Расстрел парламента – 20 лет спустя: мнения

Двадцать лет в истории человечества — срок совсем небольшой. В жизни всякого отдельного человека — немалый срок. Тем не менее, когда вспоминаешь о событиях осени 1993 года, завершившихся расстрелом законно избранного российского парламента, кажется, что это было вчера. Возможно, таково свойство нашей памяти: прошло два десятилетия, промелькнули, а тебе, непосредственному участнику описываемых событий, по-прежнему приходят на ум герои и антигерои тех дней, настроения, ожидания, эмоции, несбывшиеся надежды, отчаяние, слёзы, жёсткий, чуть ли не посекундный, хронометраж дней и ночей с 20 сентября по 4 октября 1993 года.

ИА REX: Как вы относитесь к этим событиям 20 лет спустя?

Александр Юсуповский, этнополитолог, кандидат философских наук:

Есть темы, которые просто неприятно и тяжело обсуждать. Например, октябрь 1993 года. Но опыт дискуссий показывает, что обсуждать надо. Потому что когда ты как политический аналитик говоришь об антиконституционности указа № 1400, а тебе в ответ человек, например, с высшим юридическим образованием (!) говорит, что ему очень не нравился Макашов, то это не диагноз, это — приговор... Приговор и российскому юридическому образованию и, это намного более важно, приговор политическим перспективам. Потому, что такой ответ симптоматичен. Он свидетельство того, что люди вообще не извлекли никаких уроков из 1993 года. И не приблизились ни на йоту к пониманию роли права для нормального эволюционного развития. И это надо разъяснять, хотя, судя по дискуссиям, за редкими исключениями массовое сознание в основном волнует вопрос не что случилось с нами в 1993 году, а кто виноват.

Чтобы выделить главное — логику событий, определивших последнее двадцатилетие, начну издалека. С революций. Например, с французской буржуазной революции. В 1789 году в политике столкнулись два принципа: власть монарха — помазанника божьего, который и есть носитель абсолютного суверенитета, ничем не ограниченного. И зародившийся ограничитель абсолютизма — генеральные штаты, которые в ответ на попытку их распустить объявили себя Национальным собранием, черпающим свою легитимность в секулярной идее суверенитета нации, представителями и депутатами которой они себя ощущали. Просвещение, энциклопедисты немало потрудились над тем, чтобы второй принцип организации власти стал, по меньшей мере не менее популярным, нежели первый. Персонификация первого принципа в лице монарха окончила жизнь на Гильотине. Но история после разного рода пертурбаций, империй, термидоров, всё же пошла уже по другой колее и по другой логике. Кто направил дух эпохи, ход истории — не столь важно. Можно конечно рассуждать, что Мирабо, Демулен, Теруань де Мерикур, Дантон или Робеспьер в личностном плане были менее (или более) привлекательны нежели Людовик или Мария Антуанетта. Но смысла такой игры в бисер, затмевающей логику истории маловато.

Ничего не напоминает? Да, у Людовика не было танков, он не издавал указа № 1400, но эти конкретные исторические детали просто узоры на исторической логике событий. Не меняющие самой логики и её вектора. Октябрь 1993 года — это просто 1789 год наоборот. Победа Людовика Николаевича Ельцина, принципов гарантирующих бесконтрольность власти, абсолютизма, самодержавия и действующих за его спиной олигархов, семибанкирщины, субсидировавших 1993 год. А мы ещё удивляемся, что наши суды объявляют лозунг «долой самодержавие» экстремистским. Тем, кто рискует думать своей головой, этого объяснять не надо.

