Гарегин Нжде: миф и реальность

Обычно читатель, имеющий твёрдое предрасположение к тому или иному историческому герою, с легкостью верит тем фактам и информации, даже если они фальшивые и недостоверные, которые не приводят к внутреннему конфликту с его уже сформировавшимися убеждениями и отношениями. Условно назовём такую позицию «комплекс черного кефира»: та реальность, те неопровержимые факты, которые могут расшатать иллюзии человека с таким комплексом, что, так сказать, ему не по душе и пугает его безжалостной правдой, сразу же могут быть им отвергнуты и отброшены прочь. Он всё равно будет упрямо цепляться за свой самообман, даже если все факты против этого. Эта история не для тех, кто боится признать и принять факт, который своим существованием грозит вызвать у них разочарование. И наоборот, эта история для тех, кто даже спустя долгие годы агрессивной, невежественной и вредной «патриотической» пропаганды пока что окончательно не утратили способности логически рассуждать и беспристрастно анализировать, для кого не потерять самоуважение важнее, чем демонстрировать показную и ложную приверженность к сшитой из лживых заплат пропаганде образа «героя». Для тех, кто способен на пусть даже болезненную, но переоценку своего мнения и понимание, что кефир, однако, белый, не боится признаться в этом и готов к этому. Мы понимаем, что этот рассказ и представленные в нём архивные документы могут подорвать прочно укоренившуюся в нас «героическую» репутацию Нжде; понимаем, что изумлённый читатель автоматически может задать вопрос: «Почему это я должен верить всяким «кагэбэшным» бумажкам, возможно, что они подделаны, ведь такое тоже бывает?» Да, бывает, именно поэтому мы сами себе задали подобный вопрос и не один раз; предоставляемые на ваш суд документы изучили, как говорится, «под микроскопом» в течение длительного времени. С самым тщательным вниманием попытались найти в этих документах уязвимые и подозрительные стороны, любое слово, любое логическое или фактическое противоречие, которое позволило бы нам сказать, что чекисты всё это подделали; сравнили протоколы допросов Нжде с его тюремными записями и письмами, в итоге мы с чистой совестью вам говорим: ничто не подделано. Так же изучили самые невероятные и смехотворные гипотезы, дабы убедиться, что имеющиеся архивные данные не могут быть сфальсифицированными и сфабрикованными, что советская служба госбезопасности в данном случае такой необходимости не имела, если бы было нужно, конечно, они могли подделать то, что им требовалось. Однако в ситуации всех так называемых «сфабрикованных» дел существовали цели и мотивы для мошенничества, всегда можно без труда разгадать логику фальсификации, всегда можно ответить на вопрос: «Для чего это сделали?» В деле Нжде вопрос «для чего?» не имеет ответа, именно по той причине, что ничто не сфабриковано, в гипотезе о том, что дело Нжде сфабриковано, нет никакой логики. Скажем, любого невинного и ничего не подозревающего земледельца следует обвинить в поддержке «троцкистской группы врагов народа», кого-нибудь другого нужно обвинить в «антисоветской шпионской деятельности», так нужно, это означает, что от обвиняемых должны были попытаться получить «признание», при помощи пыток или нет, всё равно — такое «признание» должно было появиться в деле, и так бывало. В подобных случаях показания обвиняемого должны были сфабриковать так, чтобы в них не было логического противоречия с представленными обвинениями, чтобы «преступление» обвиняемого было очевидно в этих свидетельствах, даже если обвинение неубедительно. А могли бы кого-нибудь осудить без сфальсифицированных показаний? И это могли, «признание» или «отказ» обвиняемого, естественно, не может иметь существенного значения, отметим, в свидетельствах нет ни одного сфабрикованного признания, но человека могли расстрелять. Именно это означает, что фальсификация показаний необязательна, поэтому их могут оставить такими, какие они есть, в них должно быть именно то, что сказал обвиняемый. Если он отрицает предъявленные ему обвинения в преступлении, то в показаниях записывается это «отрицание». И если оно записано, так что ещё должно быть подделано в показаниях обвиняемого, подчеркиваем, в показаниях обвиняемого? В этом случае может быть сфабриковано обвинение, могут быть сфабрикованы доказательства, показания свидетелей, но не «отказные» показания обвиняемого, потому что фабрикация «признания» логически объяснима, а для чего нужна фабрикация «отказа»? Во всех сфальсифицированных делах была цель фальсификации, была задача, в фальсифицировании была логика. У предположения о фальсификации дела Нжде, как уже было сказано, нет разумного объяснения, для «фабрикации» его показаний не было потребности, потому что не было цели, не было задачи, не было необходимости. Мы снова вернёмся к этому вопросу в конце нашей истории, более подробно обсудим отдельные детали, когда читатель уже будет знаком с фактами и документами. Ну что же, давайте прямо сейчас познакомимся с ними…

Гарегин Нжде в октябре 1944 года был арестован в Софии (Болгария) советской военной контрразведкой и болгарской народной милицией, вскоре оттуда он был перевезён в СССР. В 1946 году для проведения следственных действий на некоторое время Нжде доставляют в Ереван. 24 апреля 1948 года он был приговорен к 25 годам лишения свободы за антисоветскую деятельность и сотрудничество с немецкими нацистами. Умер в тюрьме города Владимир в 1955 году в возрасте около 70 лет. После ареста Нжде предлагает свои услуги советским органам государственной безопасности. Каково было его желание и каковы реальные мотивы и логика поведения, попробуем понять с помощью заслуживающих доверия архивных документов. С этой точки зрения лучше начать рассказ с письма Нжде и его сокамерника дашнака Ованеса Деведжяна, адресованного Симону Врацяну. Нжде и Деведжян с 1952-го по 1953 годы находились в ереванской тюрьме государственной безопасности. Письмо Гарегина Нжде и Ованеса Деведжяна Симону Врацяну: первую часть письма написал Нжде, затем его продолжил Деведжян (это письмо так и не было отправлено адресату, так как руководство КГБ СССР по тем или иным причинам отказалось от возможности при посредничестве Нжде вступить в контакт с партией Дашнакцутюн).

«Дорогой Симон!

Знаю, что ты, узнав мой почерк, можешь волноваться: жив ли Нжде? Это правда? Да, мой голос слышен не из могилы, а из тюрьмы, где мне суждено влачить безропотное существование, между жизнью и смертью… Слушай же, почему и как это случилось. Осенью 1944-го, когда Красная Армия была уже в Румынии, тысячи людей ударились в бега, боясь политического преследования. Я остался в Болгарии, несмотря на то, что у меня были превосходные возможности в любое время уехать в любую страну. Я остался, потому что должен был остаться. Остался, потому что, как и другие, считал, что Красная Армия двинется на Турцию, тем самым претворяя в жизнь нашу национальную мечту. Так же была мучительная мысль, что мой отъезд может стать причиной ареста многих людей. Скажу ещё: я был уверен, что моего рыцарственно-патриотического шага (то, что я не уехал) было бы достаточно, дабы заставить советские власти забыть моё антисоветское прошлое. Вот основные мотивы, побудившие меня остаться. К сожалению, Красная Армия не двинулась в сторону Турции. Именно это стало моей трагедией. Уважаемый, ты знаешь, что в моей жизни у печали и радости только одно имя — Армения. Когда на заре своей жизни я не смог умереть за армянскую землю, я решил умереть как мученик этой идеи. Таково было моё состояние, когда неожиданно появился Ованес Деведжян. Его привезли в ту же тюрьму и в ту же камеру, где был я. Ты знаешь, что мы на протяжении лет обижали и ранили друг друга. Глубокие страдания ставят человека в противоречие с истиной. Достаточно было того, что мы увидели слёзы радости в глазах друг у друга, чтобы молча помириться и стать братьями. Мы стали размышлять. Находясь перед опасностью новой мировой войны, которая может иметь непоправимые последствия для нашего народа, мы думали и беспокоились. Мы не знаем, что будет завтра… Тебе известно, что в своё время турки попробовали своими силами уничтожить армянский народ и армянский вопрос как таковой. Сейчас они попробуют осуществить программу уничтожения армянского народа своими и чужими руками. Верно, оборонительные силы Армении велики и возможности Советского Союза неисчерпаемы.

Тем не менее, принимая во внимание текущую позицию Турции, её ненависть к армянам и то обстоятельство, что первый раз в истории интересы христианского Запада и Турции совпадают, — всё это даёт серьёзные основания для глубокого беспокойства о судьбе нашего народа. Знай, турки для антисоветских ВВС будут играть роль «направляющих» и своим христианским союзникам укажут, какие захотят, объекты и направления. При помощи провокаций и всевозможного обмана они настроят своих союзников против Армении и армян. Сегодня, при наличии множества протурецких сил, какая есть гарантия, что турки не повторят свои преступления? Что нужно сделать, чтобы в случае войны, приняв во внимание факт беспрецедентной трагедии нашего народа во время Первой мировой и его нынешнюю исключительную ситуацию, Армения не подверглась ядерным бомбардировкам? Для продолжения письма передаю слово Ованесу».

