Сергей Доренко как символ духовного кризиса эпохи

О мёртвых или хорошо, или ничего. Кроме правды - добавляли древние римляне, но этот кусок предложения со временем почему-то отпал. А зря. Нет добродетели выше правды. Смерть – остановка процесса земного этапа жизни и лучший повод подвести итоги. А значит, сказать правду.

Сергей Доренко был настолько живой на фоне тусовочной московской медийной мертвечины со всеми её коллективными навальными, венедиктовыми, зюгановыми, канделаки и собчаками, что его внезапная смерть выглядит невозможным и несправедливым срывом, тем, что невозможно принять и с чем нельзя согласиться.

К нему так привыкли, его сварливая харизма была настолько велика, что в ней буквально растворялись сервильные и пугливые столичные интеллигенты, привыкшие возвеличивать отвязное нахальство, которое они принимали за силу духа. Именно за нахальство они и любили Доренко. Он говорил то, на что у них не хватало духа, смелости и наглости.

В затянувшемся восторге они даже приняли Доренко за светоч правды и голос совести народной. Его язвительные комментарии и колкие эпитеты восхищали трусливое сообщество медийной обслуги столичной элиты, боящейся кусать кормящую руку, а озлобленный реформами народ принимал Доренко за эдакого Робин Гуда, мстящего своими колкостями зажравшимся сильным мира сего, отвыкшим видеть народ из окон Рублёвки.

"Антиистеблишментская волна", о которой сказал политолог Минченко - это персонификация Доренко. Он - её олицетворение. Так родился миф о Доренко, правдорубе и правдолюбе. "Давай, Леонидыч, давай, так их, поддай им как следует!" - радовались те, чей крик отчаянья не слышали ни в Минфине, ни в Госдуме, ни в московской мэрии, ни в других властных кабинетах. За это Доренко прощали всё – его откровенное хамство, его хулиганскую манеру разговаривать везде – от бытовой жизни до эфира.

Дело не в том, что Доренко возвёл жанр жёлтой бульварной журналистики в ранг стандарта журналистской классики. Нет, Доренко был сам порождением своего времени, в котором желтизна стала главным способом медийной пропаганды. Доренко – это Герострат нашего времени от журналистики. Он добил там то, что оставалось от советских журналистских стандартов – пустой и пафосный академизм, никчемную взвешенность, маску приличия при гнилом нутре, псевдообъективность, псевдопрофессионализм, и главное – «высокие моральные критерии» журналиста.

И действительно, Доренко никак нельзя назвать голосом совести. Какая совесть у открытого "подберёзовика", отбросившего всякий стыд и работавшего на Березовского медийным киллером его оппонентов? Лужкова во многом можно упрекнуть, но что, это действительно самый главный враг России? И избавление от него решило проблемы столицы? А с Лужковым Доренко воевал исключительно потому, что ему было за державу обидно? Никакой личной корысти не было?

И украинский Майдан Доренко хвалил, призывая его повторить у нас, тоже исключительно по благородству возмущённой души? Коррупция ему не нравилась? Да что вы говорите?

Все прекрасно понимают, что это не так. Что Доренко как журналист так же продажен, как и огромная часть наших медийных персон, которых мы привыкли видеть во всех СМИ, от телепередач до ТГ-каналов. Доренко не был образцом нравственности в СМИ. Скорее наоборот - он был образцом безнравственности. Тем и подкупал. Он не соблазнял, он просто и прямо, как поручик Ржевский из анекдота, говорил, чего он хочет.

Но феномен Доренко нельзя сводить к нему персонально. Он - порождение эпохи. Точнее, глубокого и всестороннего духовного кризиса. Это кризис институтов, культуры, системы ценностей. Недаром Сергей Кара-Мурза как-то назвал нашу политическую культуру гибридом соборности и коррупции. Сейчас действительно трудно отделить одно от другого. Ценности всеобщего действительно соединены с ценностью предательства этого общего. Одновременное признание целого и отрицание, предательство этого целого.

