Анатолий Вассерман: Преодолевающая великие испытания Россия и погрязшая в мелких распрях остальная Европа

Просвещенная свободная Европа и отсталая рабская Россия — к этой формуле можно было свести ту историю, которая доминировала в советских учебниках. Эта формула была необходима для внедрения в сознание советских людей прогрессивности социализма, который якобы и позволил преодолеть вековое отставание от Европы. СССР больше нет, но формула в школьных учебниках не изменилась.

Председатель комиссии по истории культуры Древней Руси Совета по истории культуры при президиуме РАН профессор Валерий Чудинов (эпиграфист — расшифровщик древних текстов) считает: «Речь идёт на самом деле о следствиях информационной войны, которая примерно в течении тысячелетия велась Западом против Руси, чтобы доказать: краткость русской истории; несамостоятельность и никчёмность Руси на всём ее тысячелетнем историческом отрезке; из рук вон плохое управление Русью в период династии Рюриковичей (междоусобицы, татаро-монгольское иго), соответственно, расцвет Руси при Романовых. Именно поэтому искажение русской истории, в сторону её ухудшения, и западной истории, в сторону её улучшения, явилось следствием не случайных ошибок или просчётов».

Политконсультант Анатолий Вассерман, комментируя ИА REX мнение российского историка, предложил свою формулу российской истории и дал оценку особым мнениям.

ИА REX: Согласны ли вы с профессором Валерием Чудиновым?

Не вполне согласен. Информационная война против нашей страны велась не тысячелетие, а немногим более половины тысячелетия — с тех самых пор, как основная часть Руси освободилась от монголо-татарской оккупации, в связи с чем, впервые поставила вопрос о воссоединении с другими частями Руси, оккупированными другими государствами. Но в целом он прав. По части междоусобиц мы ничем не отличались от других европейских стран.

А уж «вековое рабство» и подавно сформировалось примерно тогда же и по тому же механизму, что и «вторичное закрепощение» в германских государствах. Более того, углублённый анализ истории доказывает: даже в крепостную эпоху наш народ был в целом свободнее большинства других европейских (так, у нас была запрещена барщина более трёх дней в неделю, а в Польше могла достигать и шести дней), и права крестьян заметно ущемила разве что просвещённая немка София Фредерика Августа Христиан-Августовна Асканиа фон Анхальт-Цербст (в замужестве Екатерина Алексеевна Романова), запретив рассматривать их жалобы на владельцев.

ИА REX: Как необходимо изменить формулу в учебниках истории?

Преодолевающая великие испытания Россия и погрязшая в мелких распрях остальная Европа.

ИА REX: При поимённом голосования членов Совета по общенациональной государственно-общественной программе «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении» только Алексей Пушков (заявление Пушкова А.К.) и Эмиль Паин (заявление Паина Э.А.) проголосовали против программы и высказали особое мнение.

Алексей Пушков привел следующие аргументы против принятия такой программы:

1. Программа обострит ситуацию идейной гражданской войны, из которой наше общество не выходит вот уже почти двадцать лет.

2. У страны есть гораздо более актуальные задачи, чем борьба с собственной историей — чудовищная коррупция, низкая управляемость, неразвитость демократии, засилие коррумпированного чиновничества, неэффективность правоохранительных органов и т.д. Программа создаёт ложную, чисто идеологическую цель и фактически отвлекает общество от этих задач.

3. В нынешних предложениях смазывается различие между СССР как державой-победительницей (этот статус СССР был признан повсюду — от Потсдама до Нюрнберга) и гитлеровской Германией. Эти предложения превращают нас в кающуюся страну, фактически отказывающуюся от своей победы, признанной во всём мире — от США до Израиля. Это нанесёт чудовищный удар по международным позициям России и её национальному самосознанию.

4. По сути, неверно, а политически глубоко порочно смазывать разницу между СССР и гитлеровской Германией. Это разные социально-политические явления, СССР никогда не исповедовал расовых доктрин, предполагавших уничтожение других наций и народов. При всех преступлениях сталинизма, ВСЕ восточноевропейские народы после войны получили возможность создания национальных государств.

5. В развязывании войны виновна, прежде всего, Германия. Свою роль сыграли и западные демократии, которые положили начало сепаратным договорам с Гитлером, заключив с ним Мюнхенский договор. СССР в то время играл по тем же правилам, что и западные державы, и странно осуждать его за это.

