Имперские доводы: почему и куда идет Россия

Украинский политолог Николай Лагун согласен с тезисами доклада Модеста Колерова «Пространство империи: мечты и практика», обсуждение которого прошло в Институте динамического консерватизма в Москве. «До сих пор нет власти в России, соизмеримой с ее миссией, а без собственной миссии Россия существовать не может. Концепт национального государства к России неприменим, но как раз именно он и правит бал, вооружившись парадоксально дерусификационной политикой в духе требований Запада, но прикрытой псевдорусской шелухой. Российская элита пытается перенять модель западных капиталистических демократий, походить на них, разговаривая со своим бывшим, но потенциально будущим, имперским „телом“, на языке бухгалтера, — заявил корреспонденту ИА REX Лагун. — Совершенно естественно, что никакие западные мнимые союзники не станут альтернативой взаимодействию российской власти со своим естественным союзником и единственной формой существования России — Русским Миром. Но начиная с политкорректной в духе требований Запада идеологии внутри страны и, заканчивая открыто заявленной второстепенности бывшего имперского пространства в числе государственных приоритетов, русский медведь пытается щеголять у себя дома в маломерных панталонах, подаренных ему с одинаковой вероятностью фрау Меркель и месье Саркози».

По словам Лагуна, этнический национализм, о котором Колеров говорил как о полной противоположности русской имперской доктрине, ныне процветает, призванный служить обманкой на пути реализации интеграционных настроений российского общества, и инициируется он, по-моему, не только внешним нашим неприятелем: «Ведь он жизненно необходим российской элите в качестве ложного симулякра имперской идеи для удержания неестественного для России статус-кво. Нетрудно догадаться, что для подобных инициатив находится большое количество волонтеров из декларативно антагонистического лагеря, потому-то персональный и идеологический состав „русских националистов“, как правильно заметил Колеров, так неестественен и смешон».

Публицист и издатель Михаэль Дорфман (США) обращает внимание, что доклад Колерова поднимает интересные вопросы о будущем имперской идеи в современном мире. «Отсюда, из Америки мне трудно глубоко вникнуть в специфические вопросы постсоветских стран. Да и слишком много значений вкладывается в понятие империи, да еще имеются производные от него, покрывающие в языке широкие семантические поля — имперский, империализм… Однако ясно, что кончается сравнительно короткая эпоха национализма, отмеченная цепочкой больших и малых геноцидов. Все больше и больше мы будем задумываться над тем, какие формы примет пост-националистический мир. У нас в Америке каждый год выходят десятки книг, сотни, если не тысячи статей, где обсуждается вопрос „Американской империи“. Однако, судя по всему, мировой финансовый кризис и внутреннее развитие США кладет конец имперским амбициям Америки, но сама идея империи вовсе не уйдет с повестки дня», — отметил Дорфман.

Он рассказал: «Я впервые задумался о том, что империя вовсе не так плохо, под влиянием Милана Кундеры. Сначала была статья про то, что империя, по сути, европеизировала и защищала народы Центральной Европы от России, но также Турции и Германии. Позже прочел его замечательные романы. Еще „Марш Радецкого“ Филиппа Рота. Странно, что в русской литературе, ни в метрополии, ни в эмиграции не появилось такой элегии по ушедшей империи, как эта книга. Тогда же, среди немецкоязычных авторов я задумался и об Оттоманской империи. Я отрыл для себя Курбан-Саида. Его ориентализм очаровал меня. Лишь позже я узнал, что это псевдоним бакинца и эмигранта Льва Нуссенбаума, настолько принявшего Восток, что посчитал необходимым принять и ислам. Впрочем, Курбан Саид зашел слишком далеко, и уже изгнанный из нацисткой Германии. Умирая в Италии, записал в своем дневнике в 1942 году „я знаю, что мы победим“. Он имел в виду нацизм. Впрочем, Александр Кожев считал нацистский „новый порядок“ черновиком Евросоюза».

