Чему российский капитализм не хочет учиться у социализма КНР?

Как же любят у нас в так называемой «элите» спекулировать на тему «капиталистического трудолюбия» и «социалистического иждивенчества». Делая это даже на самых высоких уровнях внутренней политики, выдают в «эфир» не имеющие отношения к действительности штампы, вроде того, что капитализм-де «зарабатывает», а социализм только и умеет, что «тратить».

Хотя на самом деле запредельная доля потребленческого разврата приходится как раз на имущую верхушку, в то время как «широким массам» только и делают, что отыскивают все новые и новые ограничения, вроде проектируемого налога на «низкую экологичность» автомобилей. Или приснопамятной инициативы Чубайса увеличить налоговые поборы с пенсионеров на здравоохранение, ибо они «чаще болеют» и вообще «сидят в четырех стенах», в которых им пенсии «девать некуда».

Но все в этом мире познается в сравнении. В Пекине 5 марта открылась вторая сессия высшего законодательного органа КНР – Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП). Это произошло вслед за начавшей работу 3 марта второй сессией высшего консультативного органа – Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК).

Оба форума, объединенные в так называемые «две сессии», с которых ежегодно по традиции начинается март, считаются главным внутриполитическим событием года. С основным докладом на сессии ВСНП выступил премьер Госсовета КНР Ли Кэцян, который, опять-таки по традиции, подвел итоги развития страны в 2018 году и наметил задачи на 2019 год.

Каковы эти итоги? Коротко и по пунктам:

- ВВП вырос на 6,6%, общий объем превысил 90 трлн юаней (в рублях по курсу ЦБР это около 883 трлн, то есть почти квадрильон! – В.П.);

- количество новых рабочих мест в городах и поселках составило 13,61 млн;

- численность бедного населения в деревнях сократилась на 13,86 млн человек;

- объем снижения годовой суммы налогов и денежных сборов с предприятий и физических лиц составил около 1,3 трлн юаней;

- общий уровень таможенных тарифов в Китае с 9,8% сократился до 7,5%.

Или такой вот показатель, запланированный на 2019 год: рост потребительских цен, как было сказано в докладе Ли Кэцяна с трибуны сессии ВСНП, составит 3% (!). Заметим в связи с этим, что в обширном перечне организационных задач – от мощнейших внутренних инвестиций в инфраструктурные проекты (железные и автомобильные дороги, комплексное стратегическое развитие бассейна реки Янцзы и т.д.) до снижения на 3% удельной энергоемкости экономики – вы, читатель – о, удивление! – с фонарем не отыщите никакого «таргетирования инфляции», чем – и ничем больше – десятилетиями занимается российский ЦБ.

Вот так: лозунгов – нет, а дело – есть! Инфляция ниже, чем у «таргетистов».

Между тем, Народный банк Китая (НБК) в докладе отнюдь не на видном месте; надо полагать неспроста: он просто проводит государственную политику и не претендует в ней на собственную роль. Хотя его руководители в международной иерархии финансистов, не в пример влиятельнее российских, которых к «Группе тридцати» ведущих международных банкиров, в которой у НБК – две позиции, не подпускают даже на пушечный выстрел. Только хвалят на сессиях МВФ за выполнение его рекомендаций в ущерб развитию страны.

Что во всех этих цифрах доклада, из которых мы зацепили самые основные и показательные, обращает на себя особое внимание – широко, в обобщении и без ненужных деталей? Разумеется, помимо темпов роста китайской социалистической экономики, которые в разы превышают те, что способен выдать на глазах «одичавший» ниже всяких пределов российский капитализм, наиболее важны три вещи. Во-первых, существенный прирост количества рабочих мест. К 13,5 млн прошлогодних еще 11 млн в 2019 году. Кто-нибудь сомневается, что это будет выполнено, и никакие торговые войны с США и неблагоприятная конъюнктура внешних рынков помехой этому не станут?