6. Принятие такой программы в её нынешнем виде, при наличии в ней ряда верных предложений об увековечивании памяти жертв сталинского режима, превратит не СССР, а его правопреемницу — СЕГОДНЯШНЮЮ РОССИЮ в «мальчика для битья» на мировой арене. Этого с нетерпением ждут в Латвии, Литве и Эстонии, в ряде других стран Восточной Европы, и не только. Особенно будет «приятно» получать осуждения и поучения из стран, участвовавших в войне на стороне Гитлера или поддерживавших его, — а это большая часть Европы: Италия, Норвегия, Румыния, Болгария, пол-Франции, Испания, Португалия, Словакия, Австрия, Венгрия, Хорватия, а также из Прибалтики, где власти до сих пор поддерживают марши бывших эсэсовцев.

7. Приняв нынешние предложения, мы откроем двери для выдвижения компенсационных претензий со стороны ряда государств, прежде всего Восточной Европы, где уже поднимался вопрос о компенсационных исках к России.

8. Общенациональное покаяние не принято в современной мировой политике. Ведущая демократия мира — США — до сих пор не покаялась за ядерное уничтожение двух мирных городов — Хиросимы и Нагасаки, хотя там было уничтожено в десятки раз больше мирных граждан, чем польских офицеров в Катыни. Признание преступлений сталинского режима, если они доказаны, абсолютно правомерно. Но это не означает тотального пересмотра истории, которая в 30-40-е годы строилась по правилам того времени.

9. Борьба с тоталитарным сознанием и наследием большевизма должна вестись не в рамках специальной программы, которая вызовет отторжение у большой, ЕСЛИ НЕ БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ ОБЩЕСТВА, а через систему образования и просвещения, включая ТВ и средства массовой информации. Однако, эта борьба не должна превращаться в повод для превращения России в унтер-офицерскую вдову, которая в очередной раз с упоением будет сечь себя. Вопреки ожиданиям авторов предложений, мы тем самым не заработаем ни авторитета, ни уважения, а превратимся в презираемого изгоя.

Эмиль Паин привёл следующие аргументы в своем выступлении:

1. Увековечение памяти жертв тоталитарного режима и национальное примирение — это разные задачи, в нынешних условиях плохо совместимые.

Я за увековечение этой памяти, прежде всего в целях напоминания нынешнему и будущим поколениям об угрозах, которые связаны с тоталитарным режимом. Считаю особенно важной, ту практическую часть программы, которая предполагает рассекречивание архивов.

Я поддерживаю увековечение памяти жертв тоталитарного режима, потому что это в интересах значительной части российского общества, той, для которой дороги ценности прав человека. Несколько поколений выдающихся представителей этого слоя общества мечтали о таком увековечивании, и они достойны того, чтобы их мечты воплотились в жизнь. Не вызывает ни малейших сомнений предусмотренная проектом программы задача создания нормальных жизненных условий для тех, кто остался в живых из числа жертв политических репрессий.

Вместе с тем, на мой взгляд, не имеет оснований попытка соединения в одной программе двух разных задач − увековечивания памяти жертв тоталитаризма и национального примирения.

Социальный слой, заинтересованный в осуждении тоталитарного режима, никогда не был большинством населения России, и сегодня, к сожалению, он явно уступает по численности тем, кто позитивно или безболезненно относится к тоталитарному прошлому, к Сталину и к сталинизму. Нет необходимости доказывать сам факт того, что десталинизация не является ныне предметом общенационального консенсуса в России.

А может ли эта программа изменить общественные настроения, воспитать новые ценности, расширить социальную базу поддержки модернизации? Мой ответ: в ближайшие годы не сможет, напротив, она способна лишь усилить разногласия.

2. История плохой объединитель

История как повествование о прошлом пластична — она всегда предмет трактовок. Чем острее споры об актуальных проблемах, тем выше вероятность, того, что спорящие будут опираться на разные фрагменты из истории и разные же их оценки. Почти все известные этнические конфликты опирались на аргументы так называемого «исторического права», в изобилии представляемые каждой из противоборствующих сторон. «Куликовская битва», «взятие Казани», «покорение Сибири» и даже изгнание поляков из Кремля, послужившее основной для установления «Дня народного единства», — все эти события единства не обеспечивают, поскольку по-разному оцениваются разными этническими и социальными группами. Государство придумало праздник «День народного единства», а теперь ежегодно его боится, загодя стягивая силы ОМОНа в ожидании «Русского марша». Ничего не изменится от того, что этот день переименуют так, как это прописано в рецензируемом проекте.

