Возможности ОДКБ по выявлению, локализации и уничтожению носителей террористической угрозы
Ключевой темой переговоров глав государств — участников Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), завершившихся несколько дней назад, стала угроза распространения терроризма в зоне ответственности организации в связи с планируемым выводом международных сил безопасности из Афганистана. Действительно, грядущие изменения внешнеполитической обстановки и баланса сил в регионе могут повлечь за собой самые серьёзные последствия (усиление активности террористических организаций, повышения вероятности гражданских войн в некоторых странах региона, практически неизбежный рост преступности и наркотического трафика).
Полагаю, что многие недооценивают проблему распространения терроризма и невероятно быструю интернационализацию этого явления. Убеждён, что именно терроризм является в настоящее время одним из наиболее эффективных инструментов в руках врагов нашего государства. Тот факт, что лидеры государств — участников Договора о коллективной безопасности поднимают и обсуждают столь важную и болезненную проблему как угроза распространения терроризма после исхода коалиции из Афганистана, а тем более — готовят конкретные решения по ней, это очень важно!
Однако прежде чем говорить о росте террористической угрозы, а также формах и способах противодействия ей, считаю необходимым выработать единый понятийный аппарат, договориться об определениях. Однажды в ходе рабочей встречи с Юрием Николаевичем Балуевским — начальником Генерального штаба Вооружённых Сил России до 2009 года — мы обсуждали тему поиска эффективных форм и способов противодействия различным типам военных угроз, обсуждали и само понятие — «военная угроза». Под понятием мы подразумеваем одну из форм мышления, в которой отражаются общие существенные свойства предметов и явлений объективной действительности, общие взаимосвязи между ними в виде целостной совокупности признаков.
Военная доктрина Российской Федерации, на которую тогда в разговоре сослался Юрий Николаевич Балуевский, даёт следующее определение: «Военная угроза — это состояние межгосударственных или внутригосударственных отношений, характеризуемое реальной возможностью возникновения военного конфликта между противостоящими сторонами, высокой степенью готовности какого-либо государства (группы государств), сепаратистских (террористических) организаций к применению военной силы (вооружённому насилию)». Полагаю, что данное определение является декларативным, нечётким, а потому оно малопригодно для практического применения.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Вполне объективно, что угроза (вне зависимости от её формы, содержания и источника), предполагает наличие адресата. Вот как, например, трактует понятие «угроза» Википедия: «Угроза — запугивание, обещание причинить кому-либо вред, зло». Подчеркну — причинить зло «кому-либо». Скорее всего, она никогда или почти никогда не может быть безадресной — всегда должен существовать объект, против которого будут или не будут осуществляться деструктивные действия, причиняться зло. Хотя сегодня трудно говорить об этом очевидном факте с полной уверенностью: когда с трибуны Генеральной Ассамблеи Организации Объединённых Наций президент США говорит об исключительности своей страны, а практика последних двух десятилетий эту исключительность полностью подтверждает, то можно предполагать всякое... Например, что у угроз со стороны военно-политического руководства нет конкретных конечных адресатов, но при этом под Молох крылатых ракет и авиационных бомб может попасть каждый. Говорю это, конечно, с некоторой иронией и печалью.
Кроме того, угроза, предполагает наличие противоречий между конфликтующими сторонами. Чаще всего это экономические и идеологические противоречия. Однако некоторые современные историки пытаются сюда привнести ещё и любовь, и человеческие страсти (например, когда говорят о Троянской или Столетней войне; смотрите лекции Наталии Басовской о Столетней войне). При этом, как правило, угроза сопровождается резким осложнением или полным разрывом отношений между субъектами. Хотя здесь можно привести множество контраргументов и исторических примеров, доказывающих обратное. Например, несмотря на предельно ясное понимание близости грядущей войны, советское руководство было вынуждено до последнего дня выполнять взятые на себя ранее торгово-экономические обязательства перед фашистской Германией. Хотя никто, полагаю, не будет спорить, что режимы были изначально антагонистическими.