Во-вторых, небольшое, но очередное, ставшее постоянным, снижение (!) налогов с предприятий и граждан, включая таможенные тарифы. Снижение, а не увеличение, слышите? На 2019 год – еще на 2 трлн юаней. И в связи с этим отметим, что в будущем году китайский правительственный доклад ставит задачу уменьшения НДС с нынешних 16% до 13% (!). Ну и в какое сравнение с этим может идти российская динамика, если ей навязывается противоположный тренд - увеличение НДС с 18% до 20%?

И заметим, что никаких пассажей в известном стиле «денег нет, но вы держитесь», при том, что Китай – не экспортер, а крупнейший импортер энергоносителей, на что тратит огромные деньги, никто на сессии ВСНП не произносит. Даже мыслей таких не возникает, чтобы их, не дай бог, никто не прочитал методом телепатии.

В-третьих – и в этом контраст между нашими двумя странами еще разительнее, - по-настоящему целенаправленная борьба в КНР с бедностью. Почти 14 млн человек, которые из нее выведены за один нынешний (!) год, при еще 10 млн, о которых говорится в планах на 2019 год, в сумме дают 25 млн человек, что «в пересчете» на Россию превышает суммарную численность всего столичного региона, который составляет более, чем седьмую часть населения нашей страны. Ну, а с российской пенсионной «реформой» и сравнивать не хочется…

Или еще один момент, из приведенных цифр вытекающий. Прирост рабочих мест в городах и поселках за 2018-2019 годы по факту и в планах примерно равен количеству тех, кого выводят из бедности в деревне. Между прочим, это говорит об очень продуманной государственной стратегии, и скорее всего, если посмотреть региональные срезы, то рабочие места как раз и создаются в процессе выведения регионов из бедности, если угодно, в рамках их индустриализации. В том числе в сельскохозяйственном секторе.

Скажут, что сравнение российского капитализма с китайским социализмом условное и некорректное, что Китай-де давно и успешно внедрил капитализм в экономику, потому и поднялся с того дна, на котором пребывал всего лишь полвека назад.

Но в том-то и дело, что социализм экономикой не ограничивается; социализм – это прежде всего мировоззрение, выстроенное на основах социальной справедливости, которые формируют… что? Какое общество? Общество моральных принципов они формируют, которое устойчиво потому, что способно само защитить себя от разложения извне с помощью четкой системы традиционных координат. И которое безошибочно, на уровне народного чутья, определяет и отделяет «своего» от «чужого».

Именно поэтому в Китае с таким успехом развивается борьба с коррупцией, интенсивность которой не меняется от смены глав Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины (ЦКПД). Или, если брать не партийный, а государственный уровень, - от персонального состава в системе органов государственного надзора (не путать с прокурорским надзором, в КНР это разные вещи).

И только в тех обществах, где влияние моральных принципов ослаблено и не оказывает очищающего воздействия на общество, оно вынужденно заменяется правом. И такое общество, утратившее моральные принципы и заменившее их детальной, доходящей порой до абсурда, правовой регламентацией всех сторон жизни, на самом деле является большим шагом назад, хотя нас и пытаются убедить, что это движение вперед.

Ведь именно развитие и является критерием такого движения или его отсутствия. А показатели китайского развития, самые общие, в докладе Госсовета показаны, и каждый может при желании сравнить их с российскими. В том числе с помощью валютных кросс-курсов данных по ВВП или бюджетам.

Но сохранение системы моральных принципов, которыми было сильно и советское общество, неразрывно связано с вопросом идеологии, которая в Китае официально провозглашена – это социализм с китайской спецификой, а в России запрещена, причем, на конституционном уровне. Не раз и не два приходилось констатировать, что этим запретом как фиговым листком стыдливо прикрывают практически беспрепятственное распространение агрессивного либерализма в его худшей, социал-дарвнистской ипостаси.