По словам Дорфмана, сегодня, когда насеристский панарабизм повсеместно провалился, и на Арабском востоке доминируют три неарабские силы — Турция, Иран и Израиль, а решения всех конфликтов там зашло в тупик, дискуссии об Оттоманской империи весьма актуальны: «Примером тому замечательная статья Сами Зубейда „Космополитическое гражданство на Ближнем Востоке“ в Open Democracy. Одни видят в ней противовес политическому исламизму. Сами исламисты, ищущие платформу для создания новой всеисламской нации на своих принципах, по сути, тоже мечтают об империи, и источником бед мусульманского мира считают уничтожение халифата. Ностальгия по империи отмечается и в трудах необычайно популярного, хотя и весьма спорного историка Нейла Фергюссона. Он же показывает и причины упадка империй, подробно разбирает процесс распада Британской империи и предсказывает то же самое для империи американской. „Империя на грани хаоса“ — тезис его популярных телепередач. Если имперская идея обретет новую жизнь, то не возвращением назад, а движением вперед. Ей придется найти новое название. Уж слишком прочно имперская идея связана с идеей наследственной монархии. Монархия еще не совсем мертва в современном мире, а в некоторых странах политические элиты предпочитают „наследственные республики“. Однако монархия, как и аристократия, не нужна. Современное общество больше не нуждается для своей защиты в особом наследственном военно-бюрократическом сословии».

Эксперт обращает внимание, что империи 19 века не смогли противостоять национализму во многом из-за великодержавного шовинизма правящих элит. «Можно спорить с марксистским лозунгом „тюрьма народов“, но бесспорно, что на том этапе он сработал, как сработал и пролетарский интернационализм. Имперская идея сможет утвердиться в новом мире пост-национализма, если будет „не против“ кого бы то ни было, а за свои народы, усвоит модели мультикультуризма, поставит гражданское над национальным и сумеет предложить экономически состоятельные модели, обеспечивающие безопасность и благосостояние всем своим гражданам. Недавно я разговорился с депутатом Европарламента от Уэллса Джилл Эванс. Она сказала интересную вещь, что в рамках Евросоюза у Уэллса куда больше свободы и самоопределения, чем в узких рамках Великобритании. Тоже самое, по ее словам, чувствуют ее коллеги с Корсики или Страны Басков. Мне кажется, что модель Евросоюза является сегодня примером развития имперской идеи в новых условиях», — резюмировал Дорфман.

Интерактивный политконструктор Сергей Сибиряков (Киев, Украина) не привык говорить про империю плохо (как один из рожденных в СССР). «Что хорошего в огромном множестве границ, огромном множестве национальных норм и стандартов, усложняющих общение на всех уровнях — от политического до бытового? Реальность дня сегодняшнего — не пренебречь остатками имперского наследия, старательно зачищаемыми националистами на постсоветском пространстве. Но, прежде чем говорить о реинкарнации империи на развалинах СССР, мы должны разобраться в том, почему рухнула прежняя имперская система, — подчеркивает Сибиряков. — Дискуссии на тему кто виноват в конце второго десятилетия после распада СССР уже не актуальны. Надо проанализиповать в какой системе координат находится Русский Мир и что делать дальше. Для анализа используем кибернетический поход. Н. Винер пoказал, чтo в любой сложной системе должен быть соблюден баланс прямых и обратных информационных связей. Он первым научно спрoгнoзировал вероятный распад СССР из-за отсутствия демoкратии, вследствие чего власть была обречена на деградацию, а общество — на потерю стабильности (увеличение энтропии)».

Он вспоминает, что советские аналитики тоже прoгнoзировали по этим же oбьективным закoнoмернoстям кибернетики вероятный распад США в конце второго десятилетия ХХI столетия, но уже из-за превышения влияния силы демократии и потери из-за этого управления. Таким образом, с пoзиций кибернетического подхoда для усточивости общественной системы неoбходимо:

— Усилить действие силы общества на власть для обеспечения баланса сил, иначе общественная система не мoжет быть стабильнoй, обречена на деградацию и разрушение;

— Обеспечить общество дoстoвернoй пoлнoценнoй инфoрмацией о всех аспектах деятельности власти;

— Обеспечить общество реальными и действенными механизмами влияния на власть при ее попытках злоупотребления свoим положением.

По словам Сибирякова, очень важно понять, кто же стоит сейчас у руля власти, можно ли утверждать, что эти люди кроме воровства ни на что не способны: «Желание материального обеспечения своих жизненных потребностей является естественным вектором деятельности человека. Оно ограничивается исключительно уровнем воспитания личности и рамками ограничения обществом ее направлений. Власть, как и отдельный человек, в своей основе тоже имеет функцию удовлетворения желания материального обеспечения общества в целом. Эта функция ограничивается исключительно уровнем пассионарности власти и силой ограничения народом корыстных амбиций власти. Власть принципиально не может быть „отделена от бизнеса“, поскольку она и является основой материальной организации общества, то есть бизнесом в масштабе государства. Власть не может не использоваться в собственных интересах, поскольку властная элита в силу феномена власти приходит к власти исключительно благодаря властным амбициям и тоже имеет желание удовлетворения своих жизненных потребностей, как и каждый человек», — отмечает Сергей Сибиряков.