Ованес Деведжян — сирийский армянин, адвокат, был одним из видных деятелей партии Дашнакцутюн, в 1919—1921 годах жил в Ереване. Был активным организатором февральского бунта. После подавления бунта переместился в Зангезур. Здесь он становится министром юстиции и просвещения в беглом правительстве Врацяна. Покинув Зангезур, живёт сначала в Болгарии, затем в Румынии. В годы Второй мировой войны был ближайшим помощником Дро, в диаспоре был активным сторонником немецких нацистов. После войны ему удавалось некоторое время скрываться, но в апреле 1947-го он был обнаружен в Румынии и переправлен в Москву, а оттуда в Ереван. Выписка из заявления, сделанного старшим следователем КГБ Армянской СССР лейтенантом Хачатряном (уже после досрочного освобождения Деведжяна. — А. А.):

«Во время Великой Отечественной войны (1941−1945 гг.) Деведжян, будучи за рубежом, проводил антисоветскую профашистскую пропаганду. Имел связи с главой немецких разведывательных органов и с лидером партии Дашнакцутюн Канаян Дро. В это же время был членом организованного немцами «Политического совета» дашнакской партии… Деведжян признал себя виновным в предъявленных ему обвинениях, отрицает связи с Германским разведывательным управлением и с лидером партии Дашнакцутюн Канаян Дро. Преступление было подтверждено как в показаниях известного деятеля АРФ Дашнакцутюн Г. Е. Тер-Арутюняна (Нжде) и А. Сируни, так и в материалах госархива и личных записях Деведжяна, которые были приложены к делу…». [1]

В июне 1948 года Деведжян приговаривается к 20 годам лишения свободы. Находился в одной камере с Нжде. В 1955 году был досрочно освобождён и уехал в Аргентину.

«Уважаемый, (теперь продолжает Ованес Деведжян. — А. А.) патриоты обращаются к патриоту исключительно с патриотическим делом. Мы считаем, что необходимо объединить армян из-за рубежа в борьбе за мир, против войны. Именно такой линии поведения от нас требует наше не столь далёкое кровавое прошлое, когда половина армянского народа пала жертвой от турецкого ятагана. Можно предпринять ряд шагов для борьбы за мир. В частности, армянская интеллигенция в Европе может обратиться во все европейские академии с призывом спасти десятки тысяч рукописей, хранящихся в Армении, чья общечеловеческая ценность известна в научных кругах. Не менее, возможно, более важно поведение зарубежных армян по отношению к Армении во время войны, когда безответственные элементы своими действиями могут принести мучения армянскому народу, если никто их не приструнит. Но не будем излишне переживать. Особенно важно, чтобы ты и тебе подобные патриоты уже отныне начали активно поддерживать свою родину, оставив в стороне наши политические разногласия с большевиками, потому что родине угрожает большая опасность. Пользуясь случаем, хочу заявить, что нам, как политическим оппозиционерам, которые не верили всему тому, что говорилось о нынешней Армении через советскую прессу, кино или радио, дали возможность, будучи заключенными в тюрьму, увидеть своими глазами Ереван. То, что мы увидели, беспрецедентно и вызывает у тех, кто это видел, уважение и восхищение к армянскому народу, за его строительный гений и созидательный труд. Народ, который при советской власти получил возможность продемонстрировать свои способности. Всё это, конечно, было бы немыслимо без братской помощи великого русского народа и без политической безопасности, имеющей место быть в нашей стране. Если к этому добавим, что только русский народ может желать объединения армянского народа в единой Армении, то станет ясно, почему каждый армянин в минуту опасности должен быть со своей родиной. Находясь в тюрьме, мы будем чувствовать себя спокойнее, если получим твоё уверение в том, что выполнишь свой долг по отношению к Армении как армянин и как патриот. Мы подчёркиваем конфиденциальность нашего письма и просим с помощью того же человека сообщить нам о своём отношении».

12 марта 1953 год, город Ереван

Гарегин Нжде, Ованес Деведжян. [2]

Как уже было сказано, по неизвестной нам причине письмо так и не отправили адресату. Прошло всего несколько дней с момента смерти Сталина, всех, включая политическое руководство страны, охватило чувство неопределённости и ожидания предстоящих изменений. В таких условиях государственные органы безопасности имели более серьёзные дела, чем при посредничестве Нжде вступать в сделку с партией Дашнакцутюн. Скорее всего, данный вопрос утратил свою важность в новых условиях. Однако это письмо интересно как исторический документ, который показывает неисправимую наивность либо примитивную хитрость его авторов. Желания сторон, конечно, разнились. Советский КГБ не скрывал своей цели при помощи Нжде предложить выгодную сделку партии Дашнакцутюн, уговорить её прекратить антисоветскую пропаганду и переориентироваться на путь сотрудничества с советскими властями. По совету Нжде, участником этой программы сделали и Деведжяна, как личность, вызывающую больше доверия со стороны Симона Врацяна, чем Нжде, с учётом холодного и колючего отношения к Нжде со стороны как партии Дашнакцутюн, так и Врацяна. Теперь вернёмся немного назад, для того чтобы понять происхождение такого отношения, которое берёт начало в 1921 году. Рассказывает бывший министр финансов Первой Армянской Республики Григор Джагитян:

«Дашнаки, бежавшие из Еревана, взяли с собой из Государственного банка Армении и казначейства драмы, золото и иностранную валюту. Как при отступлении, так и в Зангезуре, не оказывая никакой помощи охваченному паникой народу и солдатам, они впустую тратили государственные прибыли согласно своим капризам. Как внутри страны, так и здесь — в Тебризе, всё это вызвало невыразимый гнев…». [3]

Сей «невыразимый гнев» также охватил Нжде и его солдат. В бюллетене Чрезвычайного Комитета читаем:

«За несколько дней до отъезда Врацяна член правительства Деведжян смог завоевать доверие Нжде… Нжде показал ему все свои документы…, которые доказывали преступления и злоупотребления, совершённые Врацяном и другими министрами. Деведжян известил об этом Врацяна и вместе с ним уехал. Нжде был обманут: несмотря на обещания Деведжяна, Врацян не взял его с собой, и, что важно, Нжде остался без средств существования… Всё это настроило Нжде против Врацяна, правительства и Центрального бюро. Нжде именовал их негодяями и подлецами, во время разговоров с близкими людьми говорил, что хотел бы увидеть партию Дашнакцутюн окончательно уничтоженной. Он не скрывал, что если бы Советская Армения дала социалистическое обещание, что не будет его преследовать, то он бы пожелал вернуться в Армению и жить в Эчмиадзине. Но больше всего он хотел последовать вслед за Врацяном за рубеж и не позволить, чтобы тот обливал его грязью…». [4]

А хитрый и дальновидный Врацян понимал, что без этих денег он всего лишь проигравший беженец — подобные люди, презираемые окружающими, скитаются по всему свету. Это были те деньги и золото, которые связывали с Врацяном опозоренных наёмных «патриотов» из партии Дашнакцутюн, голодные и голые массы и всех их делали его покорными прислужниками. Про эти времена Нжде, будучи в тюрьме, написал так:

«1921 год, на следующий день после ухода из Зангезура на персидском берегу Аракса я позволил себе «бестактность», наказав двух дашнакских министров — Акоба Тер-Акобяна и Ефрема Саргсяна, которые также являлись членами Высшего органа. Спустя несколько дней после этого происшествия я получил письмо от С. Врацяна, он писал: «Ты брось эти свои андраникские штучки! Андраник тоже себя так вёл, как и ты, а теперь он беспомощно скитается по Европе. Партия связала с тобой определённые надежды. Слушай своих старых друзей, а если нет — плохо тебе будет. Я знаю только, что люди с большим трудом поднимаются, в течение многих лет, но тонут в одно мгновение».

В день получения этого письма, я глубоко пожалел о том, что отхлестал тех двух членов Высшего органа вместо того, чтобы пристрелить их. В тот же день я почувствовал, что покинул партию Дашнакцутюн… Свой политический курс партия Дашнакцутюн не согласовывала с положением армянского народа. С преступной небрежностью партия Дашнакцутюн игнорировала опасности, угрожающие нашему народу… Многие её члены были убеждены, что идея показной независимости Армении может стать её надгробным камнем. Они это знали, но до сих пор партийность как самоцель и партийный эгоизм не позволяют руководству партии Дашнакцутюн установить разумные взаимоотношения с советскими властями… Перед партией Дашнакцутюн сейчас стоит дилемма, с кем ей быть — с турками или с великим русским народом? Партия будет предательницей, если решительно не ответит: «С русскими против турок!». Именно такого политического решения требуют от нас как наше национальное и человеческое достоинство, так и интересы физического существования армянского народа… Сейчас Дашнакцутюн — умирающее явление. Её существование больше не требуется, бесполезно и нелогично. Она находится в противоречии с нынешней эпохой. Она должна исчезнуть. С осознанием всего этого я покинул партию Дашнакцутюн». [5]

