Как нам обустроить нацистов?

Надеюсь, сегодня тем людям, которые считали, что гражданская война на Украине будет продолжаться годы, а то и десятилетия, уже ясно, что речь может идти о месяцах, в худшем случае о годе, но конец киевского режима и украинского государства близок.

Война же идет только потому, что киевские руководители, используя свойственную населению инерцию подчинения, опираясь на остатки государственного аппарата, грубую силу и статус признанной центральной власти, имеют возможность концентрировать остатки ресурсов (техники, людей, денег), и бросать их в топку войны.

Без наличия в Киеве хотя бы условно легитимной власти армия воевать не будет, а силы МВД начнут подчиняться местным властям. Нацистские банды, сведенные в «добровольческие батальоны», в такой ситуации также будут ориентироваться каждая на своего фюрера и грызться друг с другом за добычу. Они еще смогут мародерствовать и зверствовать в отдельных регионах, но уже не будут представлять из себя организованную военную силу.

Относительный порядок освободительная армия может навести сравнительно быстро. Минимальный уровень выживания для населения также можно будет обеспечить (тем более с российской поддержкой). Но после того как исчезнет нацистское правительство, нацистская армия и даже крупные нацистские банды, общество не избавится от нацистской идеологии, угнездившейся в головах как минимум половины населения.

Между тем на руках останутся сотни тысяч единиц стрелкового оружия. Можно легко уничтожить банду в несколько сотен голов, разъезжающую на танках и БТР. Можно легко уничтожить даже несколько десятков таких банд. Но нельзя быстро разоружить население сорокамиллионной страны.

Располагая практически неограниченным арсеналом, нацистское подполье попытается устроить на освобожденных территориях террор. Благо исторический опыт предшественников-бандеровцев не только не забыт, но героизирован нацистской пропагандой.

Охота подполья на чиновников, сторонников и активистов новой власти, акты саботажа и диверсий могут стать значительно большей и, главное, долгоиграющей проблемой, чем, собственно, военные действия.

Военно-полицейские методы борьбы с идеологизированным подпольем, как правило, дают результат только в долгосрочной перспективе и только в случае ограниченности ресурсов подполья. В стране с двумя десятками миллионов потенциально симпатизирующих нацистам «мирных жителей» такое подполье неискоренимо.

Новые головы будут отрастать у него, как у гидры, даже несмотря на смену поколений. Его деятельность можно ограничить, сделать почти незаметной, но окончательно подавить его нельзя. Оно будет ждать своего часа десятилетиями, как ждали его бандеровцы с 1945 по 2014 годы. Быстро ликвидировать не только активный бандитизм, но и подпольное сопротивление можно только в том случае, если нацистская идеология потеряет поддержку в массах.

Убежденных нацистов на Украине не так много — до нескольких десятков тысяч.
Многие погибли и многие еще погибнут на фронтах гражданской войны. Многих ликвидируют во время уничтожения бандформирований, на которые уже готова рассыпаться украинская армия.

Сотни нацистов, занимавших политические посты или активно участвовавших в пропагандистской деятельности, уже заработали себе уголовные статьи. Они, если выживут, сядут надолго или навсегда. Но нельзя посадить или перебить миллионы. Вернее, технически-то можно, но моральные, материальные, политические издержки слишком велики, и результат не оправдывает затраты.

Поэтому миллионы, радовавшиеся в социальных сетях «жаренным колорадам», требовавшие уничтожать города Донбасса вместе с населением, поскольку, по их мнению, «мирных там нет» практически ничем не рискуют — их действия аморальны, но не содержат состава преступления. В то же время, морально поддерживая нацистов (которых, как они думают, «на Украине нет»), именно эти миллионы создают питательную среду, в которой растворяется, становясь неуловимым и потрясающе живучим, нацистское подполье.

Они, эти миллионы, конечно, примут новую идеологию и будут мыслить в унисон с телевизионными новостями. Но это не помешает им хранить верность «европейской мечте», которую «украли» у них жители Донбасса. Война навсегда остается в памяти участников. Участники же войны всегда числят себя героями. Калеки, которых уже тысячи, а будут еще тысячи, не станут рассказывать своим детям, что они лишились конечностей, поскольку по собственной глупости позволили втянуть себя в борьбу за неправое дело. Они будут плести чушь про «европейскую мечту», орды «донбасских террористов» и квинтильоны регулярных дивизий РФ, которым мужественно противостояла горстка бойцов («киборги», «герои Крут», «триста спартанцев»).