Он продолжает: «С позиций сложных систем вопрос стоит лишь в том, насколько связь народа и власти (Н-В) ограничивает материальные амбиции властной элиты. Если ограничение действует на таком уровне влияния, что удовлетворяя властные амбиции. Власть способствует увеличению совокупного материального благосостояния народа, то система имеет эволюционное развитие. Такую власть следует считать общественно полезной (ОПВ). Если сила влияния Н-В слаба, власть всегда будет злоупотреблять своим положением в корыстных материальных интересах, народ идет к обнищанию, а общественная система поддается разрушению, или перерождается в тоталитарную стагнирующую автократию. Эта власть является антинародной (АНВ). Таким образом, необходимо: иметь ровно такую силу обратной связи Н-В, чтобы обеспечить максимально успешное эволюционное продвижение общественной системы. При этом в любой общественной жизни достаточно некоторого, вполне небольшого процента активных людей».

Если говорить в терминологии Гумилёва, то в обществе должен быть некоторый баланс «гармоничников» и «пассионариев». Коммуникации активных людей могут осуществляться в социальных медиа.

Политконструктор предлагает придумать механизм прихода к власти интеллектуалов, способных коренным образом изменить ситуацию: «Это возможно лишь при изменении политического сознания общества и каждого индивидуума. Общество — это конгломерат людей, разной национальности, разного вероисповедания, разных традиций. Необходимо мониторить изменения личной идентичности и политического сознания общества. Искать механизмы и методы воздействия на политическую культуру и политическое сознание общества. Успех в решении любой задачи во многом определяется правильностью ее постановки. Доклад Модеста Колерова заставляет задуматься и вызывает много вопросов, поиск ответов на которые ведет к пониманию алгоритмов ее решения».

«Путь империй известен. Цикличность развития и „грабли“ на которые наступает народ — определяют неизбежность возрождения „империи“ Российской, — говорит архитектор Виктор Глеба (Киев, Украина). — Империя ЕС и Советско-российская империя это два „третьих Рима“, которые борются за то, чтобы стать „четвертым“. Протестантско-католическая империя противостоит православной».

Российский политолог Станислав Стремидловский обращает внимание на тезис доклада Модеста Колерова, где говорится о культурном распространении «имперского наследия». Он заявил: «Думаю, что это именно тот путь, через который Россия могла бы распространить и упрочить свое цивилизационное влияние не только на постсоветском пространстве, но и в восточноевропейском блоке. Конечно, здесь потребуется не только грамотная и адекватная работа МИД РФ, министерства культуры, иных федеральных служб и агентств, но и способность самих российских писателей, музыкантов, художников выдумать что-то новое и прорывное. Джоан Роулинг с ее великолепными книгами о Гарри Поттере, на мой взгляд, сделала для популяризации Великобритании в XXI веке гораздо больше, чем все усилия Британского совета по культуре и корпорации ВВС. Думаю, что российским творцам по силам совершить нечто подобное, изобрести привлекательную Россию, поскольку пропагандировать образ страны исключительно на достижениях имперского и советского прошлого все-таки нельзя до бесконечности».

Кандидат политических наук, доцент Владимирского филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы Роман Евстифеев назвал неактуальной тему империи: «Траектория развития понятия „империя“ у Колерова сугубо позитивная. От маргинальных групп, использовавших данный термин в конце 80-х годов, до современного якобы триумфа. Причем этот триумф, по мнению Колерова, происходит не только в странах „ядра“ империи, но и на бывшей периферии. Именно там все вдруг возжелали возврата к империи. Правда, заметим, что дистанция от „империя побеждает“ до „империя имела много плюсов“ все-таки достаточная, чтобы не смешивать эти два утверждения. Но Колеров тратит достаточное количество времени и сил, чтобы показать, как в странах бывшей имперской периферии меняется отношение к империи вообще. Для него это явный признак победы идеи „империи“, причем, естественным центром этой идеи для Колерова несомненно является Россия. Возможно, в этом есть смысл, и строить внешнюю политику России надо обязательно с учетом этого фактора. Но вот что настораживает и вызывает опасения, так это абсолютная недифференцированность, не отрефлексированность в докладе Колерова внутреннего состояния самой России, ее готовности быть империей, ее желания быть таковой, да и вообще траектории внутреннего развития страны». Евстифеев обращает внимание, что вполне может оказаться, что при наличии некоторых факторов и запросов на «имперскость» Россия в корне не заинтересована быть империей. «Колеров приговаривает Россию к „имперскости“, чем окончательно запутывает ситуацию, поскольку Россия все-таки федерация, признающая все нынешние международные правила и нормы. Делая скидку на самоощущения и его опыт, все это — не что иное как epic fail, тот самый „былинный отказ“, в результате которого Россия вообще может не найти себя в XXI веке. Предоставив все права субъектности и властвования группе людей, ради сохранения своей власти навязывающим россиянам дискурс имперскости и ничего более».

