В Южной Корее прошли парламентские выборы, которые рассматриваются срезом расстановки политических сил и первым «прицелом» на новую президентскую кампанию 2026 года. Победу, к сожалению, не безусловную, одержала коалиция «Тобуро» - одноименная Демократическая партия во главе с лидером парламентской оппозиции Ли Чжэ Мёном и с участием дочерних политических структур. Правящая президентская партия «Гражданская сила» (или, иначе, «Сила народа»), во главе которой стоит Юн Сок Ёль, вместе с сателлитом – партией «Будущее граждан» - осталась на втором месте. В будущем составе Национального собрания представлены еще четыре политических организации – Инновационная партия, Новая партия реформ, Новое будущее и Прогрессивная партия.
Прежде всего, надо отметить, что в Южной Корее смешанная партийная система. Около 15% депутатов – 46 мандатов разыгрываются по пропорциональной, партийной системе, основные 85% - 254 депутата – избираются в округах. Окончательный расклад, который в целом соответствует предварительным данным, полученным в ходе экзит-пулов, такой:
- оппозиция «Тобуро» - 175 мандатов (161 округ + 14 по спискам);
- президентская «Сила» - 108 мандатов (90 округов + 18 по спискам);
- «инноваторы» - 12 мандатов (все по спискам);
- «реформаторы» - 3 мандата (1 округ + 2 по спискам);
- «будущие» и «прогрессисты» - по одному мандату, и те, и другие – в округах.
Заметим, что разные источники дают «люфты» в минус – плюс один мандат; разночтения, как правило, в партийной части. Поэтому где-то цифры могут быть скорректированы, но чисто косметически, не принципиально. И предвидим закономерный вопрос к автору: зачем такая подробная арифметика? Ответ такой: затем, что без нее интерпретация итогов покажется спорной и запутанной. А от интерпретации в данном случае зависит прогноз.
Итак, первое. Победить однозначно оппозиция не смогла. Хотя по ряду оценочных прогнозов вариант с двумя третями просматривался. Если бы «Тобуро» получила 200 и более мандатов, то это означало бы переход страны в режим фактического двоевластия. Во-первых, оппозиция смогла бы самостоятельно принимать законы, по сути лишив президента и правительство законодательной инициативы. Во-вторых, учитывая негативную динамику рейтинга Юн Сок Ёля (сейчас уровень его поддержки составляет около трети избирателей), нельзя было исключить постановки вопроса об импичменте. Причем, претензии к главе государства в основном по линии экономики (швах в здравоохранении, рост социального неравенства, ограниченность социальных лифтов и пр.). Проамериканская внешняя политика здесь не в счет; в стране пока нет массового осознания угроз, связанных с перспективами военной конфронтации. Максимум, чем по-настоящему недовольны – заигрываниями Юна с японцами, которые формально – союзники, но воспринимаются, как и везде в континентальной Азии, через призму колониальных исторических параллелей.
Поскольку до необходимой планки не хватает 25 мандатов, это много, постольку вопрос о переменах стоит весьма условно, у власти сохраняется солидное пространство для манёвра. Отдельно отметим, что сторонники оппозиционных интерпретаций итогов выборов лишены даже таких аргументов, как упреки насчет «раздробления» властью оппозиционного электората с помощью «мелкопартийных» спойлеров. И, наоборот, ничего не дает соединение всех мандатов – «Тобуро» и остальных «мелкопартийцев»: квалифицированного большинства не получается ни при каких раскладах, и обвинять в этом некого. Наверное, именно поэтому в местных комментариях практически не эксплуатируется тема «административного ресурса», и власть не обвиняется в нечестности.
Второе. Удручающими для оппозиции выглядят итоги партийного голосования, которые проиграны даже в абсолютных цифрах. И здесь следует иметь в виду очень тонкую вещь. Голосование за партии, в отличие от выборов по округам, обозначает приоритеты не региональной и местной, местечковой, а общей государственной повестки. Получается, что на местах оппозиция ближе к людям, но убедительно сформулировать политическую повестку, в том числе во внешних вопросах, она не может. У нее это не получается, скорее всего ввиду увлечения руководства партии «Тобуро» протестными акциями, рассчитанными на максимальный не созидательный, а разрушительный эффект по отношению к власти (те же манифестации против слива в океан зараженной воды с «Фукусимы-1»). Чисто гипотетическое предположение: сложно представить итоги голосования при пропорции мандатов, получаемых в ходе окружного и партийного голосования, скажем, 50 на 50. Говорили бы мы сейчас об оппозиционном успехе или нет? С другой стороны, раз за оппозицию голосуют на местах, то тем самым высказывают недоверие местным, пусть и властям, но это - власти. Не будет преувеличением сказать, что в Южной Корее складываются предпосылки «тайваньского» парадокса, когда национальная оппозиция безоговорочно выигрывает провинцию, но пасует на выборах главы администрации. Кстати, этот интересный факт вполне может быть маркером внешнего теневого вмешательства, ибо хорошо известно, что на Тайване такое вмешательство Вашингтон даже не скрывал. Как минимум, в Южной Корее могли быть использованы американские социальные технологии, применение которых без кооперации с действующей властью невозможно. Именно поэтому самым нерешенным на этих выборах остается президентский вопрос. Ожидали вотума доверия/недоверия Юн Сок Ёлю, а вместо него получили результаты, которые можно толковать в любую сторону. Единственное, что можно сказать определенно: и власть, и оппозиция в ближайшее время развернут борьбу за альянсы с ярко проявившей себя третьей силой; кто из главных оппонентов «подгребёт» её под себя – тот сможет считаться фаворитом в 2026 году.