Мы не будем комментировать рассуждения Нжде о партии Дашнакцутюн и обвинения, выдвинутые против «старых друзей», во многих отношениях они справедливы и уместны. Но несправедливо, что Нжде, притворяясь невинным, пытается всему этому придать некий оттенок «объективной оценки стороннего наблюдателя», как будто он никогда никакой связи со всем этим не имел, будто бы он не имел доли в этих ошибках и грехах. В статьях и записках Нжде нам так и не удалось найти, пусть бы опоздавшее, слово осуждения или хотя бы узнать отношение «рыцаря патриота» к Александропольскому договору, превратившему Армению в коврик для ног турок, к принесшему новые бедствия в окровавленную страну «Комитету спасения» и его февральскому преступлению (которое произошло не без деятельной поддержки Нжде), и, наконец, к позорной телеграмме Врацяна о сдаче Еревана туркам. Во время всех этих событий Нжде вёл активную переписку с Симоном Врацяном, был его сторонником и помощником. Прочитаем ещё раз: «Перед партией Дашнакцутюн сейчас стоит дилемма, с кем ей быть — с турками или с великим русским народом? Партия будет предательницей, если решительно не ответит: «С русскими, против турок!». Это пишет Нжде, и он прав, но была ли эта дилемма новой, только «сейчас» и неожиданно возникшей? Разве не было этой дилеммы, когда Армения стала советской? До этого поведение Нжде ещё можно было понять и удостоить похвалы и одобрения его упорство в Зангезуре, но потом… Не был ли Нжде с теми, кто в Александрополе и после него дали противоположный ответ на стоящую дилемму: «С турками, против русских!», вместе со всеми этими врацянами и рубенами, вместе с их «Комитетом спасения»?.. Именно об этом он благоразумно «забывает».

В действительности расхождения и споры Нжде с шефами Дашнакцутюн не происходили «на принципиальной и идейной почве», как он пытается в этом убедить. В их основе лежали неутолимые амбиции Нжде быть «единственным лидером» и его патологическое тщеславие. Однако же в трудную минуту «Хуступский орёл» с лёгким сердцем мог забыть всевозможные «принципиальные разногласия», без глубоких и видимых переживаний мог честолюбие принести в жертву целесообразности, мог сойти со своего «рыцарского величия» на грешную землю, приспособиться к новой ситуации, стать услужливым, быть льстивым, смиренным и скромным, надеясь и ожидая очередной благосклонности судьбы. Таким он был в Зангезуре, когда слал увещевания в дружбе туркам, таким был, когда вновь вернулся в кормящие объятия Дашнакцутюн, таким был в тюрьме, когда давал советским властям «исповедь запоздалой любви»: «Для цегакрона великий русский народ является единственным естественным союзником армян. Для него нет «армений», но есть Армения. Армения сегодня советская, это значит что, в соответствии с законами исторического развития, это могло быть только так…» [6] или «…турки, которые мечтали видеть все тюркские племена под своей крышей, никогда не смогут быть вместе с Советским Союзом, по той же причине армянский народ не может жить в условиях государственности без сильного друга — русского народа» [7]. В 1925 году Нжде снова просит восстановить его в партии Дашнакцутюн, в то время у него еще не было достаточного признания и влияния в диаспоре, средства к существованию были скудными. Для партии Дашнакцутюн это был сложный период, партия была деморализована, скомпрометирована и расколота из-за внутренних раздоров. Про атмосферу, царившую в то время в диаспоре, пишет Забел Есаян (Զապել Եսայան):

«Позор Лозаннской конференции нанёс последний удар по тем, кто своими обманчивыми заверениями мог держать общественное мнение в колебании… Больше нет людей, кроме их лакеев, что верили бы их словам, доклады различных героев будут слушать с ироничными замечаниями, усилия врацянов, рубенов и хатисянов, направленные на то, чтобы расположить к себе хотя бы часть молодёжи, прошли напрасно. Но эти настроения разбросаны, неопределённы и бессвязны, и благодаря тому, что недовольства эти не сформулированы, другие посчитают их, само собой, не принимаемыми в расчёт недовольствами». [8]

Нужно было спешить воспользоваться этими «разбросанными и неопределёнными настроениями», пока диаспора была в замешательстве. Вот когда украденные из Армении деньги и золото были введены в действие. Тихо-тихо Симон Врацян и его лакеи взяли в свои руки национальные институты диаспоры, школу, прессу. Нжде снова понадобился Дашнакцутюн, и, в свою очередь, Дашнакцутюн вновь понадобилась Нжде для нахождения своего места в диаспоре. Партийная пропагандистская машина опять возвысила его для введения диаспоры в заблуждение, используя как символ его имя, как образ непоколебимого дашнакцакана, который под руководством родной партии с неописуемым мужеством сопротивлялся большевикам-захватчикам для сохранения последнего клочка независимой родины. Он — Нжде — с удовольствием поощрял распространение мифов о своих «легендарных подвигах», не считал ниже своего достоинства заказывать статьи о своих «бессмертных деяниях» в прессе диаспоры. Ранее он уже продиктовал свою историю «героической борьбы» румынскому армянину Вардану Геворкяну, который издал книгу под красноречивым названием «Героика Нагорной Армении». Казалось, что он сам уже начинал верить в «особенную личную историческую миссию». Не осведомлённая о жизни и событиях в Советской Армении диаспора была в процессе смены поколений, в дело промывки мозгов и перетягивания на сторону Дашнакцутюн этого нового поколения влился Нжде вместе с партией. Именно этой цели должны были служить так называемые «заветы цегакрона». Но прошли годы, и имя Нжде, не без помощи Дашнакцутюн, стало известным, а успешный брак с дочерью предпринимателя-ювелира сулил материальную независимость. Теперь уже Нжде мог не бояться, что Врацян его «как Андраника оставит беспомощным бродягой». Пускай снова выгоняют из партии, или он сам уйдёт. Это произойдёт потом — в 1937 году… Зангезур научил Нжде быть «единственным, непререкаемым и незаменимым».

Он снова почувствовал неудержимое желание стать «хозяином и лидером». Правда, для этого нужно было выдумать какую-нибудь новую «идеологическую» наживку, дабы отличаться от партии Дашнакцутюн и обольстить полуобразованную молодежь, но это не пугало нашего «рыцаря», он умел держать речь… Вот так был создан «Цегакронизм», который должен был быть только его собственным и от него неотделимым. Диаспора желала нового «героя» — и вот он: Хуступский орёл, ужас турок, непобедимый спарапет (главнокомандующий) независимой родины. Однако постоянно преувеличивавший свои возможности и ораторское умение Нжде ошибся в своих расчётах. Недолго продлилось восхищение диаспоры новоявленным спасителем. Даже имеющие особую слабость к «патриотическим» ораторам армянские колонисты вместо рыцаря, о котором он мечтал, увидели в нём только очередного пустозвона и ничего более. Похитить диаспору из-под носа у Дашнакцутюн оказалось трудным делом. «Почти из всех наших поселений беженцев обращаются ко мне с предложением посетить их страны с целью сплотить молодежь и присоединить её к движению Цегакрон, — пишет Нжде, — именно это стало причиной того, что партия Дашнакцутюн, боясь потерять свои позиции, враждебно относясь к любой новой силе, возникшей в армянской реальности, выступила против Цегакронизма». [9]

Нжде большей частью прав, Дашнакцутюн, конечно, боялась потерять диаспору, монополия дурачить которую была только её, партия лишь так могла сохранить своё политическое существование и паразитировать под именем «армянского суда». Нжде и Дашнукцутюн пустили в дело все приемлемые и неприемлемые средства для того, чтобы компрометировать и изолировать друг друга. Их драка — драка только за возможность править диаспорой и более ни для чего иного. И Нжде проиграл. Он лишь смог собрать вокруг себя несколько десятков простаков и легковерных юнцов «цегакронов». Незадолго до ареста он выскажет своё горькое разочарование по отношению к диаспоре в насколько впечатляющем, настолько же несправедливом упрёке: «Диаспора…Стыд тебе и позор!». [10]

Несомненно, замысел показать Нжде, а затем Деведжяну Ереван был частью подготавливаемого шпионского сценария. Разумеется, великолепная столица Советской Армении должна была произвести сильное впечатление на тех людей, которые в последний раз видели Ереван более чем 30 лет назад. С высоты Монумента перед глазами Нжде открылась панорама нового Еревана — сама по себе неоспоримый и безоговорочный аргумент в пользу советской системы. Один из руководителей службы госбезопасности Армении, сопровождавший Нжде, пишет об этом эпизоде: «Нжде был удивлён красотой города, он прослезился. Мы поверили в его искренность…» [11]. А сокамерник Нжде Ованес Деведжян рассказывает в своих воспоминаниях, что Нжде, вернувшись с прогулки по Еревану, не скрывал своего удовлетворения: «Впечатления мои положительные, старый Ереван преобразился, стал неузнаваемым» [12]. Вскоре Деведжян также получает возможность лично убедиться в этом. А какими мотивами руководствовался Нжде, когда после ареста упорно и настойчиво предлагал свои услуги органам государственной безопасности, которые в конце концов решили попробовать — почему бы и нет? Нжде в своих показаниях и записях зачастую, неизвестно почему, считает необходимым напомнить, что он — старый солдат — презирает смерть, что если он хочет жить, то только ради того, чтобы снова ринуться в пучину борьбы против Турции. Нжде неизменно обращается к этому много раз используемому им доводу, как бы оправдывая то, что сдался живым. Нжде именно этим объясняет то, что остался в Софии, хотя, как пишет он сам, имел замечательную возможность уехать из Болгарии. Но опять же, согласно его «скромному» самоопределению, совершив «рыцарски-патриотический шаг», он остался, дабы предложить свою помощь советскому правительству: «Я был уверен, что мой рыцарски-патриотический шаг — то, что я остался, — будет достаточным для того, чтобы заставить советские власти забыть о моём антисоветском прошлом… Жаль, Красная Армия не двинулась в сторону Турции». Интересно, почему Нжде решил, что Красная Армия должна двинуться на Турцию? Кто это сказал, когда это Красная Армия дала ему повод так подумать? Это, конечно, очередная маленькая хитрость Нжде, чтобы оправдать его подозрительную линию поведения и спасти лицо «рыцаря».