Научный руководитель Центра изучения современности Павел Крупкин (Франция), анализируя заявленную Колеровым тему, предлагает обратить внимание на общую констатацию Колеровым состояния имперского нарратива на начало нулевых: «Потребовалось 10 лет исследовательских и риторических усилий, в том числе с помощью западной историографии, чтобы уяснить себе безоценочный, сухой остаток того, что можно понимать под империей. Империей — как многоконфессиональным, многонациональным, континентальным или колониальным единством, которое позволяет содержать в государственном целом разные уровни общественного развития и даже разные системы власти за счет мягкой, построенной на шарнирной связи системы кооптации национальных традиций и национальных элит либо под Белого царя, либо под викторианскую монархию — не важно». По его словам, что требует в данной цитате особого внимания, так это идея уравнивания вплоть до неразличимости имперского опыта Британской и других морских империй с опытом Романовской и других континентальных империй, а также втягивания в этот «компот» и советского «имперского» опыта affirmative actions. «Так в обществоведении происходит подмена исторической памяти науки, ибо в базовых определениях понятий уже не остается места длившемуся веками ограблению своих колоний западными метрополиями, а наличествует лишь содержание в целом разных уровней общественного развития за счет мягкой кооптации национальных традиций и элит. Да и исторический антиимпериалистический пафос неблагодарных кооптированных направляется не на „светлый Запад“, где в соответствии с их нарративами уже давно нет никаких империй, а на его геополитических конкурентов — посмотрите в применении к кому обсуждается имперский нарратив западными обществоведами», — подчеркивает Крупкин.

Он напоминает, что в свежесформированной западной и западнической струе имперского нарратива понятием «империя» определяется любое полиэтническое авторитарное государство, при этом в придонных слоях дискурса продолжает пульсировать «право наций на самоопределение», и управляется «данная зубастая животина» тем условием, что этнические меньшинства могут признаваться нациями лишь для имперских образований, в то время как для меньшинств демократических государств статус «нация» совершенно невозможен.

«Возникает интересный парадокс российского имперства: если общий политический интерес Запада и разного рода лимитрофов в подобной трансформации имперского нарратива ясен и понятен — Евразию на их взгляд следовало бы переформатировать, под что нужно соответствующее идеологическое обеспечение, то почему под этим делом подписываются люди, для которых интересы России не являются пустым звуком, увы, мне не понятно. Автор не видит в мировом разнообразии политических форм ничего, кроме жестко организованной дихотомии „империя — этнонационализм“. Вследствие этого становится понятным, почему опыт устроения внутренней жизни США для него, не значим — его он списывает по имперскому разряду. При подобном обрезании пространства мирового опыта и получается преподносимая докладом безальтернативность: „Имперская инициатива или имперское государственное строительство как псевдоним или как другое название многонационального, многоконфессионального, полиисторического, поликультурного континентального образования — неизбежность. Либо Россия существует так, как она существует — в качестве империи или квазиимперии,-либо ее не существует вообще. Другой России нет“», — подчеркивает Крупкин.

