Уроки геополитики от минской конференции по безопасности

Успешно реагируя на множественные геополитические вызовы, прочно удерживая инициативу в зоне СВО, несмотря на все усилия западных «пастухов» киевского режима, российская дипломатия, это надо отметить, продолжает держать в поле зрения вопросы стратегической архитектуры. Наглядным примером является визит главы МИД Сергея Лаврова в Белоруссию и его доклад на минской Международной конференции по евразийской безопасности.

Общий лейтмотив – продолжение программного выступления в МИД президента Владимира Путина, состоявшегося 14 июня. Россия отказывается и списывает в архив как не оправдавшую себя евроатлантическую систему безопасности и вместе с партнёрами по евразийскому континенту начинает строительство другой, альтернативной, континентальной системы безопасности. Именно в этом ключе Лавров и расставил акценты своего доклада, уточнив детали и продемонстрировав результаты той работы, которая уже ведётся на данном направлении.

Маленький штрих. Министр дипломатично отделил в своих словах происходящие в мире изменения, связанные с глобальной трансформацией мирового порядка, от стратегических решений ключевых евразийских стран в сфере безопасности. Вслед за Путиным, он отметил активное формирование незападных экономических центров, меняющее мировой баланс. Было упомянуто о создании широкого континентального «интеграционного контура», связанное с торгово-экономической либерализацией и транспортной архитектурой. Словом, всё это в докладе было сведено к созидательной повестке, а насчёт невозможности дальнейшего существования с Западом в одном пространстве безопасности, особенно западоцентричном, глава российской дипломатии упомянул лишь вскользь. Но мы-то знаем, что главная причина смены российского вектора с западного на восточный – именно в этом. В патологической неспособности Запада к равноправному сотрудничеству на базе уважения достигнутых договорённостей и взятых на себя обязательств, в постоянном его стремлении, вопреки декларациям упомянутых Лавровым саммитов ОБСЕ в Стамбуле (1999 г.) и Астане (2010 г.) получить односторонние преимущества.

Ладно, это делалось бы ввиду опасений Запада за собственную безопасность, которые ещё можно было как-то принять к сведению в интерьере первой холодной войны, при примерном равенстве военно-стратегических потенциалов. Но ведь после распада СССР и роспуска Варшавского договора даже теоретические угрозы Западу исчезли, и его руководящим кругам пришлось из кожи лезть вон, чтобы, кое-как извернувшись, придумать оправдания сохранению изжившей себя НАТО. Двух мнений быть не может. Сама евроатлантическая модель и система безопасности, на которую в России, на наш взгляд, опрометчиво делали ставку в 90-е и 2000-е годы, изначально была рассчитана на нанесение России стратегического поражения. И не украинский кризис вывел эту тему в топы заголовков мировых СМИ, а наоборот: цель навязывания России кабальных соглашений с подчинением её Западу под фальшивым лозунгом «интеграции с Европой» послужила причиной начала СВО. Причём, программные установки Западом формировались ещё в начальной фазе холодной войны.

Из директивы СНБ США 20/1 от 18 августа 1948 года:

«Следует …подчеркнуть, что независимо от идеологической основы любого некоммунистического режима и независимо от того, в какой мере он будет готов …воздать хвалу демократии и либерализму…, мы должны [обеспечить], чтобы …номинально дружественный к нам режим:

а) не имел большой военной мощи,

б) в экономическом отношении сильно зависел от внешнего мира,

в) не имел серьёзной власти над главными национальными меньшинствами,

г) не установил ничего похожего на железный занавес.

…Если такой режим будет выражать враждебность к коммунистам и дружбу к нам, мы должны позаботиться, чтобы эти условия были навязаны не оскорбительным или унизительным способом».

Что принципиально отличает формирующуюся евразийскую систему безопасности от евроатлантической? Лавров – в Минске:

Обсуждаемая нами архитектура евразийской безопасности призвана стать конструктивной альтернативой …негативным тенденциям, стабилизировать военно-политическую обстановку на общеконтинентальном пространстве, обеспечить его единство и взаимосвязанность, снять угрозы с западного, евроатлантического направления.

Во-первых, евразийская система прекращает сейчас и предотвращает в будущем раскол Евразии. Наряду с угрозами со стороны НАТО на западном фланге Большой Евразии, по словам министра, обозначилась угроза глобализации Североатлантического альянса. С фактическим распространением сферы его самопровозглашенной «ответственности» на южный и восточный фланги. Как заявил Лавров,

[НАТО] записала в свои документы, что угрозы в её адрес исходят также из АТР, включая Южно-Китайское море, Тайваньский пролив, и вознамерилась утвердить своё военное доминирование не только в Европе, но и на Востоке Евразии. НАТО внедряется в этот регион под лозунгом «Индо-Тихоокеанских стратегий» …и сколачивает разного рода «тройки» и «четвёрки» с участием США, Японии, Южной Кореи, Австралии, Новой Зеландии с явной целью сдерживания Китая, изоляции России и грубого давления на КНДР.

Уже приходилось подчёркивать, что упомянутая здесь «индо-тихоокеанская» концепция – это «петля анаконды» 1950-х годов, предназначенная для охвата Евразии с юга. И «выдавливания» её народов на север континента за счёт контроля над морем и соединения с его помощью всех трёх основных ТВД – западного (европейского), южного (ближневосточного) и восточного (дальневосточного). В противовес этому, «Большое Евразийское партнёрство …заложит прочный экономический, материальный фундамент для выстраивания архитектуры равной и неделимой евразийской безопасности – от общих для всех стран континента угроз и вызовов».