Маргинальный реваншизм — питательная среда нацизма. Рассказывая детям и внукам о собственном героизме, самые простые, далекие от идеологии жертвы четырех волн мобилизации будут вкладывать им в сознание ощущение собственной маргинальности (враждебности государству и обществу), а также желание повторить «подвиг» отцов и дедов и «освободить» родину, которую им не удалось отстоять.

Это незаметное воздействие семейных преданий не позволило украинизаторам подавить на Украине русский дух за двадцать три постсоветских года. Но это же незаметное воздействие семейных преданий позволило бандеровщине переждать почти 70 лет и вновь явиться на свет божий в начале двадцать первого века. Оно же способно сохранять идеи украинских неонацистов еще целые десятилетия, а заодно обеспечивать базу поддержки нацистскому подполью.

И всех не переловишь, не пересажаешь, не перестреляешь. Тем более что внешне это будут точно такие же люди, говорящие на том же языке и испокон веков живущие рядом с тобой.

Единственный способ сравнительно быстрого искоренения нацистской идеологии, как и любой другой идеологии, — сделать ее немодной в глазах общества, а ее носителей представить ограниченными маргиналами, заранее обреченными на неуспех и прозябание.

Собственно, именно таким путем в постсоветском обществе вытравливалась коммунистическая идеология. В результате во всех постсоветских государствах опросы показывают, что большая часть общества (по своим запросам) выступает в поддержку программ левых сил, а общество упорно голосует за правых, поскольку поддерживать левых вроде как неприлично.

То есть технология нам известна. Более того, нам известен и главный объект воздействия — подрастающее поколение. Если сознательные члены украинского «гитлерюгенда» в возрасте от 14 лет и старше уже вряд ли смогут легко перековаться, то дети и подростки возрастом помладше, а особенно до 10 лет, будут крайне зависеть от создаваемой в обществе атмосферы.

При минимально грамотных пропагандистских действиях ни один родитель не сможет признаться своему ребенку, что это он убивал таких же детей в Донецке, что это он разрушал свое государство, неся в весьма благополучную страну голод, холод, безработицу и неустроенность.

После 1945 года иметь нацистское прошлое в Германии и Италии было стыдно. В этих государствах и сейчас одни из самых сильных антифашистских настроений, и Германия, например, никогда не сможет позволить себе столь открытую поддержку неонацизма, как Польша. Поляки по случаю оказались среди жертв агрессии, и им не пришлось проходить денацификацию. Им не было стыдно.

То есть первая задача — дать обществу моральный ориентир. Показать ему такую неприглядную изнанку сегодняшнего киевского режима, чтобы ни один нормальный человек не мог признаться в том, что он его сознательно поддерживал.
Но есть и вторая задача. И немцы ее тоже решили.

В стране, поддерживавшей Гитлера даже после его смерти и приведенной в чувство только в результате полного разгрома ее вооруженных сил и оккупации всей территории, вдруг почти не оказалось нацистов. То есть кто-то погиб в бою, кого-то казнили, кого-то посадили, кому-то удалось бежать, но все остальные оказались антифашистами. Миллионы, десятки миллионов антифашистов, молчаливых «борцов с режимом». Культурный шок, испытанный немцами после разоблачения преступлений нацизма оказался настолько велик, что они не могли, находясь в здравом уме и твердой памяти, признать, что поддерживали этот режим. Они сами себя убедили в том, что они пусть молча, но боролись, по крайней мере в душе. И даже миллионы фронтовиков, как выяснилось, «защищали Германию, но не Гитлера».

Вот так и украинским попутчикам нацистов, соучастникам государственного переворота, «борцам» социальных сетей необходимо дать возможность почувствовать себя оппонентами режима. Повод они найдут сами. Даже если «ветеран АТО» будет рассказывать внуку, что руку он потерял, защищая Донбасс от нацистских полчищ, или что обгорел он не в танке, штурмуя Славянск, а стоя в цепи безоружного «Беркута», сдерживавшего до зубов вооруженных боевиков, это будет, конечно, несправедливо с точки зрения возмездия (хотя бы морального осуждения), но перспективно с точки зрения денацификации общества.

Человек, рассказывавший сыну или внуку о том, как он боролся с нацистами, уже никогда не сможет поддержать нацистов. Любое общественное осуждение можно пережить, осуждение собственных потомков, собственных детей и внуков пережить нельзя.