В словах Нжде о своих возможностях, мягко говоря, снова есть преувеличение. В сложившихся обстоятельствах, когда оказавшие большие или малые услуги нацистам видные деятели оказались в центре внимания антифашистов, Нжде уже, вероятно, было трудно уйти. Во всяком случае, у Нжде было не больше возможностей, чем у Геринга или Муссолини (между прочим, Муссолини был казнён, а Геринг покончил с собой в тюрьме). И далее интересно, что Нжде говорит про «рыцарское» решение остаться в Софии, а не про сдачу советским военным властям. Согласитесь, что это разные вещи. Позвольте нам настоять на том, что он остался в Софии потому, что не смог уйти. В «рыцарство» Нжде, правда, с трудом можно было бы поверить, если бы он хотя бы самостоятельно явился к командованию советских войск или в отделение болгарской народной милиции и сказал: «Я — Гарегин Нжде…». Автор мемуаров на русском языке «КГБ и Гарегин Нжде» В. Овсепян, когда был ещё молодым капитаном КГБ, имел возможность лично общаться с Нжде и говорит о нём с подчёркнутой симпатией. Но это не то, что делает его работу примечательной, посвященные Нжде плоские дифирамбы характерны для нашего времени, мы уже привыкли к ним. Для нас важны представленные в книге неопровержимые документы, которые вызывают заслуженную признательность в отношении автора мемуаров.

В книге мы находим следующий отчёт подполковника КГБ СССР Гургена Агаяна: «Как только приблизились советские войска, Нжде ушёл в подполье. Некоторое время он скрывается в городе Панагюриште, в доме ковродела Бедикяна. В преддверии 9 сентября (в этот день в Софии власть взяли антифашисты, а Советские войска уже вступили в Болгарию. — А. А.) переместился в город Пловдив, где жил в гостинице «Коммерциаль», после снова вернулся в Панагюриште, отсюда на автомобиле Бедикяна отправился в Софию, где и был задержан» [13]. Всё это создаёт впечатление, что Нжде всё же старался найти выходы из Болгарии. Он, по всей вероятности, пробовал скрываться, должно быть, просил знакомых и близких помочь ему в этом вопросе, но, видя, что все думают только о спасении собственной головы, что он больше никому не нужен, отчаявшись, вернулся домой и вот здесь-то сочинил свою известную историю «непонятого и неоценённого рыцаря»: «Не покинув Софию, я проявил высочайший патриотизм… я не думаю, что найдутся многие, кто поступил бы так же, как я».

Ясно, конечно, кто ещё может, кроме него, только он — единственный, несравненный, неповторимый… Уже с сентября 1944 года бойцы болгарской народной милиции повсюду искали местных нацистских наёмников. Примирившийся с судьбой, брошенный всеми, забытый и огорчённый «рыцарь» понимал, что пришёл час расплаты. Но он, подобно назарянину, непоколебимо остался в своём Гефсиманском саду. Но все ли понимали и ценили самоотверженность и мученичество «рыцаря»? Не все. Известно, что у каждого народа есть свои подонки, и армяне, что поделать, — не исключение.

Он создал «Цегакронизм» для спасения диаспоры от «духовного краха» — опять не оценили эти недостойные: «Безродная и пораженческая часть армян замышляла козни против меня… Я прощаю всех…». Уметь простить, конечно, приличествует великодушному рыцарю, особенно если не можешь покарать, но стоит сказать пару хороших вещей про этих «неблагодарных предателей».

В его записях, сделанных в последние дни свободы, читаем: «Извечно омерзительны рабы, которых всегда использовали внешние силы для утоления своей бессильной злобы и для уничтожения среди соотечественников своих «врагов». Но националисты, которые только номинально таковы, не менее отвратительны. Своей базарной моралью эти существа опустились до уровня скота. Знакомые, друзья, родственники — никто тебе не откроет дверь, даже если с крестом назарянина на твоей спине и терновым венцом на окровавленном челе попросишь защиты у них. Забыли, все забыли, что только благодаря моим усилиям избежали судьбы евреев, все четыре года все они только богатели и богатели. Те, кто ещё вчера искали твоего взгляда и твоего «привета», сегодня также избегают твоего имени и твоей тени… Диаспора, ты снова заставила меня пережить трагедию бесчестия! Позор тебе и стыд!». [14]

Девиз «непонятого рыцаря» он будет повторять ещё много раз, как в письме Сталину, которое также не дошло до адресата. Мы представим это письмо позже. Советские чекисты, конечно, не придавали серьёзного значения бесхитростным объяснениям Нжде и его забавным «геополитическим» поучениям, они имели свою цель, про которую уже говорилось выше. Итак, что же оставалось делать Нжде после того, как его «по-рыцарски» сидящего дома арестовали и отправили в СССР? Ему оставалось ждать приговора суда, а этот приговор мог быть страшным. Страна, пережившая потерю миллионов своих чад в войне, с полным правом могла расстрелять Нжде без следствия, без суда и приговора как гитлеровского денщика, и это было бы справедливым и понятным. Нжде знал это.

С его ареста до вынесения судебного приговора прошло почти четыре года. На протяжении всего этого времени возможность быть расстрелянным представлялась совершенно реальной, и в продолжение всего этого периода Нжде всячески заверял в кардинальном изменении своего отношения к советской власти, в том, как и почему он из заклятого врага советского строя превратился в апологета и друга этого строя. Пересмотр и переосмысление личных взглядов в целом — нормальное явление для каждого человека, и в этом нет ничего предосудительного, более того, это даже похвально. Но в этом случае становится важна побудительная причина, цель, искренность. Уже сказано, что Нжде всё это объясняет своим единственным патриотическим стремлением и страстным желанием увидеть Турцию побеждённой. И это страстное желание воплотить в жизнь может только советское государство.

В недалёком прошлом, до ареста, с такой же мечтой Нжде предложил свои услуги германским нацистам, но в то время жизнь заключенного, ожидающего расстрела, ему была ещё незнакома. Кажется, что Нжде в обоих случаях не лжёт, как во время службы у немцев, так и в советской тюрьме, в обоих случаях как будто мотив — неудержимое желание бороться с Турцией. Но, конечно, в этих в целом и коренным образом различающихся ситуациях его цели были различны. Теперь давайте вспомним ещё один документ, это так называемый протокол резолюции Общезангезурского съезда делегатов 69 сёл, состоявшегося в Татеве 25 декабря 1920 года. Но сначала скажем, что в это время на основной территории Армении утвердилась советская власть. Вскоре большевики присоединили к Советской Армении Лори, который ярые «национальные патриоты» ещё 13 ноября 1920 года, согласно официальному договору, щедро уступили меньшевистской Грузии. Немного позже большевики вернули Армении также Гюмри. Но давайте вернёмся к вышеупомянутому документу. В четвёртом пункте протокола читаем: «Съезд единогласно решил пригласить своего освободителя, своего героя Нжде как Сюникикского спарапета (полководца), и, бурным рукоплесканием голосуя за него, свою судьбу вверяет ему». Съезд, объявив единственным своим врагом советскую власть, провозглашает себя отделённым от Советской Армении. Итак, враг известен, это — Советская Армения. А какими будут контакты и отношение к соседям — жителям Сюника, провозглашенного самостоятельным 118 представителями 69 сёл и, конечно, «освободителем и героем» Нжде? Шестой пункт протокола поясняет: «Отношение Зангезура к правительству Азербайджана будет дружественным, но оно пока что не может установить тесные отношения с Азербайджаном, пока взаимное доверие между двумя соседними народами не будет искренним». Давайте вспомним, что Азербайджан тоже был советским.

