2 августа 1939 г. французский военный атташе в Польше бригадный генерал Феликс Мюсс докладывал в Париж из Варшавы о результатах встречи с начальником польского Генерального Штаба бригадным генералом Вацлавом Стахевичем. Польский военный был откровенен и словоохотлив. Ни в какие политические и военные отношения с СССР поляки не собирались вступать, во всяком случае — до войны. Торговый договор с СССР должен был облегчить транзит военных поставок из Франции и Англии в случае, если война начнётся. Также, как и Гжибовский во время встречи с Молотовым 4 апреля, Стахевич считал, что с Москвой будет легче договориться в случае, если германская агрессия против Польши всё же состоится. Мюссе докладывал: «Тогда, сказал генерал, они испугаются, и с ними легко будет договориться». Если польская сторона не собиралась договариваться на этом этапе кризиса, то и её союзники не торопились делать это.
Военные в успех будущих переговоров не верили. Высшее военное руководство Франции было уверено в собственных силах. 2 июля 1939 г. ген. Вейган, выступая в Лилле, заявил: «Французская армия находится в лучшем состоянии за всю свою историю. Она владеет материалом высшего качества, укреплениями первого класса, отличной моралью и замечательным Высшим Командованием. Никто в нашей стране не желает войны, но если мы будем должны добиться победы, мы её добьёмся». Политическое руководство Франции было настроено категорически против войны. Они считали, что Англия хочет использовать Францию против Германии в качестве щита, о чём, не скрываясь, говорили представителям британских союзников. Но более всего они ненавидели Народный фронт. «Они думали, — вспоминал сопровождавший Черчилля в поездке на линию Мажино ген.-м. Эдвард Спирс, — и не колебались говорить об этом, что всё, абсолютно всё было лучше, чем появление вновь Народного фронта и его лидера, человеком, которого они ненавидели больше всего, был Леон Блюм. Они вдвойне ненавидели войну, которая отдала бы власть в руки левых». Британцы не были ни столь громкими нарциссами, как французские военные, ни такими оригиналами, как французские политики, но особой заинтересованности в соглашении с СССР не проявляли.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 16.12.24 Июль 1939 года – наступает время принятия решений
- 09.12.24 Июнь 1939 года. СССР, его враги и его неудавшиеся союзники
- 02.12.24 Май-июль 1939 года. Военное и политическое положение в Европе и на Дальнем Востоке
- 18.11.24 Начало боёв на Халхин-Голе
Фон Дирксен не без удовлетворения докладывал в Берлин 1 августа: «Военный, военно-воздушный и военно-морской атташе единодушно отмечают поразительный скепсис английских военных в отношении предстоящих переговоров с представителями советских вооружённых сил. Нельзя отделаться от впечатления, что с английской стороны переговоры ведутся, главным образом, с той целью, чтобы получить наконец представление о действительной боевой мощи советских вооружённых сил». В целом информация представителей вермахта, люфтваффе и кригсмарине была адекватной, а позиция британских военных соответствовала настроениям Форин-офис. Что касается главы МИД, то Галифакс попросту отказался от приглашения приехать на переговоры в Москву. Выступая в парламенте 3 августа, он заявил, что, хотя поездка министра иностранных дел в Москву возможно и ускорила бы переговоры с советским правительством, уже отправка военной миссии сама по себе является свидетельством доверия Лондона.
Это была обычная, но не очень искусная демагогия. Очевидно, этим объясняется способ имитации готовности к такому соглашению. 2 августа британская делегация на переговорах в Москве получила подробную инструкцию. В ней говорилось о том, что военные миссии отправляются вследствие угрозы русских разорвать политические переговоры. Членам миссии категорически запрещалось обсуждать проблемы Дальнего Востока, брать с собой секретные документы, обсуждать и делиться информацией секретного характера и т.п. Смысл объёмной инструкции, на мой взгляд, сводился к следующему отрывку: «Британское правительство не желает быть втянутым в какое бы то ни было определённое обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения нужно стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь можно общими формулировками. Что-нибудь вроде декларации политического характера, которая была бы одобрена, отвечала бы этим условиям». Британское правительство колебалось, но в любом случае для него соглашение с Советским Союзом против Германии было немыслимо.
