономической и социально-политической плотью своего народа. И тем безответственней их лоция, нарисованная для государства. Чем тотальней и идеологичней претензии кабинетно-бюрократических интеллектуалов, тем глубже кризис. Чем радикальней их «монополия знаний», тем трагичней метастазы порожденных ими кризисов. Каждый раз – в категориях катастрофы.
Пагубная самонадеянность интеллектуалов
В дни кризисов общество ищет простых решений. Среди этих простых решений – «интеллектуализация власти». В ее ловушку, как мухи на свет, летят мириады публичных интеллектуалов, наивно полагая, что их опыта «публичной экспертизы» будет достаточно для борьбы с гидрой бюрократической импотенции и дьяволом политической коррупции.
Апогея эта мечта, риторически подобная генной инженерии, достигла в дни краха СССР и первых шагов современной России. Тогда публика молилась на «экономистов», включая экономических публицистов и просто писателей, за спиной у которых стояла лишь «политическая экономия социализма. «Экономисты» и были у политической и экономической власти. Предпосылкой, результатом и инструментом их власти была сначала советская, а затем демократическая «шоковая терапия», подобная военно-полевой хирургии.
А вскоре и из уст российских коммунистов, ставших главной оппозицией экономическим демократам, зазвучала старая политическая мечта: вернуть к управлению инженеров и «настоящих» экономистов. Предполагалось, что на смену интеллектуальным вождям явлинского и гайдаровского типа должны прийти вожди типа маслюковского и глазьевского: на смену одним «экономическим теориям» – другие, столь же условно практические.
Что во всем этом пароксизме интеллектуального вождизма общего для всех его разновидностей – так это готовность ограничиться «интеллектуальными штабами» реформ, проектными think tanks корпораций и администраций, «избранной радой» царя, «кружком молодых друзей» императора. При всей вечности этой формы властного целеполагания поверх традиционной иерархии, она, по крайней мере, сейчас уже не справляется с тотальностью современной информационно-коммуникативной среды.
Но никакая монополия не может дать адекватного знания об обществе. Точно так же, как общенациональный консенсус, гражданское общество, рыночная конкуренция, научное знание становятся реальностью лишь в результате in letzter instanz, более или менее хаотического единства разнонаправленных концепций и интересов, – знание о современном обществе требует полноценной инфраструктуры публичного и профессионального знания.
Коллективный собеседник потенциального Пол Пота
Инфраструктура знания – свободное и критическое исследование состояния, потенциала и ограничений общества – единственное создает и для власти, и для интеллектуалов, и для самого общества гарантии от очередного Пол Пота.
Но горе тем исследователям, которые полагают, что инфраструктура знаний, перелицованная, например, из конгломерата университетов, академических институтов и государственно-корпортивных think tanks, окажется тем зеркальным отражением, в котором общество критически сможет изучать самое себя. И что интеллектуал, проникши под сень суверена и заручившись «коллективной мудростью» традиционных институтов, донесет до государственной воли «последнее слово» и «прозрения гениев». Современная инфраструктура знаний невозможна без их публичной, антибюрократической и политической по сути презентации перед судом общественного сознания.
Единственным полноценным партнером для инфраструктуры экспертного знания служит сфера публичных коммуникаций в социальной политике, медиа, социальных сетях, отраслевой экспертизе, партийной борьбе, технологической, военной, внешнеполитической и внешнеэкономической конкуренции. Все это вместе и позволит максимально защитить интеллектуальный поиск от кланового взаимного истребления и кулуарного предательства.
Но где эти интеллектуально напряженные публичные коммуникации сегодня? Где коллективный собеседник и интеллектуальный палач для потенциального Пол Пота? Идя во власть, неся своей стране и своему народу новые возможности и испытания, интеллектуал обязан создать сам из себя своего интеллектуального судью, единственной легитимной и ответственной формой которого может быть только публичная инфраструктура знаний, обслуживающая общество в целом, а не тех, кто мыслит от его имени.
«Аще зерно пшенично, пад на земли, не умрет, то едино пребывает» – и не даст плода.
Колеров Модест
Комментарии читателей (0):