Что архиважно? Это понимают не только ультракоммунисты или патриоты. А каждый человек, умеющий отсекать второстепенные детали от главного, смыслообразующего. Приведу свидетельство с либеральнейшего сайта Грани.ру:

«Ельцин совершил более страшное предательство. Он надругался над самой идеей законности, конституционности, правового государства, в которую Россия только-только начала верить. На которой основывалось всё перестроечное демократическое движение. Под знаменем которой победили в Августе. Ельцин предал тех людей, которые надеялись, что теперь-то в России для власти появилось слово „нельзя“, появился какой-то барьер на грубую силу и кровь. Именно на период после 93-го года приходится пик вакханалии расхапывания госсобственности чиновниками и близкими к ним лицами. Всё последующее насилие, произвол, нарушения прав человека — последствия переворота 93-го года. Широкое лицом российское начальство восприняло переворот однозначно: теперь снова всё можно. Другое его последствие — психологически надломленное общество, с которым опять можно было делать что угодно. И наконец, почти самодержавная Конституция, превратившая представительные органы в бессильный придаток исполнительной власти и окончательно развязавшая руки правящей верхушке».

Добавить к этому практически нечего. Всё остальное — следствия. И приватизация, заложившая мину замедленного действия нелегитимности под приватизированную собственность и бесконтрольность под крылом министерства обороны пущенной на распродажу Оборонсервисом и даже реформа РАН, выскочившая как чёртик из табакерки и параноидальная нередко активность «взбесившегося принтера...» И преемничество с передачей трона, пардон, оговорился, должности президента. Всё это оттуда. Родом из 1993 года. Потому что, перефразируя Достоевского — «если Конституции нет, то всё позволено...»

Но есть и «хорошая новость»: Зато парламент, послушно штампующий готовые чужие решения никому в голову не придёт разгонять или расстреливать...

Конституция есть, возразят мне!

«Был подготовлен ряд указов: в частности, о запрещении компартии, о роспуске думы, о переносе выборов президента на более поздние сроки. За этими формулировками — приговор: в рамках действующей Конституции я с кризисом не справился. Ситуацию я сформулировал так: ценой тяжёлой потери качества — выхода за конституционное поле — я решаю одну из своих главных задач, поставленных мной ещё в начале президентства. После этого шага с компартией в России будет покончено навсегда», — писал Б.Н.Ельцин в своих мемуарах (Б.Ельцин. Президентский марафон. — М. АСТ, 2000, с. 31-32).

Как вам такой «гарант Конституции»? «Государство — это я!» — сказал один из бесчисленных Людовиков. «Конституция — это я!» — фактически заявил Ельцин. Найдите существенные различия в этих позициях. Я лично не могу. Герой Салтыкова-Щедрина, помнится «не знал, чего ему хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном»...

Коммунисты угрожали? «В 1993 году удалось избежать «гражданской войны между сторонниками коммунистического Верховного совета и законной президентской властью» (с. 82). «Правительство реформаторов не могло работать вместе с коммунистическим парламентом» (с. 118). Ельцину вторит и Чубайс и многие другие борцы с «якобы мятежом».

«Мы боялись того, что коммунизм вернётся, пусть даже и демократическим путём. Мы (я говорю это, потому что и сам был среди „нас“) поставили идеологию впереди демократического процесса и до сих пор расплачиваемся за это. Всем было понятно, что если выборы пройдут в справедливой борьбе, то Ельцину ни за что не остаться у власти. Наследие Ельцина» («The Wall Street Journal», Гарри Каспаров, 25 апреля 2007).

Тут необходимо вспомнить, что самым «красно-коричневым» в тогдашнем ВС был «несгибаемый революционер» тогдашний лидер фракции «Коммунисты России» И.П.Рыбкин — друг Березовского, ставший верным сподвижником того же Ельцина и спикером Государственной думы. Другие лидеры, Руцкой и Хасбулатов, ещё недавно именовались верными сподвижниками президента и демократами, стоявшими с ним бок о бок на ступенях Белого дома в августе 1991 года. Ещё одно свидетельство самого Чубайса: «Да и Верховный совет на старте 92-го был настроен весьма по-реформаторски или, по крайней мере, пытался продемонстрировать такой настрой» (с. 157), — писал А.Чубайс в нашумевшей книге «Приватизация по-российски» (М., Вагриус, 1999, с. 29). Это ж надо ухитриться переродиться за считанный год... ведь ещё в конце 1992 года те же коммунистические якобы депутаты проголосовали за назначение премьером Черномырдина. Плохим президентам всегда парламенты мешают.