Британская военная делегация состояла из 10 человек, её возглавил вице-адмирал Реджинальд Дракс, главный военно-морской адъютант короля, его ближайшими помощниками были генеральный инспектор авиации маршал авиации Чарльз Барнетт и генерал-майор Томас Джордж Гордон Хейвуд, бывший командующий артиллерией Олдершотского лагеря. Французская военная миссия состояла из 7 человек, её возглавил член Верховного Военного Совета дивизионный генерал Жозеф Думенк. Его ближайшими помощниками были командир авиационной дивизии в Реймсе генерал Валэн и капитан 2-го ранга Вийом. Глава британской делегации получил и личную инструкцию от Галифакса — максимально затягивать переговоры. Делать это он начал уже на британской земле.
4 августа на завтраке в советском посольстве адмирал ответил на вопросы Майского: они не собираются ни лететь самолётом — потому что это было бы неудобно (кстати, Чемберлену, Галифаксу, Ренсимену и т.д. неудобства воздушного транспорта не мешали летать к Гитлеру), ни плыть на быстроходном крейсере — потому что это означало бы необходимость лишить 20 офицеров их кают (!!!), и поэтому для путешествия Министерством торговли был выбран тихоходный товарно-пассажирский пароход «The City of Exceter» со скоростью 13 узлов в час. Майский был поражён. Он записал в своём дневнике: «И это в такое время, как наше, когда в Европе почва начинает гореть под ногами! Поразительно! Да подлинно ли хочет бритпра (т.е. британское правительство — А.О.) соглашения? Я все больше прихожу к убеждению, что Чемберлен, несмотря ни на что, продолжает вести свою игру: ему нужен не тройственный пакт, а переговоры о пакте, чтобы подороже продать эту карту Гитлеру». Англо-французская делегация отправилась из Англии в Ленинград на пароходе 5 августа.
Майский был среди провожавших. Он записал свои мысли в дневнике: «Если учитывать субъективный фактор, то трудно представить себе ситуацию, более благоприятную для англо-германского блока против СССР и менее благоприятную для англо-советского блока против Германии. В самом деле, стихийные симпатии британских «верхних десяти тысяч» безусловно на стороне Германии. Чемберлен спит и во сне видит сделку с Гитлером за счёт третьих стран, т. е. в последнем счете за счёт СССР. Даже сейчас премьер ещё мечтает об «умиротворении». На той стороне, в Берлине, Гитлер всегда был сторонником блока с Англией. Он так горячо писал об этом ещё в «Мein Kampf». Весьма влиятельные круги среди германских фашистов, банкиров, промышленников тоже стоят за сближение с Англией. Повторяю, субъективный фактор не только на 100, но на все 150% за англо-германский блок. И всё-таки блок не выходит. Медленно, но неудержимо англо-германские отношения всё больше портятся и обостряются. Сколько попыток ни делает Чемберлен «забыть», «простить», «примириться», «договориться» — всегда что-нибудь фатально случается, и пропасть между Лондоном и Берлином становится всё шире. Почему? Потому что объективный фактор — основные интересы двух держав — оказываются противоположными. И это фундаментальное противоречие перекрывает с лихвой влияние субъективного фактора. Отталкивание сильнее притяжения». Эта оценка была в целом верной, и пока шли разговоры о соглашении способ действий, избранный Лондоном, совершенно очевидно должен был раздражать Москву.