Угроза также предполагает наличие потенциала, который может быть использован для её осуществления, реализации. Можно, конечно, задаться вопросом: а как быть со страной, которая объективно не располагает достаточным военно-экономическим потенциалом для ведения, например, ядерной войны — хотя бы по причине наличия у неё всего лишь нескольких атомных боеприпасов, но при этом она не чурается и не боится шантажировать государства, находящиеся в радиусе действия средств доставки? То есть изначально понятно, что такое государство будет уничтожено встречным ракетно-ядерным ударом, что оно проиграет в любом случае, но ведь его руководство, зная о том, что потенциала для ведения войны явно недостаточно, продолжает играть в свою игру.
Как быть с террористическим организациями, которые действуют невероятно эффективно, способны деморализовать и запугать население огромной страны, но при этом обладают крайне низким военным потенциалом? Изначально понятно, что большая часть террористической группы, совершившей атаку против мирного населения, будет уничтожена (хотя в нашей истории были примеры, когда террористам давали уйти). Изначально понятно, что результаты её действий будут, скорее всего, низкими (нападение на особо охраняемые объекты — например, атомную станцию — организовать значительно сложнее, чем нанести удар по мирным гражданам). Но ведь какой фантастической будет эффективность!
Полагаю, что в этой связи уместно говорить о минимально достаточном потенциале, необходимом для осуществления угрозы. В случае со страной, прорвавшейся в ядерный клуб, это наличие нескольких атомных боеприпасов и баллистических ракет средней дальности. В случае с террористическими группами это обладание базовыми знаниями диверсионно-разведывательной деятельности, стрелковым оружием и взрывчаткой.
Но здесь необходимо подчеркнуть, что раскрыть такую категорию, как «реальный суммарный потенциал», — задача ещё более трудная, чем определиться, наконец, с тем, что такое «военная угроза». (Под категорией подразумевается понятие с наибольшей степенью обобщения.) Можно посчитать боевой потенциал военной организации отдельного государства, военного блока или террористической организации. Можно изучить и понять экономический потенциал, ресурсную базу противника — задача сложная, но вполне выполнимая. (Замечу, что речь идёт как о потенциале агрессора, так и той стороны, которая этой агрессии подвергается).
Но куда труднее подсчитать неявный, скрытый потенциал противника, к которому я отношу, прежде всего, волю нации и правящих элит к победе, к сопротивлению. По одной из легенд после победоносного окончания Великой Отечественной войны Иосиф Сталин в разговоре с одним из своих маршалов сказал: «Не понимаю, на что рассчитывали немцы — ведь изначально было ясно, что в совокупности военно-экономические и демографические потенциалы союзников значительно превосходили их возможности?» В романе Виктора Астафьева «Прокляты и убиты» этот вопрос также задаётся, но уже устами немецкого генерала. На тезис гитлеровской пропаганды о том, что один солдат рейха стоит десяти русских, заметил: «А что наш солдат будет делать, когда придёт одиннадцатый русский?» Но бесспорным для меня остаётся и тот факт, что наш народ оказался крепче духом, его воля к победе и выживанию не была сломлена.
Наши старые танки Т-55 и Т-62 вполне справлялись и справляются до сих пор со своими задачами в Афганистане, и даже американцы, которые покидают Афганистан, ничего худого об этих машинах сказать не могут. Приведу ещё один исторический пример. На полях журнала меня однажды упрекнули в том, что я неверно оцениваю иракцев, проигравших в первой кампании, не отдаю должное их мужеству и героизму, их готовности умирать за свою страну. Мой оппонент, по существу, оправдывал то историческое поражение тем, что иракцы имели на вооружении советскую технику, которая, как он утверждает, значительно уступала по своему боевому потенциалу американской (в частности речь шла о танке Т-72). Полагаю, что здесь уместно привести слова генерала армии Махмута Гареева из его книги «Константин Симонов как военный писатель»:
«А некоторые легковесные „эксперты“ заявляют, что умерла европейская военная школа, которая была законодательницей военных идей, и что теперь только одна военная система, которой все должны поклониться, имеет будущее. Спрашивается: что из советских или российских положений военной науки и военного искусства не выдержало испытаний иракской войной? Может, они предусматривают при первом же приближении противника сдавать без боя столицу страны или другие города?.. Всему миру известно, как обороняли Москву, Ленинград, Севастополь. Да и в наши дни 6 десантная рота в Чечне показала, как надо оборонять занимаемые позиции. Или в Ираке разрушили мосты и другие сооружения, создали минные поля на пути продвижения противника, устроили баррикады, рвы, надолбы и засады в городах, отчаянно сражались за каждый дом, как это было в Сталинграде?.. Так что, если исходить из реальных фактов, а не домыслов, то всё, что произошло в Ираке, свидетельствует лишь о том, насколько жизненными являются основы российской военной науки и военного искусства. Но такая военная школа требует решимости народа и армии до конца сражаться за своё Отечество и требует большой нравственной силы».