Слово Альфреду Коху: «У меня ещё один есть вопрос. Это не вполне касается Егора, но это касается того процесса, без которого не понять осень 1993-го. В апреле 1993 был референдум, который теперь называют „да, да, нет, да“, в котором ты принимал активное участие, судя по тому, что мне рассказывал Аркаша Евстафьев. Я думаю, ты согласишься, что, хотя серьёзных юридических оснований для этого не было, у Ельцина легитимности, легитимных прав на роспуск Верховного совета и съезда по результатам референдума было больше, чем потом через полгода в октябре».

А.Чубайс: «Я согласен... на всякий случай надо признать, что тогда это было бы так же незаконно, как и указ № 1400 от 21 сентября 1993 года „О поэтапной конституционной реформе“, или, проще, о роспуске съезда и Верховного совета. То было неконституционным, и это было бы уж точно неконституционно». (Forbes.ru) Так что всё они знали и понимали, на что идут. И каковы ставки.

Мораль? Это нам только кажется, что мы живём в условиях 2013 года. На самом деле с октября 1993 года мы 20 лет политически живём в условиях 18 века. В эпоху до 1789 года и торжества его принципов. Как оттуда выбираться я не знаю. Вот чилийцам вроде как-то удалось. Даже без крови. Но для этого публично и безоговорочно осудив и Пиночета и путч 1973 года...

У нас всё впереди? Или 18 век нас устраивает?

Ростислав Ищенко, директор Центра системного анализа и прогнозирования, политолог:

К этим событиям 20 лет спустя отношусь так же, как и тогда. Независимо от идеологических предпочтений сторон, с точки зрения права, это — военный переворот, совершённый потерявшим доверие народа президентом и его клептократическим окружением. С точки зрения истории и политики, всё было настолько очевидно, что после этого постсоветские «демократы» и их американские и европейские друзья (признавшие ельцинский путч) могли рассказывать о своём «демократизме» только полным имбецилам — больше никто бы не поверил. Имбецилов в мире и в постсоветских странах оказалось неожиданно много, но всё равно меньше, чем здоровых людей. Идея демократии была похоронена надолго, поскольку стало очевидно, что, если народ не поддерживает «демократов», «демократы» давят народ танками. После этого действия китайских властей на Тяньаньмэнь обрели железную логику: лучше передавить танками «демократов» в интересах народа, чем позволить «демократам» давить танками народ в своих шкурных интересах.

Единственная проблема, оставшаяся с тех времён — российская власть всё ещё легитимизируется на основании ельцинской постпутчевой конституции. В этом смысле высочайший рейтинг Путина легитимизирует его лично, но не власть, как таковую. Что означает — уйди Путин и власть опять утратит легитимность в глазах народа, то есть вернётся та проблема (противостояния народа и власти, ощущаемой, как чужая), которую пытается с 2000 года решить Путин, но не решает, а лишь микширует своим личным рейтингом.

Думаю, чтобы избавить Россию от угроз междуцарствия, а также для того, чтобы выстроить, наконец, самовоспроизводящуюся, нацеленную на защиту государственных интересов систему, надо окончательно порвать с ельцинизмом и на государственном уровне осудить путч 1993 года. Только на этой почве можно работать над достижением общественного согласия. Конечно, в очередной раз обидятся либералы, но они и так вечно обижены и всё равно боролись, борются и будут бороться против путинской политики, направленной на реставрацию России, как мировой державы и стабилизацию её политической системы. Кроме того, преступление должно быть наказано. Нельзя вести борьбу с коррупцией и оставлять безнаказанным военный переворот, совершённый коррупционерами для сохранения за собой возможности воровать. Нельзя бороться за правду и поощрять очевидную ложь, которую до сих пор распространяет официальная российская пропаганда о событиях 1993 года. В конце концов, генерала Пиночета судили (хоть и не осудили) за военный переворот, несмотря на добровольный уход с поста, на все выданные ему гарантии и на преклонный возраст.