Другой интересный момент, по его словам, у Колерова связан с втягиванием в «пространство империй» советского (да и постсоветского) опыта affirmative actions: «С одной стороны результат большевистского „имперского“ эксперимента советского нациестроительства ему очевиден: „Возвращаюсь к России, которая как естественный исторический, культурный, ресурсный, коммуникационный, рыночный центр постсоветского пространства к 2010 году оказалась без царя в голове, оказалась тем складом, куда заходит каждый и даже не боится кладовщика. И даже не должен подкупать его и водкой поить. Всякий к этому складу, к этой „стене плача“, оснащенной миллионами розеток, может бесплатно подключиться и подзарядиться. Только это стена нашего плача“. Концепция России — как „дойной коровы“ для ее отделившихся окраин — его явно не устраивает, а проявляемая „неблагодарность“ недавних коллег по советской элите — так даже и шокирует. Но вот почему он тогда готов мириться с продолжением подобных практик? Почему он видит „спасение“ России в „имперском“ вкладе с периферии? — „в отношении к новому имперскому сознанию России можно рассчитывать на „корсиканский путь“, на путь нацменов окраин, для которых империя — большая ценность, чем для московской буржуазной публики“ — хотя будущий результат подобной политики ему столь же очевиден и даже тут же им и формулируется: „А квазиимперия — это раздаточная касса, корова на убиение. Пока она есть, все ее едят, все делают ритуал имперского единства, едят одну корову. Вот они ее съели, и имперское единство закончилось“.».

По мнению Крупкина, есть еще один вопрос, который требует тут же обсуждения: «Ни народ, ни его интересы совершенно не прощупываются в анализируемом нарративе. Так и получается, что для наших имперцев, так же как и для наших западников, народ — это лишь часть кормящего ландшафта — что-то вроде скота в коровнике. Причем для имперцев народ должен не только „прокорм“ барину давать, но и тешить бар „боевыми искусствами“, и обеспечивать к тому же дань для покупаемых барами окраин, радостно неся свою „имперскую миссию“ и теша барское самолюбование. Чего же тогда удивляться, что из двух крыл „россиянского ордынства“ люди в конечном итоге выбирает менее для себя вредное, почему и не случается низовой поддержки для „имперского субъекта“, которого всё мечтают обрести. Но вот вопрос, почему таковой субъект не может образоваться в российском политическом поле при наличии массовой поддержки подобных идей со стороны нашей низовой бюрократии? — данный вопрос увы опять же провисает в воздухе».

Подводя итог, обсуждению доклада Модеста Колерова «Пространство империи: мечты и практика», приведем комментарий известного политконсультанта и энциклопедиста Анатолия Вассермана:

»Я согласен практически со всем, сказанным в статье. Тем более, что о многом и сам пишу практически так же. В том числе и о том, что нынешнее руководство России не понимает ни смысла имперского устройства, ни ценности имперского наследия, а потому старательно поддерживает распад Российской империи в угоду двум другим империям, пока и не думающим распадаться: Соединённым Государствам Америки и Европейскому Союзу.

Не согласен разве что с фразой, где континентальные и колониальные империи упоминаются наравне. На мой взгляд, это принципиально разные обстоятельства, приводящие к качественно разным результатам. В колониальной империи аппарат управления колонией и поддержания порядка в ней не только очень мал по сравнению с населением самой колонии, но и не может рассчитывать на скорую поддержку метрополии (ещё век назад переброска полка пехоты из Великобритании в Индию занимала недели, а два века назад — месяцы). Удерживать колонию в подчинении можно только жесточайшим подавлением малейших ростков не только неподчинения действием (иначе возможны мятежи вроде знаменитого сипайского восстания 1857-9-го годов в Индии), но и самой мысли о неподчинении. А значит, и любой мысли. Развитие местной элиты искусственно ограничивается. Даже та её часть, что проходит обучение в метрополии, в лучшем случае возвращается в местную администрацию на подчинённые роли (причём по ходу обучения этим людям старательно прививают комплекс преклонения перед метрополией и собственной неполноценности). Те же немногие, что остаются в метрополии, попадают на места, никоим образом не связанные с управлением, и зачастую рассматриваются просто как экзотические украшения короны. В континентальной же империи мятежи легко подавляются сравнительно скорой переброской войск (легендарные римские дороги служили, прежде всего, для перемещения столь же легендарных римских легионов), а посему жёсткость контроля провинций может быть меньше, нежели колоний. В то же время народы, живущие бок о бок, а зачастую и перемешивающиеся, рано или поздно начинают воспринимать друг друга не как враждебных чужаков, что уменьшает число поводов к мятежу. Поэтому нет и надобности в подавлении элиты. Напротив, её стараются ассимилировать, чтобы каждый заметный человек из любого народа стремился сделать общеимперскую карьеру и тем самым удерживал свой народ от конфликтов, способных сбросить этого человека с карьерной лестницы. Императорами Рима и Константинополя перебывали представители доброй половины народов, входивших в Римскую империю. А уж не столь высокие посты и подавно доступны кому угодно. Среди российских сановников — не только канцлер Безбородко (это не в счёт, ибо украинцы и белорусы — такие же неотъемлемые части русского народа, как архангелогородцы и куряне), но и дипломаты Шафиров и Нессельроде, и военачальники Багратион и Баграмян (СССР наследовал лучшую часть имперских традиций), и многие тысячи других выдающихся деятелей нерусского происхождения (о литераторах вроде фон Визена и Даля даже говорить не буду: они формально не входили во властную иерархию). Контрразведкой Австро-Венгрии командовал русин Редль (и командовал, похоже, честно: его самоубийство по обвинению в шпионаже в пользу России — скорее всего результат многоходовой интриги, где роли спецслужб обеих империй ещё далеко не выяснены). Даже Пруссия и выросшая на её основе Германская империя, изрядно намаявшаяся с онемечиванием доставшейся ей в XVIII веке части поляков, никоим образом не препятствовала карьере тех из них, кто был готов вписаться в общеимперскую традицию: фельдмаршал Второй Мировой войны Манштейн происходил из рода Левинских.