Всё говорило в пользу сомнений Майского. В отношении Берлина английские государственные деятели действовали не так расслабленно, как в своих действиях с Москвой. О необходимости военного союза ещё говорили, а консультации в Лондоне о подготовке раздела мира уже шли. 29 июля бывший член парламента от Лейбористской партии Роден Бакстон провёл частную беседу с советником посольства Германии Теодором Кордтом. Он предложил обсудить возможность заключения двустороннего договора, по условиям которого Англия прервала бы переговоры с Москвой и подействовала на Францию для разрыва Парижем советско-французского союза. Лондон предоставил бы Берлину свободу действий в Восточной и Юго-Восточной Европе, а Берлин обязался бы воздержаться от вмешательства в дела Британской империи. Посол Германии сделал вывод — хотя не ясно, кто уполномочил на эти беседы Бакстона, но судя по всему это похоже на программу Вильсона, а значит — и самого премьера. Вскоре эти прогнозы подтвердились, а уровень консультаций значительно повысился. Вильсон перешёл к обмену мыслей уже с Дирксеном. 3 августа они обсуждали программу германо-английских переговоров по следующим вопросам: 1) заключение двустороннего договора о ненападении и об отказе Великобритании и Германии от агрессии как метода политики (по мнению Вильсона, этот договор должен был освободить Лондон от обязательств по отношению к третьей державе — Польше, Турции и т.п.); 2) переговоры по улучшению экономического положения в мире; 3) переговоры о развитии внешней торговли; 4) переговоры о сырье (подразумевалось обсуждение проблем колоний); 5) соглашение о невмешательстве (включая данцигский вопрос); 6) переговоры о вооружениях.
Для начала Вильсон призывал Германию отказаться от проведения пограничных манёвров. Дирксен не поддержал эту идею, сославшись на то, что Польша призвала около 1 млн. чел., а Франция и Англия уже фактически провели мобилизации, и германские манёвры не сравнимы с этими действиями соседей. Вильсон заявил об особой заинтересованности в реакции Берлина. «Из всего разговора с сэром Горацием Вильсоном можно заключить, — подвёл итог германский посол, — что программу переговоров, сообщенную г-ну Вольтату и подтверждённую мне, он рассматривает как официальный демарш со стороны Англии, на который ожидается ответ Германии. Английская сторона несомненно озабочена тяжёлым положением, в котором находится Британское правительство и в которое оно попало в результате своих манёвров: на одной стороне общественное мнение, подстёгиваемое его политикой и травлей Германии, на другой — желание соглашением с Германией предотвратить не могущую иначе быть избегнутой войну». По мнению Дирксена, второе решение, то есть достижение договорённости именно с Берлином, было явно предпочтительней для британского правительства.
На этом фоне особо интересные и опасные оценки ближайшего будущего приходили в Москву как раз из Германии. 2 августа Астахов встретился в Берлине с Риббентропом. Разговор был опять откровенен. Берлин уже не предлагал, а почти навязывал свою дружбу. Министр заверил советского дипломата, что противоречий между Германией и СССР на всём пространстве от Балтики до Чёрного моря нет. Риббентроп был откровенен в оценках ближайшего будущего: «Что касается Польши, то будьте уверены в одном — Данциг будет наш. По моему впечатлению, большой затяжки в разрешении этого вопроса не будет. Мы не относимся серьёзно к военным силам Польши. Поляки сейчас кричат о походе на Берлин, о том, что Восточная Пруссия — польская земля. Но они знают, что это вздор. Для нас военная кампания против Польши дело недели — десяти дней. За этот срок мы сможем начисто выбрить (везде подчеркнуто Астаховым — А.О.) Польшу»
Риббентроп счёл необходимым особо отметить тёплые и дружественные отношения его страны с Японией. Между тем на Халхин-Голе ничего ещё не было решено. Немцы продолжали демонстрировать готовность к улучшению отношений с СССР и в Москве, где Шуленбург заверял Молотова в том, что антикоминтерновский пакт направлен не против Советского Союза, а против Англии (!), а Германия не поддерживает Японию в её планах против СССР и не занимает враждебной позиции по отношению к интересам Москвы на Востоке и на Балтике. Момент принятия решения приближался. 4 августа Молотов сообщил Астахову, что Москва заинтересована в продолжении консультаций, а дальнейший обмен мнениями необходимо поставить в зависимость от исхода торгово-кредитных переговоров в Берлине. Эта новость была встречена Шнурре положительно, и он предложил не ждать исхода торгово-кредитных переговоров, которые могут продлиться ещё две недели. В Москве готовились к переговорам с неторопливо плывущими в Ленинград членами англо-французской делегации. Судя по всему, многого от этих бесед не ждали.