Третье. Сама «мелкопартийная» третья сила торопиться не будет, чтобы не продешевить. Сравнительный анализ нового и нынешнего, уходящего состава парламента показывает, что главные оппоненты уступили ей одинаковое количество мандатов – по пять. Скорее всего самоопределение «мелкопартийцев» будет происходить в зависимости от приоритетов, которые сложатся в национальной повестке. Если наибольшее внимание сохранится к внутренним вопросам, то в выигрыше «Тобуро», если на передний план выйдет внешнеполитическая тематика – то президентская «Сила». Короче говоря, вопреки радужным оценкам итогов выборов как «уверенной» и «убедительной» победы оппозиции, мы такие выводы не разделяем. Скорее, речь идет о сохранении статус-кво и на этом фоне – о росте фактора неопределенности, о чем и говорит укрепление «мелкопартийцев». С их помощью происходит плавная, медленная эрозия «ядерного» электората основных политических сил, что в целом отражает растущую региональную и глобальную турбулентность.
У этой ситуации, однако, один большой плюс, если смотреть на неё с точки зрения интересов России и Китая. У Юн Сок Ёля по итогам этих выборов отсутствует мандат на решительное внешнеполитическое обострение, ибо продемонстрирован скорее инерционный подход общества: ничего принципиально не менять ни в одну, ни в другую сторону. Но плюс это только с одной стороны, в рамках поступательного эволюционного развития. При резких же внешнеполитических подвижках, в том числе вызванных соответствующими провокациями, стагнация политического процесса вполне может обернуться такой эскалацией, на которую убаюканная инерционным сценарием общественность может попросту не успеть среагировать. Не случайно, что в ходе предвыборной борьбы оппозиционные лидеры, включая Ли Чжэ Мёна, подвергались нападениям, получали ранения, а на саму оппозиционную партию «Тобуро» власти с подачи президента навешивали ярлык «низкопоклонцев» перед Китаем за предвыборное обещание не размещать на территории страны установки американской системы ПРО – THAAD. Разумеется, нынешние власти с не меньшим «зудом» относятся и к наследию предыдущего президента Мун Чжэ Ина, как раз из партии «Тобуро», за его стремление к интеграции двух Корей в единое государство. Именно этот курс в первую очередь Сеулом подвергся пересмотру в результате проамериканской смены власти. И именно активизацией сотрудничества с США и Японией Юн Сок Ёль разрушил систему связей с КНДР, побудив Пхеньян выйти из интеграционного процесса, объявить Южную Корею «врагом №1», объединение с которым невозможно иначе, чем через военный разгром и смену южнокорейского режима. Причем, здесь следует понимать и еще один нюанс. В отличие от Вашингтона, Сеул при прежней власти не особенно усердствовал в требованиях «денуклеаризации» КНДР именно из интеграционных соображений. Сохранение ракетно-ядерного арсенала на Севере в этой перспективе, соединенное с промышленным и в целом экономическим потенциалом Юга, обозначало фактическое появление в Восточной Азии новой полноценной сверхдержавы. Мун Чжэ Ина это по умолчанию устраивало, как и лидера КНДР Ким Чен Ына. Но было неприемлемо для Вашингтона, который при таком раскладе рано или поздно утрачивал бы последний плацдарм на континенте, где сейчас дислоцируется 28-тысячный воинский контингент. Именно по этой причине и пришел Юн Сок Ёль, и это компрадорское наступление правых на этих выборах остановить не удалось; слишком свежа еще его инерция.
В общих чертах схватка между властью и оппозицией завершилась вничью, политическим эквивалентом которой становится равновесие сил. Ожидать быстрых позитивных подвижек в этой ситуации не приходится. Поэтому вполне обоснованным представляется позиция, занятая по корейскому вопросу официальной Москвой. Теснейшее сближение с КНДР с фактическим воссозданием военно-политического союза в сочетании с методом кнута и пряника по отношению к Югу. Протест против включения Сеула в систему западных антироссийских санкций вместе с обещанием исключения Южной Кореи из списка недружественных стран в случае их отмены. А заодно – полное игнорирование претензий Юга по поводу военно-технического сотрудничества с Пхеньяном, памятуя о том, что сам Сеул в обход запретов своего законодательства откровенно мухлевал с поставками боеприпасов в зону СВО через третьи, американские руки. По форме, как говорил классик, все было чисто, по существу же – сплошное издевательство над собственным законом и здравым смыслом. Время рассудит.
Павленко Владимир
Комментарии читателей (0):