Империи, постоянно хвастающиеся своими демократическими традициями -британская и французская — как раз колониальные. Не удивительно, что они запятнали себя множеством преступлений в колониях. Даже Германская империя, обзаведясь заморскими колониями, вела себя в них несколько мягче: сказывался опыт континентального развития. Не удивительно, что метрополии этих двух распавшихся империй (и новая империя, выросшая в Западном полушарии из осколка Британской и фактически колонизировавшая немалую часть Латинской Америки) проникнуты таким отвращением к понятию «империя» и пытаются навязать это отвращение всему миру.

Но мы-то — империя континентальная! Да и в культурном отношении мы наследники континентальных империй: Римской и Восточной Римской (Западная же Европа прошла через «тёмные века», как говорят в ней самой: варвары, разрушившие Рим, развивались в основном на собственной почве, а римские традиции усвоили только после падения Восточной Римской империи, от беженцев из неё, на добрых полтысячелетия позже нас). Нам в нашем имперском прошлом стыдиться нечего. Наоборот, континентальной имперской традицией взаимодействия разных народов надо гордиться!

И не только гордиться, но и всеми силами возрождать империю. Ибо в статье не прояснена ещё одна сторона имперской жизни. Разделение труда всегда повышает его производительность. Изобилие и разнообразие людей всегда повышает возможности разделения труда. Поэтому многонациональная империя и в экономическом, и в культурном отношении прогрессивнее мононационального королевства. Даже если империя распадается — она рано или поздно возрождается примерно в прежнем виде.

Нынешний Европейский Союз в значительной степени воспроизводит Римскую империю эпохи её наивысшего расцвета. Более того, регионы, не входившие в ту империю, и в эту вписываются с трудом. Вспомним хотя бы Польшу — общепризнанную кость в общеевропейском горле.

Российская империя унаследовала почти все территории Монгольской. Только Китай остался за её пределами, ибо сам представляет собою империю (народ хань, хотя и составляет там явное большинство, но сам внутренне неоднороден: ни один из пяти основных диалектов ханьского языка не понятен на слух носителям любого из остальных диалектов, так что общаться приходится иероглифами, выражающими не звуки, а понятия) и неоднократно возрождался после захватов и распадов.

Нынешняя Монголия оказалась буферной территорией между Российской и Китайской империями — потому и формально независима (хотя реально всегда пребывала зоной влияния одной из двух империй).

Возрождение Российской империи должно произойти примерно в границах 1946-го года: как показал ещё в 1910-м бывший военный министр империи генерал Куропаткин, именно эти границы оптимальны для обороны.

Альтернативой возрождению империи может стать только превращение её осколков (в том числе и осколков Российской Федерации: в нынешнем своём виде она нежизнеспособна по экономическим причинам, слишком обширным для изложения здесь), в колонии других империй (с тремя прибалтийскими республиками это уже случилось: фактически их экономику контролирует — и разрушает — ЕС, а политику — СГА).

Издержки колониального статуса столь очевидны и пагубны, что трудно представить себе цену, какую нельзя было бы заплатить за возрождение империи. Если даже для этого придётся вновь строить социализм — надо строить: все его общеизвестные недостатки (и проистекающие из ошибок власти, и внутренне присущие самому этому строю) меркнут на фоне катастрофической судьбы колоний.

К сожалению, всё вышесказанное пока не вполне понятно большей части руководителей России. Судя по тексту, и автор статьи это чувствует».