Между тем обстановка в Данциге резко ухудшалась, контуры будущего конфликта становились все более очевидны. 4 августа польские таможенники не были допущены в порт Свободного Города. Последовал энергичный протест польского комиссара, Сенат отказался признать запрет на осуществление польскими чиновниками таможенного надзора, и в конфликт вмешалась Варшава. Польское правительство ультимативно потребовало немедленно восстановить старый порядок вещей. 9 августа Берлин заявил, что не допустит угроз в адрес Данцига и в случае агрессии против него немедленно окажет городу поддержку. Пока делегация предполагаемых союзников находилась в неспешном путешествии из Плимута в Ленинград, события развивались быстро. 11 августа Гитлер встретился в Берхтесгадене с верховным комиссаром Лиги Наций в Данциге швейцарским дипломатом Карлом Буркхардтом и гауляйтером города Альбрехтом Форстером.
Хозяин не скрывал перед гостем своих взглядов — Польшу немцы разобьют за три недели, оборонительная система, созданная на западе, позволит Германии сдержать любое наступление союзников. Вмешательство СССР Гитлера тоже не страшило: «Русские (и мы знаем их лучше, чем многие, так как сотни наших офицеров служили в России) не имеют наступательной силы и не будут таскать каштаны из огня для других. Страна не расправляется со своими офицерами, ежели она намерена вести войну. Мы били русских в Испании, японцы тоже били их. Нас русскими не запугать». Хозяин Бергхофа посоветовал Буркхардту перевезти своих детей в Швейцарию, где им будет гораздо спокойнее, и заверил его в том, что более всего он желает сохранить мир с Англией и был бы рад возможности обсудить сложившееся положение с представителем Лондона. Это был весьма важный посыл. На следующий после этой беседы день, 12 августа, на встрече с Чиано Гитлер заявил, что «при решении польской проблемы нельзя терять времени».
Со второй половины сентября начинаются дожди, что резко усложнит возможность использования авиации и механизированных войск вплоть до мая. Вопрос с Данцигом, по мнению Гитлера, нужно было решать до конца августа. Он был намерен не упустить любой повод, который можно было бы использовать для удара по Польше — ультиматум, ввод польских войск на территорию Данцига, блокада Свободного Города, преследование немцев на территории Польши. 12 августа в поместье Геринга прибыл эмиссар Чемберлена. Это был лорд Ренсимен. Он прилетел на самолёте. После обсуждения сложившейся в Восточной Европе ситуации стороны пришли к выводу, что война между Великобританией и Германией будет иметь самые тяжёлые последствия и приведёт к большевизации Восточной и Центральной Европы. Разумеется, реализация этого сценария была признана недопустимой.
Новости не могли не настроить Берлин на позитивный лад. В это время в очередной раз резко ухудшилось положение немцев в Польше. Власти практиковали массовое лишение немцев и евреев польского гражданства и депортацию, начались нападения на них и погромы. С весны по август 1939 года Польшу покинуло до 77 тыс. немцев. Всё это использовалось нацистской пропагандой, из числа беженцев был создан фрайкор (ок. 500 чел.). Ещё на этапе подготовки вторжения в Судетскую область абвер начал отработку диверсионных действий в тылу потенциального противника. Предполагалось, что люди, свободно владевшие чешским языком и знающие местные реалии, будут проникать на территорию ЧСР, захватывать или уничтожать стратегически важные объекты до прихода армии. Спустя год такие же задачи ставились и при создании силезского фрайкора.
1 августа 1939 года под руководством Сталина прошло совещание, в которых приняли участие сначала Молотов (с 18.30), Ворошилов (с 19.00), Будённый, Шапошников, Кузнецов, Павлов и ряд других руководителей армии и флота. Совещание продолжалось до 22.00. 2 августа совещание продолжилось. Вновь первым был Молотов (с 19.30), затем Ворошилов (с 20.00), затем к ним присоединились Кузнецов (с 21.35) и Шапошников (с 21.35 по 22.15). Совещание закончилось в 23.45. Советское руководство явно и серьёзно готовилось к переговорам. 5 августа нарком обороны маршал Ворошилов был официально назначен главой советской делегации на переговорах с представителями Великобритании и Франции в Москве. В неё также вошли начальник Генерального штаба командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников, нарком ВМФ флагман флота 2-го ранга Н.Г. Кузнецов, начальник ВВС РККА командарм 2-го ранга А.Д. Локтионов и заместитель начальника Генерального штаба комкор И.В. Смородинов.