Андрей Куприков, политолог, председатель волгоградского регионального отделения «Деловой России»:

В августе 91-го провалилась попытка остановить надвигающийся крах СССР, ГКЧП просто струсил и не нашёл в себе силы убрать Горбачёва и поднимающегося Ельцина. Шестилетняя подрывная деятельность Горбачёва уже запустила центробежные силы и могучий колосс начал рассыпаться, превращаясь в огромную тушу собственности и ресурсов, которую и начали разделывать сначала в 91-ом, а затем сразу после октября 93-го. Сопротивления расчленённый колосс уже оказать не мог и обезумевшие крысы, шакалы и гиены принялись рвать его плоть.

В 93-м же году было крайне необходимо закрепить официально за страной статус добычи. Для этого были отпущены цены, моментально скакнувшие в десятки раз, раскручен маховик гиперинфляции, сделавший население сборищем нищих. Поставлены под банкротство ведущие отрасли и производства, запущена программа Чубайса-Гайдара по приватизации и залоговым аукционам, подписан договор о передаче США всего оружейного плутония, по которому Россия становилась третьеразрядной страной без ракет, а США увеличивали свои стратегические запасы в два раза.

В 93-м Ельцин и Ко определили колониальный путь развития страны, против чего жёстко выступил Верховный совет, за что был расстрелян и разогнан. По факту Ельциным было совершено три государственных преступления по квалификации предательство и измена Родине: незаконное Беловежское соглашение, неконституционный захват власти, акт о капитуляции с передачей стратегических вооружений противнику.

И ещё большой вопрос — кто совершил более тяжкие преступления, Горбачев или Ельцин. Но то, что оба заслуживают суда, сомнений не вызывает.

Хасбулатовский же Верховный совет формально выступал за построение государственного капитализма, а по факту просто хотел участвовать в распиле.

Итогом девяностых стал Хасавюртовский мир, по которому расчленению уже подвергалась сама Россия. Военный чеченский поход Путина, пришедшего в 99-ом, эту неминуемую трагедию остановил, что признается даже самой ярой оппозицией.

Всё последующее десятилетие шла планомерная работа по восстановлению утраченного, к чему можно отнести и контроль за олигархией, и объединение с Белоруссией, и Таможенный союз, и Мюнхенскую речь и многое другое. В результате страна возвратила себе статус субъекта международной политики, и это несмотря на огромное сопротивление ельцинского клана внутри страны и финансовых групп снаружи.

Владимир Бирюк, политолог:

Я киевлянин. Те события прошли мимо меня. Прошли по экрану ТВ-ящика. Да ещё и в искаженной неквалифицированностью и заангажированностью «СМИ» форме. Но, конечно, оставить меня равнодушным эти события не могли. Хотя отношение моё было очень неоднозначным.

Социально-политическая составляющая. Противостоящие стороны возглавлялись двумя «титанами карьеризма» — Ельциным и Хасбулатовым. Одно это уже могло навести на мысль о том, что вовсе не всё так чисто в этой «битве бобра с ослом». И тот факт, что хасбулатовцы пытались опереться и на осколки компартии, и на проснувшихся националистов, говорило только об их слабости. В этом отношении я был двумя руками за призыв ведущих программы «Взгляд» — «Люди, да не ходите вы туда. Эти пауки дерутся не за ваши интересы. Это не ваша борьба». В социальном плане эти события прошли не только мимо меня, но и мимо всей страны. Значит подавляющая часть 280-миллионного народа, действительно, посчитала всё это не своим, не нужным, чуждым для себя.

