В критические дни сентября 1938 года Югославия и Румыния снова заявили о том, что их союзные обязательства распространяются исключительно на случай изолированного выступления Венгрии. Уже 21 сентября польские претензии на Тешин были встречены в Бухаресте и Белграде с пониманием, граничившим с одобрением. Что касается Польши, то румынское правительство ясно дало знать — союз с Варшавой для него более важен, чем обязательства в качестве члена Малой Антанты по отношению к Чехословакии. 23 сентября румынский посланник в Риме А. Замфиреску донес это мнение до министра иностранных дел Италии.
Одновременный конфликт с Германией, Венгрией и Польшей ЧСР, территория которой была сильно вытянута с запада на восток, не могла бы выдержать. Правительство республики подало в отставку, у здания, проводившего заседания парламента, собралась 10-тысячная демонстрация. Фракции социал-демократов, коммунистов и бенешевцев обратились к президенту с предложением созыва коалиционного правительства, в Прагу прибывали отряды горняков с требованием защиты неделимости страны. В тот же день, когда Будапешт и Варшава потребовали от Праги изменить границы, советский полпред во Франции Я.З. Суриц обратился к Бонне за разъяснениями относительно позиции Парижа и получил исчерпывающий ответ. Французский министр был уклончив, но ясно было одно — Франция не собирается предпринимать решительно ничего. Вывод советского дипломата вскоре подтвердился.
Чехословакия просила пересмотреть решение Лондона и Парижа и передать спорный вопрос на арбитражное разбирательство. Нота правительства содержала ссылки на верность Праги взятым на себя обязательствам и заверениями в искренней любви и преданности: «Отношения Чехословакии к Франции всегда покоились на уважении и преданнейшей дружбе и союзе, которые никогда ни одно чехословацкое правительство и ни один чехословак не нарушат. Она жила и живет верой в великий французский народ, правительство которого так часто давало ей заверения в прочности своей дружбы. С Великобританией её связывают чувства преданности, традиционной дружбы и уважения, из которых Чехословакия всегда будет исходить в своем сотрудничестве между обеими странами, а также в общих усилиях, направленных к сохранению мира, каким бы ни было положение в Европе». Нота завершалась патетичной, но верной оценкой ситуацией: «В этот решительный момент речь идет не только о судьбе Чехословакии, но также и о судьбе других стран и особенно Франции».
Трогательная любовь к союзникам не помогла. Английский и французский посланники были раздражены. Британец даже предупредил, что в случае отказа его правительство перестанет интересоваться судьбой Чехословакии. В том же духе был составлен последовавший уже 21 сентября ответ Лондона: «По мнению правительства Его Величества, ответ чехословацкого правительства никак не соответствует тому критическому положению, которое стремились предотвратить англо-французские предложения. Если бы этот ответ был принят, то опубликование его привело бы, по мнению правительства Его Величества, к немедленному германскому вторжению. Поэтому правительство Его Величества предлагает чехословацкому правительству взять этот ответ обратно и безотлагательно найти иное решение, исходя из реальной обстановки».
Ночью 21 сентября дипломаты снова прибыли на встречу с Бенешем. Их визит, по часто повторяющейся легенде, поднял его с кровати. На деле все обстояло не так театрально-трагично. 20 сентября Лондон и Париж окончательно сформировали не только содержание, но и форму требований к Праге. Вечером 20 сентября правительства известили об этом своих представителей в Чехословакии. В 23:00 Бенеш был извещен о визите посланников, которые и посетили его 03:45 21 сентября. Встреча продолжалась около двух часов в присутствии министра иностранных дел. Крофта и вел протокол беседы. К этому времени Прага уже имела точное изложение позиции не только Англии, но и Франции, представленное её посланником в ЧСР. Было ясно и недвусмысленно сказано, что в войну Франция не вступит, а если Прага будет настаивать на своем, Чемберлен не поедет к Гитлеру на переговоры. В таком случае Англия и Франция снимают с себя ответственность за «все, что произойдет». Бенеш назвал предложения ультиматумом, на что последовал ответ: «Нет, это только советы».
При этом английский и французский дипломаты добавили, что если чехи объединятся с русскими, то «война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне». Бенеш пытался заговорить о каких-либо гарантиях, в ответ он услышал, что посланникам нечего добавить сверх изложенных требований. Тогда президент (по чехословацкой версии протокола встречи) заявил: «Я прошу заверить ваши правительства в том, что я всегда действовал с полным сознанием ответственности и никогда не допускал даже мысли о войне. Я никогда не собирался принуждать Англию и Францию вступить в войну и поэтому хочу объяснить свою позицию, так как подобные подозрения уже высказывались. Я никогда не придерживался доктринерских взглядов во время имевших место неприятных дискуссий и переговоров. Я не слушался Советского правительства, от которого умышленно держался в стороне, не опирался на его поддержку и не считался с его пожеланиями во время своих переговоров».