В 1979 году по приговору суда была казнена Антонина Макаровна Макарова (Тонька пулеметчица). В 1942 году на службе у немцев в «Локотьской республике» на Брянщине она расстреляла из пулемета свыше 1500 человек. Так вот, она воспитала своих дочерей настоящими советскими гражданами, ненавидящими фашистов и коллаборантов. Они испытали страшнейший шок, когда узнали, что их мама на самом деле не уважаемый фронтовик, а коллаборант и фашистский палач. И работала Антонина Макарова после войны на совесть — фотография с доски почета не сходила. И не она одна такая. Многие коллаборанты, предатели стали исключительно порядочными советскими гражданами, передовиками производства. Многих это и подвело. Опознаны свидетелями своих бывших преступлений они были именно потому, что их фотографии попадали в газеты, на доски почета и т. д.

Так лицемерить десятилетиями невозможно. У большинства из них действительно произошло психологическое вытеснение их истинной биографии придуманной. Человеку, в принципе, свойственно придумывать объяснения своим неблаговидным поступкам, оправдывающим их и даже объясняющим их необходимость.

Подлость выдается за героизм, и человек сам начинает верить в выдуманную версию. Еще быстрее это происходит с массовым сознанием. Уже летом 2005 года больше половины киевлян, стоявших на первом майдане, заявляли, что выходили туда не за Ющенко, но Ющенко их предал, что оранжевые политики все как один мерзавцы, и больше они никогда не выйдут на майдан. А в 2013 году те же люди опять на него вышли. А весь, за редким исключением, верхний руководящий слой украинской элиты — бывшие члены КПСС (причем занимавшие в партийной иерархии немалые посты, как, например, Кравчук и Кучма) или комсомольские лидеры (как Турчинов). И самое главное, что если они завтра проснутся и обнаружат, что чудом вернулся СССР, они первым делом отправятся в райком партии и потребуют восстановить партбилет.

Еще раз подчеркну, только отдельные, совершенно неадекватные (как правило психически ущербные) люди могут творить зло и гордиться этим. Большинство оказывается на стороне зла по собственной бесхарактерности и с удовольствием забывает об этом, если общество позволяет забыть.

Поэтому мне представляется, что необходимо сочетать:

• жесточайшее наказание для руководителей и организаторов переворота, а также для отъявленных военных преступников и садистов (думаю, что можно бы на несколько недель даже искусственно притормозить возвращение на освобожденные территории регулярной юстиции, чтобы народ, где захочет, успел вынести собственный приговор);
• безжалостный отстрел нацистов и бандитов, которые откажутся сложить оружие после развала военных и государственных структур Украины;
• активную антинацистскую пропаганду с демонстрацией всех ужасов нацистских преступлений (не боясь переборщить и не отвлекаясь по прошествии времени на более актуальные темы);
• и забвение их поведения для толп пушечного мяса и «добровольных помощников» диктатуры, дающее им возможность самим забыть свое прошлое и воспитать детей в правильном духе.

Конечно, было бы хорошо действовать по методу СССР, который ничего не простил ни тем, кто пошел в карательные батальоны и вспомогательную полицию, ни тем, кто поддерживал немецкую оккупацию словом (неважно, устным или печатным).

Еще суровее поступили французы, которые даже вешали обычных муниципальных чиновников, оставшихся на службе у правительства Виши (кстати, правительство было абсолютно законным и действовало в соответствии с Конституцией и законами Франции). Но все же ни СССР, ни Франция не сталкивались с ситуацией гражданской войны, когда по другую сторону линии огня около половины населения.

Гражданская война заканчивается военной победой одной из сторон. Что мы победим — сомнений нет. Но вторая сторона никуда не денется, ее нельзя уничтожить, если уж гражданская война началась, значит, каждую сторону поддерживает ощутимый процент граждан (до половины), иначе большинство просто подавило бы меньшинство. Ликвидировать половину жителей страны можно попробовать в Руанде (но и туда прибыли миротворцы), в Кампучии (но туда тоже вошли войска Вьетнама). Это не тот метод, который может быть приемлемым в Европе (кстати, в Азии и в Африке с его помощью тоже ни один вопрос не был решен, а люди, его применившие, очень быстро сами были ликвидированы).

Таким образом, все равно надо будет договариваться. Но договор в данном случае не может быть компромиссным. Никакие идеологические компромиссы с нацизмом невозможны. Значит, нацистская массовка, искренне считающая сейчас, что нацизма на Украине нет, после нашей победы должна, во-первых, убедиться в том, что он там был, а во-вторых, убедить себя, что сами-то они с нацизмом по мере возможности боролись.

Иначе тени этой войны будут приходить к нам через десятилетия, а реваншисты и через три поколения будут готовы воспользоваться любой нашей проблемой, чтобы отомстить.

Если нельзя убить носителя идеологии, надо убить идеологию. Трудно, но другого варианта нет.