Гуманитарная составляющая. Уже в октябре 93-го было совершенно очевидно, что россказни о «полутора сотнях жертв» — это россказни. Вопрос для меня был только в том, сколько же их было на самом деле — 500? 1000? 5000? Но ответ на этот вопрос, надо полагать, ни я, ни кто другой уже никогда не получит. «СМИ» (украинские), кстати, вообще не касались вопроса, а как эти жертвы приносились, подспудно формируя точку зрения о том, что все эти жертвы — это издержки вооружённых столкновений. Только позже, много позже, я стал получать сведения о возможных расстрелах. Но эти сведения приходили из стана проигравших и маргинальных групп, а поэтому нуждались в перепроверке. А какая проверка может быть у «пэрэсичного гражданина»? И тут возникал вопрос:

Информационная сторона дела. Все тогда жутко напирали на ангажированность и односторонность советской прессы. Но оказалось, «свободная пресса» ангажирована не меньше. Даже больше! Только в другую сторону. К тому времени уже много лет мусолились страхи о «красном терроре», о репрессиях, о нарушении Совдепией всех и всяческих законов и т.п. Но наблюдавшееся действо в «СМИ» почему-то не вызывало таких оценок. А, как для меня, произошедшее было всего лишь продолжением расстрелов на Красной Пресне в 1905-ом, Ленского расстрела 1912-го, июльского расстрела 1917-го в Питере, виселиц в Гатчине в сентябре 1917-го. Это был в чистом виде белый террор. Но это уже было не модно. И становилось ясно, что «журналистский корпус», как и следовало ожидать, — это всего лишь свора глупых, бездарных и продажных журналистов.

Историческая сторона. Для меня события 93-го года — это путч, государственный переворот. Может быть, аналог термидорианского переворота в революционной Франции. Хотя и это вряд ли. А ещё, простите, фарс. Буржуазная контрреволюция уже 2 года, как победила. Речь шла только о том, какая из двух клик стяжает власть. Как и следовало ожидать, стяжала наиболее циничная и беспринципная сторона. Погибшие тогда не могут не вызывать скорбь и горечь, но бесцельность и ненужность их жертвы ещё трагичнее. Хотя, что может быть трагичнее, чем смерть?

Марк Сандомирский, социальный психолог, кандидат медицинских наук:

4 октября 1993 года — трагическая дата для современной России. Да, расстрел Белого дома был ещё и расстрелом демократии. Расстрелом символическим — убийством иллюзий, существовавших в тогдашнем наивном ранне-постсоветском обществе. Расстрелом, положившим начало безнаказанности верховной власти, в силу отсутствия реальных «сдержек и противовесов». Накануне, в ночь с 3-го на 4-е, всю ночь стоял гул — в Москву входили армейские колонны. В понедельник 4 октября я был в толпе празднолюбопытствующих, смотревших, как горит Белый дом, с набережной — рядом с гостиницей «Украина», под аккомпанемент разрозненных автоматных очередей. Конечно, тогда я мало что понимал в происходящем — как и большинство очевидцев. Теперь, 20 лет спустя, понятно кое-что. И те, кто проиграли, были неправы. Но и те, которые «победили» — тоже. Ибо в результате проиграла вся страна. И ощущение, что происходит что-то «не то», возникшее тогда, не покидает меня на протяжении прошедших двух десятков лет.

Михаэль Дорфман, писатель (Нью-Йорк, США):

Сейчас отношусь в точности, как относился тогда. Я наблюдал события по телевизору и понимал, что президент производит переворот и разгоняет законно избранный парламент, которому присягал подчиняться. Ещё тогда у меня пропала всякая вера в русские либерально-демократические СМИ, которые мобилизовались на защиту нарушителя закона и Конституции. Это мнение лишь усилилось, когда я наблюдал их деятельность во время предвыборной кампании, когда из 3% популярности узурпатора Ельцина пропаганда превратила в чуть ли не столп демократии и гаранта Конституции и гражданских свобод. Все недостатки нынешней российской власти коренятся в тех событиях.

Александр Хуршудов, эксперт по нефтегазовой политике, кандидат технических наук:

Как можно относиться к преступлению? Тем более, когда его совершает избранный глава страны? Долго его ещё будет проклинать вся Россия. И пусть не врут те, кто заверяет, что у России не было иного пути, нежели распад по примеру Югославии. Китай тоже подавил танками свою «оппозицию». Но там закон нарушала оппозиция. А у нас — те, кто командовал танками.