Российский журналист, политолог, декан Высшей школы (факультета) телевидения МГУ имени Ломоносова Виталий Третьяков встревожен объединением в один школьный предмет русского языка и литературы.
«Кто и зачем намерен забить последний гвоздь в крышку гроба русской языковой и литературной грамотности? Нынешние выпускники средней школы уже не знают нормально ни русский язык, ни русскую литературу. Соединив их в один предмет в старших классах, экспериментаторы (кто они: поименно — чины, звания, достижения в педагогике, в языкознании, в литературоведении? члены каких академий?), окончательно и бесповоротно убьют русскую словесность и в языковой, и в литературной её ипостасях. Это специально? Образование строится так: по мере взросления ученика дисциплины разделяются и умножаются. Происходит специализация научного (в рамках образовательного процесса) знания. И только на высших этапах образования, уже переросшего в собственно научную работу (в аспирантуре, даже в докторантуре, а точнее — в оригинальном и самостоятельном научном творчестве) научные (образовательные) дисциплины опять интегрируются. Остановитесь! Нельзя на языковом и литературном невежестве сохранить нацию, тем более — русскую! Вы хотите её, русскую нацию, убить?», — обращается Виталий Третьяков к организаторам «реформ» в школьном образовании.
ИА REX: Разделяете ли вы тревогу Виталия Третьякова по этому поводу? Как обстоит дело с этим вопросом в других странах?
Григорий Трофимчук, политолог, первый вице-президент Центра моделирования стратегического развития:
Не стоит так волноваться: русский язык и литература в новой России уже давно убиты. Достаточно послушать прямую устную речь 99% молодых российских граждан, как в смысле интонации (произношения, тембра, смысловых акцентов), так и самих слов. Один из индикаторов последних лет — непонятно откуда всплывшее, тошнотворное «то что», которым заменяют целые куски обычной речи, выбрасывая ненужные связки.
Россия хочет заставить мигрантов изучать два этих базовых предмета. Однако ещё до того как нависать над мигрантами, придётся лет сто поработать над собственным населением, чтобы у государства появилось моральное право требовать того же самого с чужестранцев.
Современной России русский язык, и уже тем более литература, не нужен в принципе. Их можно слить не только друг с другом, но и с математикой. При этом и саму математику следует реформировать, сделав из неё новый предмет, полностью замешанный на экономике. И придумать новый учебник для этого главного, крайне необходимого курса: как кого обмануть, как выгоднее продать, как скрыться от кредиторов, как устранить конкурента. При этом желательно быть накачанным физически, чтобы производить визуальное, а не вербальное, впечатление на оппонентов. Так что предметы, как и российские вузы, должны быть слиты в новые «узлы знаний».
Один из основных «узлов» как раз и должен впитать в себя естественным образом русский язык, русскую литературу, математику, геометрию, физкультуру, физику (так как физкультура и физика — это практически одно и то же). Все остальные учебники — слить в один. Поэтому в руках ученика должно остаться всего два лёгких, тонких и удобных в быту учебника: «Курс краткой экономики» и «Разное». Да, — и не забыть ещё про «Основы религии», страниц так на тысячу. А преподавать новую программу должны бизнесмены, которых стоит направить для проверки знаний (как предлагал новый министр образования) не только в вузы, но и в школу.
Таким образом, современная российская школа будет выпускать в реальную жизнь полностью подготовленных членов общества: откровенно туповатых, накачанных, но при этом расчётливых, наглых и изворотливых. В России сегодня имеет деньги именно такой контингент. Любой другой выпускник — членораздельно говорящий на родном языке, прочитавший хотя бы несколько книг — в действующей России просто не выживет. Уже сегодня нормальная речь нормального россиянина подвергается обструкции, высмеиванию со стороны обступающего его со всех сторон неграмотного стада: если не будешь говорить так, как они, будешь выглядеть идиотом.
Чтобы остановить эту тенденцию, не надо думать о мелочах, о сливании тех или иных предметов, — а надо, к примеру, брать на любую должность только тех, кто прошёл тест «на слово». Таким образом, тупые автоматически останутся там, где им положено быть, и чтобы исправить своё положение им придётся, так или иначе, тренировать и язык, и мозг, принудительно активизируя его новые отделы.
Лариса Бельцер-Лисюткина, культуролог, кандидат философских наук (Германия):
Да, я разделяю тревогу Третьякова. В Германии и во многих других странах язык и литература преподаются вместе, называется этот предмет германистика. Результат производит удручающее впечатление. Ни британские, ни немецкие учащиеся и взрослые люди не обладают солидными знаниями ни по языку, ни по литературе. В этих странах не преподают последовательно, в исторической перспективе всю историю национальной литературы. Преподавание строится модульно. Преподаватели и учащиеся договариваются, что они будут читать и комментировать. В Германии практически никто не знает исторические хроники (аналог «Повести временных лет»), очень мало кто знает немецкую средневековую поэзию. На слуху имена Гёте-Шиллер-Томас Манн-Герман Гессе-Гюнтер Грасс, но только в очень узком кругу особо образованных гуманитариев. Бёлля знают больше по имени, чем по текстам. В разговорном языке в Германии нет литературного кода: никогда не услышишь ни общезначимых литературных цитат, никто не учит наизусть стихи и не читает их в ходе общения. В Германии совершенно не популярны литературные журналы (думаю, что их, в общем-то, нет), а сборники стихов печатаются почти всегда за счёт их авторов.
В России другая традиция. Литература преподаётся в исторической перспективе, от Нестора до наших дней. Из-за отсутствия политических свобод русской литературе пришлось взять на себя функции социологии, философии, религии и прессы. Люди дефинировали друг друга через круг чтения: если ты не читал «Мастера и Маргариту» и «Москва-Петушки», то ясно, что с тобой не о чем говорить. Идентичность социальных групп формировалась не по принципу доходов, а на основе потребляемой этими группами культурной продукции, где литература всегда была на первом месте. Литературные цитаты в устной неформальной беседе были обязательным компонентом, они создавали ощущение причастности к коллективному телу группы, к её языку, ценностям и ритуалам. Литература в России превратилась, по сути, в альтернативную систему коммуникации, противостоявшую господствующей в обществе официальной идеологии, которую транслировали СМИ. Мне кажется, что население России всё ещё нуждается в этой системе коммуникации и в этих культурных кодах, которые являются пространством свободы для подавляемой властью личности. Предлагаемая реформа пытается скопировать западный опыт, мало пригодный для России. Невзирая на то, что и на самом Западе этот опыт вызывает критику и недовольство. Есть немало представителей немецкой интеллигенции, требующих реформировать систему образования с целью усиления в нём роли гуманитарных предметов.
Игорь Богатырёв, журналист:
Я нисколько не удивляюсь этому явлению, поскольку оно целиком и полностью укладывается в общую стратегическую концепцию дебилизации русской нации, сведения её к животному рабскому состоянию, что усиленно, и я бы сказал, форсировано реализуется сейчас в России, причём не только в образовательной сфере. А запланированному продукту не нужно знать ни физики, ни химии, ни литературы, ни истории, и уж — упаси бог — правдивой истории советского периода. Он должен уметь подписываться, немного считать, и знать закон божий. Более для «продукта» не нужно ничего.
Комментарии читателей (0):