Теперь про отношение к туркам, которое оглашено в том же шестом пункте: «Взаимоотношения Зангезура с его соседями-турками свыше трёх лет, благодаря внешним провокациям и политическому вмешательству, были враждебными, с сего дня съезд полон надежд, что эта неуместная вражда между двумя многовековыми соседями закончится, давая место тесной дружбе». [15]

Съезд также выражает свои дружеские чувства Персии. Как было сказано, единственным врагом Сюника и Нжде была Советская Армения. Значит, с Советским Азербайджаном можно было подружиться. С турками тоже нужно было сдружиться, забыв «неуместную вражду», но только с Советской Арменией необходимо было бороться, разрушать, уничтожать, с ней дружить было нельзя, потому что это означало присоединить Зангезур к родине, но это означало бы потерять власть, личную неограниченную власть. Здесь, в Зангезуре, Нжде был не только спарапетом (главнокомандующим армией), здесь он был самовластным, мог миловать и карать, здесь он «царь и бог», а кем бы он был в условиях советского строя? Честолюбие и властолюбие, которые порой доходили до курьёза, стали основным мотивом его поведения, который и привёл его к немцам. Гитлеровцы не давали никакого повода Нжде считать, что они ведут какую-нибудь подготовку против Турции. Зачем им это было нужно? Или же немцы были столь глупы, что, вместо привлечения Турции на свою сторону, наоборот, были очарованы несколькими армянскими авантюристами и окончательно оттолкнули бы от себя турок, бросили бы их в лагерь противников, тем самым создав новый фронт против себя? В самом деле Нжде был столь наивен, чтобы предположить, что он вербует группу армян для использования их против Турции, а немцы, оставив все свои заботы, тренировали эту беспорядочную массу и заботились о его расходах только для того, чтобы храбрый Нжде отправился и освободил свою историческую родину?

Позже, в советской тюрьме, Нжде расскажет, насколько он был разочарован в нацистах, когда те нескольких человек, завербованных им, вместо подготовки против турок, забрали у него, передали «предателю родины Дро» и отправили в Крым против Красной Армии. План военных действий против Турции при поддержке немцев существовал только в воображении Нжде. Или, что более вероятно, Нжде делал вид, будто поверил, что это произойдёт, было удобно так притворяться. В первые годы войны многие были уверены, что она завершится очень быстро и непременно победой немцев. Нжде тоже поспешил броситься в лагерь «победителей», дабы в будущем стать единственным и неоспоримым лидером армянского народа, вождём племени… Потёртую игральную карту борьбы против Турции Нжде потом использует ещё, на сей раз уже для объяснения, почему он предложил свои услуги советской госбезопасности.

Ну, конечно, он, Нжде, — рыцарь, а рыцарю не пристала такая человеческая слабость, как страх смерти. Его желание — только расправа над Турцией: кто ещё, если не он? То, что не удалось с помощью немцев, удастся вместе с победоносными Советами. И в советской тюрьме слабость к славе не оставила его, правда, теперь уже болезненное самолюбование «рыцаря» и синдром собственной исключительности получали более забавные проявления, особенно на фоне того бедственного положения, в котором он оказался.

Нжде снова говорит о турецкой угрозе, даже о большой вероятности нанесения удара по Армении со стороны Турции, как будто Советская Армения — знаменитый «самостоятельный Сюник», государство из нескольких сёл. А в письме, адресованном Врацяну, даже не исключает опасности нанесения ядерного удара по Армении со стороны Запада, союзника Турции. Холодная война набирала обороты, и в этих условиях настоящая война не казалась невероятной для многих. Но вот возьми и пойми, почему Запад из всей территории СССР именно Армению должен был превратить в мишень для своего ядерного удара, какую тактическую цель должны были осуществить этим ударом США и их союзники? Хорошо, но даже если Запад должен был развязать новую мировую войну, да ещё с использованием ядерного оружия, то что должен был сделать несчастный Врацян совместно с диаспорой, чтобы спасти многострадальную родину? Может показаться, что Нжде окончательно потерял связь с реальностью, что-то присущее каждой эгоцентричной и самовозвеличивающей натуре, но до такой ли степени, чтобы в собственных суждениях доходить до полного абсурда? Очень трудно избежать такого впечатления, что Нжде каждый раз, напоминая про «турецкий фактор» для обоснования и оправдания своего того или иного поступка, подразумевает что-то совершенно иное. И на сей раз Нжде прибегает к той же хитроумной увёртке, чтобы объяснить и оправдать свою готовность услужить КГБ СССР. Давайте здесь для начала познакомимся с протоколами допросов Нжде, свидетелей и заключенных по возбуждённому против него уголовному делу, для того чтобы было легче угадать истинные мотивы его поведения.

Протокол первого допроса Нжде, 12 октября 1944 года, следователи — офицеры контрразведки Красной Армии «Смерш» (выписка), номер 1 [16]

Следователь:

— Какое положение Вы занимали в партии Дашнакцутюн?

Нжде :

— В партии я занимал видное положение… являясь членом Центрального комитета Дашнакцутюн. Я покинул партию в 1937 году по причине личной антипатии к Рубену Тер-Минасяну, руководителю бюро Дашнакцутюн.

Следователь:

— С кем из немецкой разведки Вы встречались в Берлине?

Нжде:

— У меня был разговор с представителем немецкой разведки, который назвал себя майор Друм.

Следователь:

— О чём с Вами разговаривал майор Друм?

Нжде:

— Друм поинтересовался мной, я сказал, что я генерал дашнакской армии, армянский националист… он меня спросил, чем мы, армяне, можем помочь Германии? Я предложил открыть в Берлине школу для армян, где немцы будут тренировать их, а затем используют по своему усмотрению. Друм ухватился за это предложение и поручил подобрать группу из болгарских армян — примерно тридцать человек — и отправить в Берлин, где их подготовят для диверсионных целей и перебросят в Советскую Армению.

Следователь:

— Что Вы сделали на практике, чтобы выполнить поручение немцев?

Нжде:

— Я написал Айку Асатряну, чтобы он набрал группу армян в Болгарии для отправки в Берлин… группа была собрана — 31 человек. Их отправил в Берлин некто Аствацатрян (Нерсес Аствацатрян, был арестован. — А. А.), который имеет скобяной магазин в Софии. Они двумя потоками были оправлены в Берлин… оттуда их переправили в Хохен-Бинде, где была открыта школа.

Следователь:

— Перечислите те лица, что тренировались в Хохен-Бинде.

Нжде:

— В основном в школе была молодёжь, поэтому всех не знаю, узнаю только в лицо. Из них близко знал нескольких — Маркус Маркусян из города Сливен, Григор Бостанджян из Бургаса, Оник Петросян из Сливена, Абро Григорян из Софии, Мартик, фамилии не помню, был из Пловдива. Фамилии остальных не помню, но всех знаю в лицо, там я бывал несколько раз, встречался со всеми.

Следователь:

— Как сложилась дальнейшая судьба слушателей школы?

Нжде:

— Всех слушателей оправили в Крым… дабы оттуда перевезти в Армению для совершения диверсий.

Следователь:

— Почему не осуществилась отправка диверсантов?

Нжде:

— Всё это происходило весной 1943-го, в это время уже началось наступление Красной Армии, так что не могло быть и речи про отправку группы, немцы отступали.

Протокол допроса Нжде (выписка) 17 октября 1944 года, номер 2 [17]

Следователь:

— Что скажете о лагере в городе Замберг?

Нжде:

— Это лагерь СС, где было несколько групп, состоящих из различных кавказских национальностей… я узнал, что внутри моей группы, которая готовилась к действиям против Турции, проводится разлагающая работа и эту работу осуществлял завербованный со стороны Дро Седрак Джалалян, их целью было перетянуть группу на свою сторону, чтобы в дальнейшем переправить в тыл Красной Армии. Всем этим Дро занимался ещё с начала войны. Внутри группы произошёл бунт против Джалаляна, члены группы взяли его под арест и конфисковали имевшуюся у него переписку с немецким командованием, в ней Джалалян обвинял меня и Айка Асатряна в работе против немцев и требовал передать Дро руководство группой. Я отбыл в Берлин для сглаживания этого инцидента, получил приглашение от немецкого майора Энгельхаупта посетить гостиницу «Эдем», где остановился Дро. Дро попросил забыть прошлые обиды, объединить наши усилия в пользу Германии и усилить действия армян диаспоры против Советского Союза. Дро сказал, что немцы недовольны нашими разногласиями. Это же подтвердил майор Энгельхаупт. Он добавил, что моя группа будет поделена на три части: одна часть должна быть распущена, как бесполезная, другая часть должна быть отправлена на службу в легионе, а третья часть должна быть передана в распоряжение Дро…

Следователь:

— Продолжайте свои показания о поездке в Берлин.

Нжде:

— Я написал письмо в Софию, Айку Асатряну, с предложением набрать группу в составе 30 человек и ему вместе с ними приехать в Берлин. Спустя несколько дней после получения моего письма, во главе с Айком Асатряном в Берлин пожаловала группа молодых армян. Нет, путаю, сперва в Берлин приехали Айк Асатрян, Седрак Джалалян и С. Петросян. А группа, которая была набрана для прохождения подготовки в Берлине, прибыла в два потока. По прибытии группы Джалалян и Петикян поехали в селение Хохен-Бинде, где группа нашла пристанище в лагере. А я и Айк Асатрян остались в Берлине, чтобы заниматься своими делами, связанными с армянским вопросом.

Следователь:

— Представьте имена и фамилии входящих в группу армян, которые прибыли в Берлин для прохождения подготовки.