Очевидно, если Франция была никудышным союзником для Чехословакии, то сама Чехословакия была весьма ненадежным союзником для желавшего защитить ее СССР. Позже Бенеш оправдывал свое поведение следующим образом: «Сверх того, я учитывал позицию Советской России. Я получил от нее категорические заверения в том, что она окажет поддержку и готова выполнить условия своего договора с нами. Но что тогда сделала бы Польша г-на Бека и Венгрия г-на Хорти? Обе эти страны, я знал, были молча или открыто в соглашении с Гитлером и были готовы предпринять враждебные акции против Чехословакии вместе с нацистской Германией». Судьба первой ЧСР была решена и в первую очередь её создателями. Впрочем, и они просчитались.
21 сентября Черчилль передал свое заявление прессе: «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он поставил эти страны в положение, которое будет становиться все слабее и опаснее». 21-22 сентября по Чехословакии прокатилась волна патриотических демонстраций. В Праге они собрали около 250 тыс. чел. Премьер-министр Милан Годжа вынужден был подать в отставку. 22 сентября Сыровы был назначен главой правительства и военным министром. Генерал имел репутацию решительного человека, которую он заслужил во время интервенции против Советской России в 1918 году. Он подтвердил ее почти сразу же. На чрезвычайном заседании правительства было сказано, что СССР поможет только в зависимости от позиции Франции или признания Германии агрессором Лигой Наций. Для этого требовалось единогласие, но Москву устроило бы даже простое большинство голосов, превышающее половину. Этот вариант, по мнению Бенеша, был маловероятен. Надежд на помощь Малой Антанты не было, а военные считали, что самостоятельно ЧСР не выстоит. Отсюда следовал вывод — необходимость уступок.
21 сентября последовала нота правительства ЧСР правительствам Англии и Франции. Прага заявила, что принимает их предложения, «подчеркивая при этом принцип гарантий, сформулированный в ноте, и, принимая их, считает, что оба правительства не допустят немецкого вторжения на чехословацкую территорию…». 21 сентября в 7:00 глава правительства обратился по радио к согражданам, заявив, что республика оказалась в изоляции. «Поэтому наши друзья посоветовали нам купить свободу и мир путем жертв, поскольку они сами не могли нам помочь». Что касается Советского Союза, то попытка возложить на него ответственность за капитуляцию была основана на искажении позиции Москвы. Этот тезис сразу же продублировал министр пропаганды Гуго Вавречка.
Против него энергично протестовали коммунисты Чехословакии, которые призывали сограждан к сопротивлению и сообщали им об истинной позиции Советского Союза. Выступления членов правительства были прокомментированы следующим образом: «Это самая подлейшая ложь, которая была выдумана в эти решающие минуты для того, чтобы вас ослабить и разложить». 21 сентября на встрече с представителями печати Крофта, комментируя заявления некоторых чешских газет о позиции СССР, заявил: «Это совершеннейшая неправда. Россия нас не покинула. Я не могу также утверждать, что Россия, возможно, выступила бы и без Лиги наций, но этого в данных обстоятельствах никто не может требовать, так это означало бы, что на нас немедленно напала бы Польша, Румыния не вмешалась бы, и Венгрия… Это было бы безумием, если бы мы это сделали, и поэтому нет никакого смысла спорить о том, выступили бы Советы или нет. Но обвинять Советы в том, что они предали нас, мы не можем».
В тот же день, 21 сентября, на заседании пленума Лиги Наций Литвинов вновь заговорил о происходившем в мире, о том, что уничтожено уже два государства (Абиссиния и Австрия), что два других (Испания и Китай) уничтожаются войнами и что настала очередь пятого (Чехословакии). «Один из старейших, культурнейших, трудолюбивейших европейских народов, — говорил наркоминдел, — обретший после многовекового угнетения свою государственную самостоятельность, не сегодня, завтра может оказаться вынужденным с оружием в руках отстаивать эту самостоятельность…» Литвинов заявил, что безнаказанность фашистских агрессоров вынуждает малые государства все более ориентироваться на агрессоров, и подчеркнул, что СССР готов оказать помощь Чехословакии. Советский Союз вновь выступил с инициативой созыва международной конференции с целью выработки мер против агрессии. Но это уже не имело значения. Решение о капитуляции было принято и оглашено Прагой. На Париж и Лондон позиция СССР никоим образом не повлияла. Между тем противостояние в случае, если бы намерения Франции и Англии были бы серьезными, вовсе не давало решающего превосходства.