7 августа Ворошилов получил инструкции, содержание которых свидетельствовало о том, что руководство СССР прекрасно ориентировалось в происходящем и верно прогнозировало возможное развитие событий на переговорах. Предполагалось, во-первых, настоять на секретности (против этого возражений не могло быть), во-вторых, предъявить полномочия на подписание военной конвенции. Главными были пункты 3-7, которыми по сути дела исчерпывалось всё, что произойдёт далее: «3. Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и «почтительно» спросить, для каких целей направило их правительство в СССР. 4. Если они ответят, что они направлены для переговоров и для подготовки дела подписания военной конвенции, то спросить их, есть ли у них какой-либо план обороны будущих союзников, т. е. Франции, Англии, СССР и т. д. против агрессии со стороны блока агрессоров в Европе. 5. Если у них не окажется конкретного плана обороны против агрессии в тех или иных вариантах, что маловероятно, то спросить их, на базе каких вопросов, какого плана обороны думают англичане и французы вести переговоры с военной делегацией СССР. 6. Если французы и англичане всё же будут настаивать на переговорах, то переговоры свести к дискуссии по отдельным принципиальным вопросам, главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию. 7. Если выяснится, что свободный пропуск наших войск через территорию Польши и Румынии является исключенным, то заявить, что без этого условия соглашение невозможно, так как без свободного пропуска советских войск через указанные территории оборона против агрессии в любом её варианте обречена на провал, что мы не считаем возможным участвовать в предприятии, заранее обречённом на провал».
В случае, если переговоры состоялись бы, Генеральный штаб подготовил свои предложения. Они сводились к тому, что главный удар должен быть нанесён против главного агрессора. Ни одна из сторон не должна была ограничиться обороной. В случае нападения на Францию на 15-й день мобилизации Англия и Франция должны были сосредоточить на восточной границе Франции и Бельгии 80 пехотных дивизий, 14-14,5 тыс. средних и тяжёлых орудий, 3,4-4 тыс. танков, 5-5,5 тыс. самолётов, и с 16-го дня мобилизации начать наступательные действия в направлении на Рур и Кельнскую промышленную зону силами не менее 70 пехотных дивизий, 13 тыс. средних и тяжёлых орудий, 3,5 тыс. танков и 6 тыс. самолётов. На «линии Мажино» должны были остаться силы прикрытия. Британский флот должен был установить блокаду побережья Северного моря и осуществить прорыв в Балтику для совместных действий с Балтийским флотом с целью прекращения торговых перевозок в Германию из Швеции. Союзники должны были вместе действовать против подводных лодок противника в районе Дарданелл, у берегов Норвегии и Мурманска. СССР должен был выставить для действий против Германии 56 пехотных и 6 кавалерийских дивизий, 8,5-9 тыс. средних и тяжёлых орудий, 3,3 тыс. танков и 3 тыс. самолётов — всего 2,053 млн. чел. Польша, которая вступала в войну в силу союзнических отношений с Англией и Францией, должна была пропустить эти войска к границам Восточной Пруссии.
В случае, если под ударом первой оказалась бы Польша, то в силу союзнических обязательств с ней должны были выступить Англия и Франция, а Советский Союз — в силу своих обязательств по отношению к этим странам. Генштаб предполагал возможность вступления в войну на стороне Германии Болгарии и Венгрии, а на стороне Польши — Румынии. Военные обязательства союзников в этом случае были схожими, как и в первом случае, но ещё 30 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, 5 тыс. средних и тяжёлых орудий, 2 тыс. танков и 1,5 тыс. самолётов должны были быть направлены в помощь Румынии. Схожие обязательства должны быть выполнены союзниками в случае, если главный удар будет нанесён по СССР через территорию прибалтийских государств. В войну, на основании своих обязательств перед Францией и Англией, должна была вступить и Польша. Общее количество дивизий, которые должен был развернуть СССР, равнялось 120.
Олег Айрапетов
Айрапетов Олег
Комментарии читателей (0):