Нжде:

— В составе этой группы пребывали следующие лица:

• Маркосян Маркус, 25 лет, беженец из Западной Армении, живёт в городе Сливен, по профессии, кажется, сапожник;
• Петросян Оник, 30 лет, турецкий армянин, переселенец, парикмахер, живёт в Сливене;
• Бостанджян Григор, 30 лет, турецкий армянин, имеет книжный магазин, живёт в Бургасе (арестован. — А. А.);
• Петикян Срвасар, 30 лет, турецкий армянин, офицер запаса болгарской армии. Сын владельца ковроткацкого предприятия, живёт в селении Панапорица, что неподалёку от Пловдива;
• Джалалян Седрак, 60 лет, эмигрировал из Советской Армении в 1920−21 годах. Учитель, из города Варна. Сейчас в Берлине, где присоединился к группе Дро;
• Тамазян Арам, 25 лет, турецкий армянин, коммерсант, из Варны, вместе с Джалаляном остался в Берлине, присоединился к группе Дро;
• Григорян Абрам (Абро), 60 лет, турецкий армянин, рабочий, жил в Софии, улица Сафрона. В первые дни по прибытии в Берлин заболел, был перемещён в больницу, однако не знаю, где теперь он может находиться;
• Минасян, имени не знаю, 27 лет, рабочий, турецкий армянин, живёт в Варне;
• Мартик, фамилии не знаю, 50 лет, турецкий армянин переселенец, слесарь, имеет слесарную мастерскую в Пловдиве (арестован. — А. А.);
• Оник, фамилии не знаю, 25−30 лет, турецкий армянин, живёт в Софии, сапожник.

Фамилии остальных не знаю. Их хорошо знает доктор Айк Асатрян, он в Софии, в доме своего свояка, который владеет кофейней. Его адрес можно узнать посредством армянской церкви. Список всей группы, прибывшей в Берлин, составил доктор Асатрян (нам неизвестно, обратились ли чекисты за помощью в местную церковь в поисках Асатряна, как советует Нжде, но вскоре в Софии был обнаружен и арестован Айк Асатрян. — А. А.).

Как выяснилось после ареста Айка Асатряна, он действительно знал группу лучше, так как он составлял список. В своём показании Асатрян вспоминает имена 21 диверсанта, мы представим только те имена, которые встречаются также в показаниях Нжде, таким образом взаимно дополняя и подтверждая один другого (все те, кто сомневается в достоверности показаний, пусть попробуют найти аргументы для объяснения идентичности в именах перечисленных Нжде и Асатряном, про это напомним снова). Из Сливена — Маркосян Маркос и Петросян Оник, из Бургаса — Бостанджян Григор, из Софии — Григорян Абро, из Пловдива — Дограмаджян Мартик, из Варны — Минасян Арам и Тахмисян Арам [18] (фамилия последнего в показании Нжде дана как «Тамазян». — А. А). Добавим, что Нжде и Айк Асатрян допрашивались в разных тюрьмах, в разное время и разными следователями.

Протокол допроса Нжде (выписка) 17 октября 1944 года, номер 3. [19]

Следователь:

— Скажите, что Вам известно о деятельности Дро в пользу германской разведки?

Нжде:

— В первые же дни войны Дро созвал собрание в Бухаресте, здесь он представил программу действий дашнакских организаций в пользу Германии. В частности, про вербовку сил против Советского Союза. На этом сборе была выбрана политическая комиссия, которая состояла из пяти человек: Ваан Папазян, турецкий армянин, сейчас находится в Берлине, Давитханян, советский эмигрант, находится в Берлине, Саргсян Епрем, эмигрант, сейчас находится в Бухаресте, Араратьян Саргис, умер, Канаян Дро. Политический комитет должен был вести переговоры с немецко-фашистским руководством и установить связи с Италией. Комитет руководил также работой по вербовке сил для немецких разведывательных органов. После смерти Араратьяна в Италии исполнительную работу принял на себя Ованес Деведжян. После поражения фашистской Румынии Деведжян из Бухареста приехал в Болгарию с какой-то политической миссией. В настоящее время живет в Варне, у своей сестры. Деведжян хорошо осведомлён обо всей деятельности Дро и был одним из его самых активных и искренних помощников в деле организации сил против Советского Союза (Деведжян в самом деле приехал в Болгарию, но, должно быть, предчувствуя опасность, снова переходит в Румынию, однако здесь же его арестовывают. — А. А.)

Протокол допроса Нжде (выписка) 18 октября 1944 года, номер 4 [20]

Следователь:

— В предыдущих показаниях Вы сообщили, что в 1943-м в Берлине осуществился конгресс Дашнакцутюн, предоставьте подробности об этом конгрессе.

Нжде:

— В этом конгрессе, насколько мне известно, приняли участие представитель Болгарии Мхитарян Оник, представители греческой организации, которых я не знаю, представитель Болгарии Акобян Арам, Мисакян Шаварш и представители парижской организации. Мне не известно, какие решения приняли на этом конгрессе, но я слышал, что делегаты из Парижа выразили недовольство в связи с прогерманской деятельностью Дро. Однако представители балканских организаций одобрили политику Дро и приняли его решение, оправдывающее деятельность… Чтобы иметь более целостное представление о конгрессах, созванных Дро в Румынии и Берлине, я советую допросить делегатов этих конгрессов — Саргсян Епрема и Деведжян Ованеса. Эти двое могут целиком и полностью предоставить ход конгресса, его программу и принятые решения.

Следователь:

— Продолжайте показания о работе Дро на немецкую разведку.

Нжде:

— Лично мне известно, что находящийся в Бухаресте Саргсян Епрем два раза ездил в Берлин по делам разведки и вербовки. Саргсян является ближайшим другом Дро и осведомлён обо всех его делах в пользу немецкой разведки. Очень близок с Дро член румынского комитета партии Дашнакцутюн Саргис Саруни, он живёт в Бухаресте. Начальник штаба Дро… Багдасарян Тигран… Он ездил по оккупированным частям Украины, говорили, что он весьма активно работал на немцев в службе разведки. Где он сейчас, не знаю. В группе Дро был также старый дашнак-маузерист, некий Арютик, фамилия мне не известна, Арютик вместе с Дро на оккупированных частях Украины и Кавказа активно занимался шпионажем в пользу немцев (маузериста Арютика арестовывают, в 1955-м он был выпущен на свободу. — А. А.). Мне известно, что, находясь на оккупированных территориях Кавказа, Дро нашёл старого дашнака, некоего Минаса… Привёз его, больного, в Берлин. Во время беседы со мной и другими дашнаками Минас высказывал антигерманские настроения, говорил, что, если Германия победит Советский Союз, она принесёт рабство армянскому народу. Минас не верил в победу Германии. Он теперь должен быть в Берлине, а жена его, акушерка, работает где-то на Кавказе. Доверенным Дро был высланный из Армении дашнак Арто, во время правления дашнаков был начальником полиции в Аштараке, либо помощником… Он так же занимался шпионажем для немцев на оккупированных территориях. Сейчас Арто должен быть в Бухаресте, там его знают все армяне. В конце 1941-го с греческим паспортом в Софию прибыл Жан Миансарян, который производил впечатление авантюриста; говоря, что находится в материальной нужде, в Софии и Пловдиве собрал немного денег на дорогу. Дней через 20 Миансарян снова объявился в Софии, он сообщил доктору Айку Асатряну, что хочет профинансировать издаваемую им газету «Размик». Об этом я заявил в болгарскую милицию, которая арестовала его. Но потом вмешались немцы, и его увезли в Берлин. Где он теперь находится, мне не известно. Добавлю, что член организованной Дро политической комиссии Давитханян ещё задолго до войны был замаскированным шпионом министерства иностранных дел Германии. Его тайное сотрудничество в Берлине было известно многим армянам.

Протокол допроса Нжде (выписка) 19.10.1944 года, номер 5 [21]

Следователь:

— Почему Вы поехали в Бердянск?

Нжде:

— Вернувшись из Крыма, я остановился у своего старого знакомого Манучарян Гаспара, чья настоящая фамилия Гаспарян, родом из Нахичевана… был дашнаком. Сейчас он должен быть в Бердянске, где во время оккупации имел столовую, возле рынка… Примерно в начале 1943-го я получил письмо от Гаспарян-Манучаряна. Он известил, что живёт в Бердянске, под фамилией Манучарян. В этом письме Гаспарян писал о том, что Дро работает на Кавказе, писал про его людей, которые посещали его столовую. Мне также известно, что Дро был в Бердянске, где он беседовал с пятью советскими военнопленными, из которых одного я знаю, имя его Гряйр, он из села Мегри, что в зангезурской области Армении. Теперь живёт в Пловдиве и работает в болгарской отечественной фронтовой милиции. Он рассказал мне, что Дро увещевал его и его друзей, что необходимо проводить работу на территориях Зангезура и Карабаха для создания там подпольной группы и проведения подрывной и диверсионной работы против СССР. Однако я не знаю, переправил Дро этих людей в тыл Красной Армии либо же нет? Полагаю, что об этом должен знать Грайр. Во время моего нахождения в Бердянске, я узнал от Гаспаряна, что на оккупированных частях Кавказа работала группа Дро, состоявшая из нескольких молодых студентов-даншнаков, которые учились в Берлине. В этой группе были: сын доктора Абегяна — Ваче Абегян, зять члена политической комиссии Давитханяна — ирано-подданный Цолак Арутюнян и сын одного берлинского торговца коврами родом из Вана, фамилии которого я не знаю. Остальные студенты из группы Дро мне не знакомы. Я вспомнил ещё одного ближайшего помощника Дро. Гарегин его имя, старый маузерист, живёт в Бухаресте, занимается торговлей. Он, как и другие, путешествовал с Дро по оккупированным территориям. И в своих тюремных записях Нжде не щадит «предателя родины» Дро, давайте прочитаем: «Как только началась советско-германская война, тотчас объявился Дро. Он созвал собрание в Бухаресте. После этого собрания в Болгарию прибыл ближайший помощник Дро — Ованес Деведжян — для работы в среде армянского населения. Он составлял списки и одновременно распространял пропаганду в пользу немцев. В Румынии создаётся политический комитет, который начал собирать огромные суммы денег для пока ещё не существующего армянского корпуса, командиром которого был назначен Канаян. Закончив эти приготовления, Дро отбыл в Германию, где параллельно с работой на немцев занимался характерным для него мошенничеством… Вместе с несколькими немецкими офицерами он предпринял одно большое грабительское дело — нажил миллионы, собирая золото и серебро. Кроме того, некоторым немецким учреждениям предъявлял фальшивый документ с поддельной подписью французского Центрального Комитета Дашнакцутюн. Узнав о таких тёмных интригах Дро, Араратян поссорился с ним. С целью обуздать Дро, мы вместе с Айком Асатряном подписали обвинительный акт против Канаяна… угрожая, что сдадим его в общественный суд, если он не вернётся с Восточного фронта. Наше письмо было передано Дро Канаяну. Для поднятия своего престижа у немцев и с подлым умыслом погубить нас и Араратяна, Дро передал наше письмо эсэсовцам. Увлечённый безумным желанием копить богатства, Дро так и остался неисправим». [22]

Протокол допроса арестованного Ованеса Деведжяна (выписка), 28 августа 1947 г., номер 6 [23]

Следователь:

— Что Вам известно о Нжде — Гарегине Тер-Арутюняне?

Деведжян:

— Гарегин Тер-Арутюнян — Нжде старше 60 лет, уроженец одного из сел Нахичеванской АССР, старый дашнак, во время Балканской войны 1912−1913 гг. совместно с известным атаманом Андраником руководил добровольческим отрядом против турок. Во время Первой мировой войны Нжде на Кавказе принял активное участие в деле организации армянских добровольческих отрядов для борьбы против турок. Во время правления дашнаков в Армении был отправлен в Зангезур — для усмирения местных азербайджанцев, а затем для борьбы против Красной Армии, здесь он провозгласил себя спарапетом (главнокомандующим). Тогда в Зангезуре было организовано правительство, в котором Нжде занял пост премьера, министра вооруженных сил и министра иностранных дел. В этом правительстве я был назначен министром просвещения и юстиции. Нжде в Зангезуре допустил зверское убийство коммунистов: заживо сбрасывал их с Татевской скалы в пропасть. Об этом мне стало известно вначале от дашнакского руководства, а затем об этом же говорил мне и сам Нжде, заявляя, что он действовал как государственный деятель, а не как христианин. Этот его поступок стал даже предметом обсуждения партийного суда, собравшегося в Тебризе и где Нжде обвинялся в убийстве военнослужащего дашнакской армии Асланяна. Партийный суд исключил Нжде из партии. В Тебризе Нжде вел полулегальную жизнь, боясь расправы со стороны обманутых им людей. В 1925 г. Нжде был восстановлен в партии… В 1932 г. он ездил в США, где, разъезжая по армянским общинам, вел пропаганду в пользу дашнаков, одновременно создавая группы так называемых «Цегакронов», членами которых являлись молодые дашнаки.

Следователь:

— Что Вы понимаете, говоря «Цегакрон»?

Деведжян:

— Под этим следует понимать — преклонение перед расой и сохранением её чистоты, что равносильно нацизму-гитлеризму. Таким образом, Нжде со своим «Цегакроном» пропагандировал фашизм в армянской действительности. В 1936 или 1937 гг. Нжде вторично был исключен из партии дашнаков за раскольническую работу. В период Второй мировой войны Нжде стал активно сотрудничать с немцами. Нжде неоднократно выступал с пропагандистскими речами перед военнопленными армянами, призывая их к вооруженной борьбе против СССР, заявляя: «Кто погибает за Германию, тот погибает за Армению».

Следователь:

— Скажите, какое количество людей было убито путем сбрасывания их с Татевских скал в пропасть?

Деведжян:

— Точное количество убитых мне не известно, эсер Хондкарян Аршам во время беседы со мной в Тавризе возмущался действиями Нжде и сказал: «Этот негодяй не пожалел даже женщин».

Протокол допроса Нжде (выписка) 2 сентября 1947 г., номер 7 [24]

Следователь:

— В своем ультиматуме от 27-го сентября Вы писали: «Турок и русских я уничтожаю с таким наслаждением, с каким уничтожаю в бою и вне боя». Говорили: «Отношение мое к русскому человеку было более гуманным, ибо я не мог терпеть, чтобы красноармейцу было оказано бесчеловечное отношение». Как видите, документы говорят о Вашем неискреннем поведении на следствии. Следствие требует от Вас искренних показаний об убийствах, совершенных по Вашему приказанию в Зангезуре.

Нжде:

— Психология моих слов — «Турок и русских я уничтожаю с таким наслаждением, с каким уничтожаю в бою и вне боя» — заключается в том, что, желая избежать конфликта с Красной Армией и путем запугивания обескуражить прибывших в Кюрдкенд диверсантов, я предложил им уйти из Кюрдкенда.

Следователь:

— А сколько человек было убито по Вашему приказанию «вне боя»?

Нжде:

— Вне боя по моему приказанию не было убито ни одного человека.

Следователь:

— Расскажите, чем был вызван созыв «Общезангезурского» съезда 25 декабря 1920 г. в Татеве, какие были приняты решения и Ваша роль на этом съезде?

Нжде:

— На этом съезде я роли не играл, а был избран спарапетом (главнокомандующим). Съезд был созван с целью создать нормальное положение в пределах Зангезура и ждать момента присоединения к Родине — Армении.

Следователь:

— К какой же Армении должен был присоединиться Зангезур?

Нжде:

— К Советской Армении.

Следователь:

— Нет, это не так. Работа съезда была направлена исключительно против советской власти и имела целью усиление борьбы против Красной Армении.

Нжде:

— Вся деятельность автономного правительства после съезда была направлена к тому, чтобы поняли, почему оно против присоединения Зангезура к Азербайджану и что стремится к присоединению к своей родной территории — Советской Армении. Поэтому оно и вело переговоры с правительством Советской Армении.

Следователь:

— Вы это утверждаете?

Нжде:

— Да.

Следователь:

— В таком случае, почему же Вы восстали и вели бои против Красной Армии?

Нжде:

— Восстание дашнаков в 1921 г. (18-го февраля) было организовано «Комитетом спасения» Врацяна.

Следователь:

— А разве Вы не были связаны и подчинены «Комитету спасения»?

Нжде:

— Нет, к «Комитету спасения» я не имел никакого отношения.

Протокол допроса свидетеля Арсена Хойлунца (выписка)16 сентября 1947 г., номер 8 [25]

Следователь:

— Скажите, известен ли Вам Нжде — Гарегин Тер-Арутюнян?

Хойлунц:

— Да, Гарегин Нжде мне известен по Зангезуру. Нжде в Зангезуре являлся командующим дашнакскими вооруженными силами Капанского района.

Следователь:

— Расскажите, какие меры были приняты Нжде против революционеров-коммунистов в Зангезуре?

Хойлунц:

— 27 мая 1920 г. подпольной коммунистической организацией села Хндзореск было поднято восстание против дашнаков. Оно было подавлено вооруженными силами под руководством Нжде и Дро. По приказу Нжде были расстреляны активные его участники — Иттибарян Искандар и Карагозян Макич.

Следователь:

— Откуда Вам стало известно об этом, и кто может подтвердить?

Хойлунц:

— Я сам являлся активным участником этого восстания и был захвачен в плен. В день расстрела я находился под арестом в здании рядом со школой. Через окно я видел, как Иттибаряна и Карагозяна вывели из того помещения, где я был заперт. Я помню, что Нжде подошел к солдатам, что-то сказал и после того расстрел был приведен в исполнение. Для того чтобы никто из жителей села не ушел и видел расстрел, они немедленно были окружены вооруженными солдатами. Этот факт могут подтвердить: Джанунц Аваг, Мартиросян Сергей, Асатрян Матевос. В декабре 1920 г. и январе 1921 г. в Хндзореске по приказу Нжде были расстреляны шесть коммунистов-армян: Балоян Ованес, Мартирос (фамилию не помню), женщина по имени Соня и другие. Эти шесть коммунистов похоронены во дворе сельской школы. В начале 1921 г. в Капане под руководством Нжде были расстреляны: председатель Зангезурского уездного комитета компартии Сейри и руководитель партийной организации Капанского района Баграт Арутюнян и другие видные коммунисты. Эти факты могут подтвердить: Манучарян Герасим, Петросян Макич.