Авторитет государства в исторических дебатах не перевешивает в нынешние времена частные мнения, поэтому претензии нашего государства на роль эталона единственно верных исторических оценок мне кажется анахронизмом. Созданная государством «Комиссия по борьбе с фальсификацией истории» — это откровенное сталинистское лобби в российской исторической науке. Авторы рецензируемого мной проекта предлагают создать в противовес этому лобби другое, которое должно готовить «политико-правовую оценку преступлений прошлого — в форме официальной декларации...». В этом случае государство действительно станет похожим на двуглавого орла: одна голова будет оценивать преступления тоталитаризма, а другая — осуждать эти оценки как фальсификацию.

Вообще представление о возможности постсоветских государств эффективно воздействовать на массовое сознание с помощью манипуляции символами не подтверждается на практике, а надежды на достижение с помощью таких манипуляций национального единства и вовсе оказываются иллюзорными. В соседней Украине в течение пяти лет (2005–2010 гг.) осуществлялась программа символической десоветизации. Это была действительно грандиозная программа. Она включала в себя: строительство десятков новых памятников и мемориальных комплексов; акции низвержения и переплавки старых памятников советским вождям; выступления и указы президента В. Ющенко, связанные с коммеморативной программой, и др. Её результат — углубление национального раскола, возросшее идеологическое противостояние регионов, включавшее войну за память и памятники (если во Львове торжественно открывали памятник С. Бандере, то в Симферополе, на местные средства, сооружали памятник советским гражданам, жертвам бандеровцев). В Киеве памятник Ленину так и не удалось демонтировать, и он стоит рядом с идейным врагом — комплексом памятников Майдана Незалежности. О результатах десоветизации можно судить по материалам свежего исследования Research & Branding Group, посвящённого исторической памяти. Оно показало, что граждане Украины более позитивно относятся к советским героям (например, к Ю. Гагарину — 83%, маршалу Г. Жукову — 60% позитивных оценок), чем к любому из национальных героев этой страны, изображённых на её денежных знаках. Громадные усилия и затраты государства по целенаправленному изменению исторической памяти во многом оказались бросовыми.

Кто-то может указать на денацификацию Германии и демилитаризацию Японии в качестве примеров успешных усилий государств по изменению базовых идеологических установок своих граждан. Но оба эти примера характеризуют ментальные перемены, происшедшие в исключительных условиях оккупации этих стран и не столько вследствие государственных усилий. Решающую роль сыграл сам факт сокрушительного и страшного поражения страны в войне, побудившего нации возложить вину за напрасные потери на элиту, проводившую соответствующую идеологию.

Во многих других странах, не переживших таких исторических потрясений, изменение национальных стереотипов происходило без целенаправленного и форсированного вытравливания какой-то идеологии из исторического сознания. Во Франции не было ни деякобинизации, ни денаполионизации, тем не менее, гражданское и демократическое сознание и отрицание терроризма в целом утвердилось. Успешными оказывались технологии, не использовавшие негативных оценок прошлого. Например, многим европейским государствам пришлось преодолевать имперский синдром в процессе институционального перехода от империй к государству-нации. И делали они это с помощью «замещающей терапии». Великобритания выкупала идею империи с помощью создания Содружества наций, Франция после де Голля — с помощью демонстрации особой активности по созданию объединённой Европы. Германия — с помощью идеи объединения «оси» и «веси», т.е. восточных и западных немцев.

3. От истории к современности, от символики к прагматике

Мой главный вывод состоит в том, что программа увековечения памяти жертв тоталитаризма может быть полезной и успешной, если:

· отбросит свою претензию на национальное примирение и откажется от иллюзий о возможности использования государства в качестве основного арбитра в истории;

· её нынешние (вовсе не примирительные, а скорее конфликтогенные свойства) будут нейтрализованы другой программой, действительно ориентированной на национальное, общегосударственное единство.

Эта новая программа должна соответствовать важнейшему правилу конфликтологии, а именно: желающие договориться

· начинают диалог с вопросов, по которым актуально существует наибольшее согласие, постепенно приближаясь к предметам спорным;

· избегают поначалу разговора о символах, сосредоточиваясь на вопросах рациональных, прагматических.

Сегодня все страны ищут формулу национального согласия, двигаясь в сторону так называемого ИНТЕРКУЛЬТУРАЛИЗМА, суть которого проста — поиск общего дела в решении общих проблем. Как никогда актуальна, стала идея, высказанная Данквартом Растоу ещё в 1970 году: «Единственным предварительным условием демократии является национальное единство».

Какое из этих особых мнений вам ближе?

Лично я из всех этих особых мнений выбираю Пушкова. Впрочем, и Паин, на мой вкус, достаточно внятен.