Однако у этого вопроса имеется и другой срез: идеология – не просто и не только разнообразные «измы»; идеология – это прежде всего собственное видение путей развития. И табу на идеологию – это табу на суверенное развитие, когда собственное стратегическое планирование, вытекающее из собственного понимания того, что нужно стране для развития, подменяется тактическим выживанием под негласным внешним контролем тех, кто рисует совсем другие сценарии. И не развития, а деградации и регресса.

Тех, кому наша страна нужна в качестве полуколониального источника ресурсов, а не партнера и вообще не субъекта. Кто из читателей не помнит того, как Владимир Путин на одной из больших пресс-конференций называл количество сотрудников западных спецслужб в окружении Чубайса? Конституционный запрет на идеологию именно такое положение вещей сохраняет и, более того, укореняет.

В заключение – о борьбе с бедностью, которая в Китае как раз и является не только продуктом, но и эквивалентом идеологии суверенного развития. «Китайская мечта» - концепция, выдвинутая Си Цзиньпином в русле социализма с китайской спецификой, предполагает конкретные сроки реализации. Первый рубеж подведения итогов – 2021 год, столетие КПК. Второй наступит к столетию КНР, то есть в 2049 году. Так вот первый этап – это создание общества «среднего достатка» или, в китайской терминологии, «средней зажиточности».

И вывод из этого простой: борьба с бедностью в КНР развернулась с такой интенсивностью потому, что планы должны выполняться, иначе власть вместе с руководящей партией теряют авторитет, а следом может встать и вопрос о самой власти. Вот и бросаются на этот фронт столь мощные финансовые и организационные ресурсы, которые возможно брошены бы и не были, не существуй безоговорочного императива обнародованных планов. А планы, приношу извинения за повтор, но это важно, имеют вполне осязаемую идеологическую основу.

Что понимается в Китае под «борьбой с бедностью»? В соответствии с партийной стилистикой это формулируется как удовлетворение «двух забот» - обеспечение людей питанием и одеждой, и «трех гарантий» - обязательного образования, основных медицинских услуг, безопасности жилья. Сколько полемики у нас ведется вокруг отдаленных поселений, где не только больницы и поликлиники – ФАПы содержать-де «нерентабельно», слишком мало народу проживает.

А в китайских документах говорится об усилении борьбы с «заботами» бедности именно «в чрезвычайно бедных районах», а «гарантийные меры» по ним следует принимать в отношении «особых категорий нуждающегося населения». Поскольку здравоохранение – в числе «трех гарантий», можно не сомневаться в «бледном виде» того местного руководителя, который начнет оправдываться пресловутой «рентабельностью».

Конечно, в этой политике имеется и еще один расчет: особое внимание в КНР уделяется тем отдаленным регионам, в которых на протяжении длительного времени существуют сепаратистские настроения. Речь прежде всего идет о Тибетской автономии (и, как подчеркивается в докладе, о районах компактного проживания тибетцев в других регионах), а также об обладающем таким же автономным статусом Синьцзяне. Но эта оговорка если о чем и говорит, то опять-таки о высоком уровне государственного планирования и государственной организации.

Во-первых, в этом прослеживаются именно государственные, а отнюдь не корпоративные интересы, а во-вторых, скорее всего не стоит или успешно решается такой болезненный для подобной политики вопрос, как квалифицированные кадры и насыщение ими депрессивной периферии. Можно по этому поводу зубоскалить, спекулируя, например, на «обязаловке» и «несвободе» советских «двадцатипятитысячников», а можно – озаботиться изучением успешного опыта страны, которая еще полвека назад сама у нас многому училась. И, как видим, выучилась.

Но даже если желание воспользоваться китайским опытом у российской элиты возникнет, все равно эти позывы уткнутся в реалии отсутствия идеологии, а также в корпоративную приоритетность, которая укладывается в формулу «поиска внешних инвестиций». Ибо подлинное развитие осуществляется всегда и только на внутренних источниках, а опережающее значение внешних очень часто является прологом к внешнему же и закабалению.