Во-вторых, российский министр особо подчеркнул, что евразийская система безопасности, составляя альтернативу евроатлантической, не отгораживается от Европы.

…Для стран западной части Евразии никто не собирается «закрывать двери». Будем приветствовать их подключение к процессам общеевразийского сотрудничества, но, разумеется, исключительно на основе равноправия и при отказе от враждебной блоковой политики и неоколониальных практик. …[При этом] возвращения к прежним моделям, в которых заглавную роль играли США с их претензией на исключительность, быть не может.

Сказано – яснее некуда. С одной стороны, европейские страны, пусть и на общих, а не эксклюзивных основаниях, приглашаются в Большую Евразию. Поскольку они сочетают в себе европейскую принадлежность с евразийской: Европа – западная часть Евразии. С другой стороны, США – это иной континент, и им в Евразии, в логике российских рассуждений, делать нечего. Почему так остро и жёстко? Потому, что заострение и ужесточение осуществлено скрижалями и канонами именно западной геополитики, в рамках которых Збигнев Бжезинский записал в своё время в «Великой шахматной доске» фактический ультиматум евразийским народам:

Впервые в истории в Евразии господствует неевразийская держава - США. Отсюда – требование не допустить формирования державы или альянса, способного бросить вызов этому господству. Поэтому наделение безопасностью, по Бжезинскому, — способ ограничения суверенитета, а миссия Европы, которую он провозглашает, это – «геополитический плацдарм» США и «трамплин для продвижения вглубь Евразии» демократии (то есть американских ценностей и интересов – В.П.).

Наиболее показателен здесь термин «господство». Англосаксонская политическая культура лишена традиций диалога и основана на игре с нулевой суммой: «если не я тебя нагибаю – то ты меня».

Таким образом, США из Евразии получают от ворот поворот, а Европа ставится – враги скажут, «на разрыв», а мы используем более мягкую формулировку – перед выбором между Евразией и Атлантикой. Или европейцы, сохраняя социокультурную принадлежность к западной цивилизации (собственно, они и являются её центром, Америка – периферия), расстанутся с ролью плацдарма или «непотопляемого авианосца» США в Евразии. Или, если они продолжают совмещать европейскую идентичность с атлантической, то мы рассматриваем их лимитрофом, отделяющим цивилизационно унифицированный Запад от цивилизационно множественного Востока. И тогда они становятся «линией фронта» в геополитической конкуренции этих двух проектов. Давно известно, что когда холодная фаза такой конкуренции переходит в горячую, она катком прокатывается именно по лимитрофам, и Европе ли это не знать на опыте двух мировых войн XX века?

В-третьих, и это самое главное. Присоединение к евразийской системе безопасности, да ещё на правах одного из её главных учредителей, выводит Россию из статуса западного лимитрофа, рассчитанного на будущее стратегическое противостояние с Китаем, и превращает, точнее возвращает в статус такого лимитрофа Европу. Только не с Китаем, а теперь вновь с Россией, с которой, однако, вместе стоят и другие крупнейшие евразийские страны. Среди них Лавров назвал Китай, а также КНДР и Иран, особо подчеркнув важность заключаемых в этом году с Пхеньяном и Тегераном стратегических договоров. Напомним: в этом лимитрофном статусе западная часть Европы пребывала всю холодную войну, которая затем, это, к сожалению, не все понимают, в виде холодной гражданской войны лимитроф был перенесён в бывший СССР, где разразился пароксизмами многочисленных локальных военных конфликтов. Украинский кризис – апогей этих процессов, который как Сталинград и Курск в Великой Отечественной войне, обозначает коренной перелом в стратегическом противостоянии с Западом, признаки которого мы уже наблюдаем по итогам выборов в Молдавии и Грузии. Это, если угодно, маркер геополитического контрнаступления России, которому Западу нечего противопоставить, кроме полномасштабной войны, оборачивающейся ядерной катастрофой.

Утратив «перестроечные» и постперестроечные позиции в нашей стране, Запад, прежде всего США, напряжённо ищет возможности привлечь к своему противостоянию с Китаем, объявленному главным в XXI веке, сателлитов, чтобы сделать возможную «грязную работу» их руками, а самому избежать потерь. В роли таких сателлитов, которым отведена функция тарана при поддержке европейских членов НАТО, Вашингтон теперь видит пятёрку азиатских вассалов - Японию, Южную Корею, Австралию, Новую Зеландию плюс Филиппины. Ранее это была шестёрка, из которой вовремя соскочила Индия, пошедшая в канун казанского саммита БРИКС на нормализацию отношений с Китаем.

Строительство евразийской системы безопасности только начинается. Впереди основные события, в ходе которых европейские страны, при вполне возможном ослаблении США, будут поставлены в действительную ситуацию выбора между принятием и отказом от евразийской идентичности. С неминуемой во втором случае континентальной изоляцией. А сам этот выбор, Лавров об этом тоже сказал, определится (не)готовностью Европы списать в архив прежние многовековые колониальные инстинкты. Думается, что совсем неслучайно именно братская Белоруссия стала в прошлом году эпицентром обсуждения евразийской стратегии, созвав у себя первую такую конференцию, решение об учреждении которой – что-то подсказывает – принималось на другом, высшем, коллегиальном уровне.

Владимир Павленко