Да, это когнитивный диссонанс, расщепление рассудка, или проще, шизофрения. Это больное сознание, и это сознание постперестроечного общества, прошедшего через шок безжалостности к населению перестроечной приватизационной элиты, создавшей культурный садизм как проявление общего дискурса обмана. Коррупция стала частью этой политической культуры, и в ней стали расти такие грибы, как Невзоров, Доренко, Сванидзе, Млечин.

Ложью не только стали разрушать рациональное мышление - ложью стали бравировать. И талантливее всего это делал Доренко. Он настолько верил в то, что говорил и клеймил, что заражал этой верой всех смотрящих и слушающих.

Но эта его вера была действительно искренней. Цинизм - это всегда оборотная реакция на раскрывшийся обман в отношении себя. Да, это удел слабых натур, и Доренко тут показал слабость. Он сказал: "Раз все вокруг мародёры, и никому за державу не обидно, то мне что, больше всех надо? Я докажу, что не глупее их, сволочей, и хотя бы возьму своё по праву". Однако это не оправдание. "Нас всех учили подлости, но почему ты стал лучшим учеником?" Вот вопрос, на который сейчас Доренко придётся давать ответ.

Доренко родом из СССР, он так же ранен крахом веры в его ценности, апофеозом предательства и озлобленностью на его предателей. Отсюда его злость и его тоска по идеальному. Доренко – идеалист, переживший крах веры в идеалы и превратившийся в изверившегося циника. Это источник его страсти и его саморазрушения. Сердце не выдержало. В этом его глубочайшая личная трагедия.

Нужно отделить Доренко от доренковщины. Как человек он симпатичен и понятен. Как журналист - продолжение другой стороны его личности - он неприемлем. В традициях русской православной культуры молиться за грешников, но отвергать грех. Это Сергий Радонежский и Серафим Саровский, это Пушкин и Достоевский, это праведники церкви и её мученики. Так правильно, так мы не убиваем свою душу, а спасаем её. Доренко – глубоко несчастный человек, не имевший покоя в жизни и не обретший его после смерти. Им не следует восхищаться, его стоит жалеть. И кто может, пусть помолится за него.

Его стиль и его эпоха в журналистике должны быть проанализированы, взвешены и закрыты. Мария Захарова сказала о смерти Доренко: "Эпоха закрыта". Это поспешный вывод. Она не закрыта. Закрыта эпоха личности Доренко, но не закрыта эпоха, его породившая. И пока мы о ней не скажем правду, мы её не закроем. Истину можно принять, лишь изменившись самому, - так говорил Сократ.

А значит, пока мы не осмыслим "эпоху Доренко", мы не преградим ей возможность продлиться в будущем. Не дай Бог нашим детям и внукам получить новых невзоровых и доренко. Иначе проповедь зла гениями зла никогда не прекратится. И сбор неокрепших душ продолжится.

Государственность не может строиться на ценностях, породивших невзоровщину и доренковщину. Они должны стать маргинальностью, а не символом мейнстрима. В Европе или в США при всех их пороках триумф Доренко невозможен в принципе. Этого не примет общество.

Да, там есть и коррупция, и продажные журналисты, и продажная журналистика, там есть и циники, и подлецы, но они не смеют открыто глумиться над общественными ценностями и прячут свои пороки под маской благочестия. Они не являются открытой манифестацией зла. Общество им не позволит этого сделать.

Нам есть смысл задуматься о канонах нашей журналистики и жёстко требовать их соблюдения. Доренко никогда не делал бы то, что делал, если бы имел шанс за это лишиться работы. Если бы знал, что желтизна и скандальность, глумление, хамство – это путь в маргиналы и изгнание из элиты. Именно об этом нам стоит задуматься, провожая в последний путь Сергея Доренко. Он показал нам то, что мы не должны брать с собою в будущее. И только в этом состоит единственный позитивный итог его жизни. К большому сожалению.