22 сентября Чемберлен вновь отправился на встречу с Гитлером. На этот раз она состоялась в отеле «Дреезен» в Годесберге с замечательным видом на долину Рейна. Премьер-министр рассказал о том, что было сделано за время, прошедшее после предыдущей встречи: признание прав Судетской области на самоопределение, плебисцит, согласие Лондона, Парижа и даже Праги и т.п. «После этого разъяснения, — вспоминал Шмидт, — Чемберлен откинулся на спинку стула с выражением удовлетворения на лице, как бы говоря: “Разве не великолепно я потрудился за эти пять дней?”» Его ждало разочарование. Гитлер ответил, что Германию больше не устраивают такие уступки, так как необходимо также учесть претензии Польши и Венгрии. Чемберлен был в шоке. Программа Берлина резко ужесточилась и в отношении судетского вопроса — теперь требовалось быстрое и более радикальное его решение. Фактически Гитлер настаивал на безоговорочной капитуляции Чехословакии. Поначалу Чемберлен отказался принять эту программу. Казалось, что переговоры находятся на грани срыва.
А Литвинов еще надеялся на возможность срыва германских планов. На переговорах в Женеве он вновь подтвердил готовность СССР выполнить свои союзные обязательства. Правда, выступления чехословацких политиков и действия их союзников явно не могли настроить на позитив. В Праге авторитет и влияние Франции, традиционно лидирующее, быстро сошли на нет. Как отмечал французский военный атташе в Праге — «мы совершили акт предательства, и отягчающим обстоятельством при этом является то, что мы попытались скрыть предательство». 23 сентября 1938 года, вновь выступая в Лиге Наций, Литвинов отметил, что принятие Прагой англо-французского ультиматума означает отказ от советского-чехословацкого союзного договора, но тем не менее Москва готова выступить при условии, что это сделает, как раньше и настаивали сами чехи, Франция. В личных беседах наркоминдел говорил проще — в случае с Чехословакией позиция Франции для Москвы не является определяющей, Польша советские войска не пропустит, но «у нас есть сведения, что Румыния пропустит, особенно, если Лига наций даже не единогласно, как требуется по уставу, а крупным большинством признает Чехословакию жертвой агрессии… Самое важное, как поведут себя чехи… Если они будут драться, мы поможем вооруженной рукой». В случае с Польшей было все ясно.
Что касается Румынии, то ее позиция не имела такого значения, как позиция Польши. Большинство румынских железных дорог были одноколейными и ни одна из них не связывала напрямую советскую железнодорожную сеть с чехословацкой. По подсчетам французской разведки (а ситуацию в Румынии она знала хорошо), для прохождения массы войск маршрутами через это государство привело бы к тому, что первая пехотная дивизия прибыла бы в Чехословакию через 6 дней после переправы через Днестр (далее по 1 дивизии каждые 7 дней), механизированная бригада — через 18 дней после переправы через Днестр (далее по 3 бригады в день), и кавалерийская дивизия — через 56 дней после переправы через Днестр (далее по 2 дивизии в день). При том, что более 80% всех перевозок в СССР приходилось на железные дороги, становилось ясно, что проход значительной группы войск в Чехословакию при таком ненадежном тыле и скверных коммуникационных линиях не может обеспечить правильного их снабжения в случае военных действий. Все могла поправить Польша, имевшая три линии двухколейных железных дорог от советской до чехословацкой границы (через Вильно, Брест и Белосток), но на них нельзя было рассчитывать.
22 сентября министр иностранных дел ЧСР передал в Москву просьбу. В связи с тем, что Польша сосредотачивала войска на всем протяжении границы с Чехословакией, Крофта просил обратить «внимание Варшавы на то, что советско-польский пакт о ненападении перестанет действовать в тот момент, когда Польша нападет на Чехословакию». В тот же день Будапешт потребовал от Праги дать венграм, словакам и русинам те же права самоопределения, которые получили судетские немцы. В Венгрии началась частичная мобилизация армии. Одновременно и Варшава потребовала уступить спорные с польской точки зрения территории. 21 сентября Генеральный штаб польской армии распорядился начать подрывную деятельность в Тешинской области. Первые действия легиона «Заользье» были малоуспешными — чехословацкие войска своевременно заняли границу. Легионеры сумели учинить теракты только 23 сентября. 22 сентября в столице Польши начались националистические демонстрации под античешскими и антисемитскими лозунгами, чехословацкое посольство начало уничтожать документы и готовить эвакуацию.
Айрапетов Олег
Комментарии читателей (0):