Но как понять этот духовный, морально-психологический потенциал врага, как его оценить? И как найти в непробиваемой линии обороны противника ту лазейку, которая позволит нивелировать, обнулить его технологическое и экономическое превосходство? Ещё раз подчеркну, что речь идёт как о потенциале агрессора, так и той стороны, которая этой агрессии подвергается. Вот наиболее сложные и одновременно важные вопросы современности: как найти асимметричный ответ?
Полагаю, что никто из читателей не будет спорить, что Советский Союз значительно превосходил в военном отношении Российскую Федерацию. Однако разработка и грамотное, точное использование американцами информационных технологий, технологий манипулирования общественным сознанием позволило, по существу, обнулить нашу военную мощь — страна было побеждена без единого выстрела. При этом для достижения своих целей противнику было достаточно найти всего несколько человек с определёнными качествами, а затем в нужный момент активировать эти качества. Здесь раскрывается вторая составляющая морально-психологического, духовного потенциала страны — воля правящих элит к победе. Если вернуться к определению «военной угрозы», то речь идёт о способности, готовности лиц, ответственных за принятие решений (любого статуса и уровней), к реализации военной угрозы. Сказал — сделал! При этом крайне важным является способность лиц, принимающих решения, обеспечить полноценную реализацию потенциала структуры, которой они управляют. В современной прессе это принято называть «наличием политической воли». За историческими примерами далеко ходить не нужно. «Красный диктатор и тиран» И. Сталин смог реализовать весь потенциал вверенного ему государства, тем самым спас и приумножил страну. Можно ли это сказать о тех «демократических вождях», кому выпало вершить судьбы миллионов людей позднее и привести величайшую в мире империю к величайшей в мире геополитической катастрофе!
Ещё раз обозначим основные элементы, которые характеризуют военную угрозу:
— наличие адресата;
— наличие противоречий;
— наличие реального суммарного потенциала для реализации угрозы;
— готовность правящей элиты обеспечить полноценную реализацию всего потенциала страны (военного, социально-экономического, информационного.
Существуют и другие элементы, характеризующие военную угрозу, например, отношение народа к войне. Допустим, отдельно взятая страна обладает достаточным суммарным потенциалом для реализации своих идеологических и экономических интересов в другом регионе мира: у неё есть необходимое количество авианосных ударных групп, множество крылатых ракет, огромная спутниковая группировка и так далее. Пускай правящие элиты этого государства обладают готовностью полностью реализовать имеющийся потенциал. Этого всего достаточно, чтобы разгромить очередную страну на Ближнем Востоке. Но даже в том случае, если морально-психологическое, духовное состояние народа как часть суммарного потенциала позволяет достигнуть правящей элите целей, делу может помешать нежелание народа воевать за неясно артикулированные цели. Например, люди готовы умирать за свою родную страну, но не хотят помогать прийти к власти в Сирии боевиками из «Аль-Каиды». Совсем недавно в сети были опубликованы многочисленные фотографии американских военнослужащих, на которых они, облачённые в военную форму, выражали неудовольствие курсом правительства. Лица военных были закрыты листами с надписями следующего содержания: «Не хотим умирать за террористов», «Мы не для того в Ираке кровь мешками проливали»... Однако, на взгляд, отношение народа к войне — вторично.
Мне представляется, что одним из наиболее важных вопросов является точное понимание военно-политическим руководством грани между «военной опасностью» и «военной угрозой», проблема определения момента, когда реальность из одного состояния переходит в качественно иную. Стране, которой угрожают войной, насильственной сменой политического режима путём активизации контрэлит или перманентным террором, то есть стране, перешедшей из одного качественного состояния («военная опасность») в другое («военная угроза»), следует в кратчайшие сроки менять свою политику. Причём политику, которую я определяю как сфера деятельности, направленная на достижение определённых целей. Но о политике и о войне как об одном из способов достижения политических целей предлагаю поговорить в следующей части...
Комментарии читателей (0):