Следователь:

— Что Вам известно о зверских убийствах в Татеве, осуществленных Нжде?

Хойлунц:

— В конце 1920 г. и начале 1921 г. по приказу Нжде были расстреляны или сброшены живыми в пропасть более 400 красноармейцев-русских, крестьян и рабочих армян. После установления советской власти в Зангезуре я был назначен секретарем райкома партии Татевского участка. Под моим руководством трупы убитых в Татеве были подобраны в ложбинах и похоронены. Приблизительно было 400 трупов. Татевские события могут подтвердить: Хуршудян Асатур, Караперян Согомон, Паронян Асатур, Гарибян Рубен и другие.

Следователь:

— Что еще можете добавить?

Хойлунц:

— Все факты о злодеяниях Нжде, которые мне известны, я изложил. Должен заявить, что население Зангезура, как крестьяне, так и рабочие, знают Нжде как палача армянского народа.

Протокол допроса свидетеля Авага Джанунца (выписка) 17 сентября 1947 г., номер 9 [26]

Следователь:

— Расскажите, что Вам известно об антисоветской деятельности Нжде в Зангезуре?

Джанунц:

— 28-го мая 1920 г. в селе Хндзореск и близлежащих селах началось восстание против власти дашнаков, которое было подавлено Нжде; в результате часть восставших, в том числе и я, скрылись в лесах, часть была арестована Нжде. Руководитель восстания Иттибарян Искандар и отец коммуниста Макича были расстреляны лично Нжде.

Следователь:

— Кто может подтвердить факт расстрела Иттибаряна и отца Карагозяна?

Джанунц:

— Хойлунц Арсен и Асатурян Матевос, в день расстрела Хойлунц и Асатрян находились в селе Хндзореск. 6 января 1921 г. по приказанию Нжде публично были расстреляны Ованесян Степан, Тарян Сона и Тевунц Татевос… Но наиболее страшным злодеянием Нжде было то, что по его приказу были брошены в татевское ущелье 263 русских красноармейца, из которых часть были сброшены в ущелье живыми, а остальные после расстрела. Это могут подтвердить: Товмасян Арутюн, Хуршудян Асатур, Хуршудян Аршак. В декабре 1920 г. в Капане, на рудниках, по приказанию Нжде были утоплены в глубоких ямах, заполненных водой, много революционеров армян и красногвардейцев. Этот факт лично мною был проверен, когда я был начальником милиции Капана, это могут подтвердить: Мартиросян Арташес и Мартиросян Мартик. В ноябре 1920 г. в Горисе Нжде захватил в плен секретаря Горисского горкома компартии Сейри, который учился вместе с Нжде. После полуторамесячного тюремного заключения Нжде приказал своему помощнику Герасиму Атаджаняну расстрелять Сейри. Этот факт могут подтвердить упомянутые выше Мартиросян Арташес и Мартиросян Мартик. Сейри был мною найден в подвале здания, где он был расстрелян.

Протокол допроса Нжде (выписка) 18 сентября 1947 г., номер 10 [27]

Следователь:

— Знаете ли Вы Сейри?

Нжде:

— Да, я Сейри знаю с Тифлиса, когда мы совместно в 1911 г. редактировали литературный альманах «Патани» (Юноша). По неизвестным мне причинам, он оказался в Зангезуре. В Горис я вошел после отхода советских частей. При обходе тюрьмы, где находились арестованные советской властью лица, в их числе я увидел Сейри. Он мне рассказал о причине своего ареста. По его словам, он должен был вести подпольную работу против меня и, будучи близким мне человеком, отказался от этого, за что и был арестован. Я освободил Сейри, и после этого он жил в Капане, где дислоцировался мой штаб. Зимою 1920 г. Сейри был убит, по одной версии, убийство было совершено дашнакским военным министром Тер-Минасяном Рубеном, по другой — местными жителями, якобы при попытке бегства.

Следователь:

— Вы говорите неправду. Узнав, что Сейри является коммунистом, Вы его и расстреляли.

Нжде:

— Я настаиваю на своем показании.

Следователь:

— Если он отказался выступать против Вас, т. е. дашнаков, зачем было Тер-Минасяну убивать его?

Нжде:

— Потому, что Тер-Минасян был злобно настроен по отношению к коммунистам… причём он и против меня был, так как я приютил Сейри.

Следователь:

— Вам предъявляется показание свидетеля Джанунца Авага о том, что Вы захватили в плен… Сейри и после полуторамесячного заключения приказали своему помощнику Герасиму Атаджаняну расстрелять его, что и было выполнено.

Нжде:

— Я отрицаю это.

Следователь:

— Вам предъявляется показание свидетеля Хойлунца Арсена о том, что в Горисе Вами был расстрелян коммунист Сейри. Вы опять будете отрицать, что убийство Сейри было совершено по Вашему приказанию?

Нжде:

— Да, отрицаю.

Следователь:

— Следствие предлагает Вам давать правдивые показания.

Нжде:

— Я настаиваю на своем показании.

Протокол допроса Нжде (выписка) 19 сентября 1947 г., номер 11 [28]

Следователь:

— Следствие располагает данными, что по Вашему приказанию в конце 1920 и начале 1921 гг. были сброшены в татевское ущелье сотни людей — коммунистов и красноармейцев, что Вы скажете об этом?

Нжде:

— Из Татевского монастыря в ущелье были сброшены только два человека, привезенные «Комитетом спасения» Врацяна, по приказу которого и было совершено это убийство.

Следователь:

— Предъявляется Вам показание Хойлунца: «…по приказу Нжде были расстреляны или сброшены живьём в ущелье более 400 русских красноармейцев, коммунистов, крестьян и рабочих армян…»

Нжде:

— Я отрицаю это.

Следователь:

— Предъявляется Вам показание свидетеля Джанунца Авага: «…по приказанию Нжде были брошены в татевское ущелье 263 русских красноармейца, из которых часть была сброшена живыми, а остальные после расстрела». Вы опять отрицаете это?

Нжде:

— Да, отрицаю, показания свидетелей Хойлунца и Джанунца считаю неправильными. Однако считаю, что, возможно, свидетели Хойлунц и Джанунц имеют в виду тех 200 турок из отряда Завал-паши, которых советская власть использовала против нас и которых расстреляли и сбросили в ущелье.

Следователь:

— То были не турки, а коммунисты и красноармейцы. Следствие еще раз требует правдивого ответа.

Нжде:

— Я настаиваю, что убитые были турки, одетые в красноармейскую форму, и, возможно, свидетели Хойлунц и Джанунц, исходя из этого, полагали, что они — русские и армяне.

Протокол допроса свидетеля Пароняна Асатура (выписка) 22 сентября 1947 г. номер 12 [29]

Следователь:

— Расскажите, где Вы находились в период с 1920—1921 гг.

Паронян:

— В составе бригады Красной Армии я служил в Нагорном Карабахе, был взят в плен дашнакскими военными силами под командованием хмбапета (атамана) Тевана. Это произошло в ноябре или декабре 1920-го. Меня и еще 7 красноармейцев-русских доставили в Горис, где мы просидели в тюрьме 4,5 месяца, а потом нас увезли в Татевский монастырь.

Следователь:

— Что Вам известно об убийствах красноармейцев и коммунистов в Татеве?

Паронян:

— Со мной в тюрьме сидело 23 человека, из которых 7 красноармейцев-русских. Из них 15 было расстреляно, сброшено в ущелье, а 8 человек, в том числе и я, — освобождены. Из расстрелянных я помню имена: Алексана из Сисиана, Костанда из Шинуайра, Ивана Маркаряна из села Карашен.

Следователь:

— По чьему приказанию они были расстреляны?

Паронян:

— Непосредственно расстрелами руководил хмбапет Курд Ефрем, а приказы о расстрелах исходили от спарапета, т. е. Нжде.

Следователь:

— Еще какие факты расстрелов в Татеве Вам известны?

Паронян:

— Отступая из Еревана, дашнаки привезли в Татев арестованных коммунистов — около 500 человек. Их должны были расстрелять, но это приказание Нжде было отменено Рубен-пашой (Рубен Тер-Минасян. — А. А.). Из 500 человек было расстреляно около 40 человек.

Следователь:

— Сколько всего человек было убито в Татеве в 1921 г.

Паронян:

— По распоряжению спарапета Нжде в Татеве было убито около 400 человек коммунистов и красноармейцев.

Следователь:

— Может быть, среди них были и турки?

Паронян:

— Нет, среди убитых не было ни одного турка.

Представленные документы вроде бы не оставляют места для сомнений в истинных целях предложения Нжде своих услуг КГБ. Сделав предлог о борьбе против Турции своим единственным и постоянным мотивом, Нжде в действительности преследовал очень простую и по-человечески понятную цель — остаться в живых. Но цепляться за жизнь любой ценой — кажется, не совсем подходит надуманному образу «рыцаря», как его понимал Нжде. Стоит жить, чтобы теперь уже стать марионеткой КГБ? На этот вопрос, как мы видели, Нжде имел свой традиционный и спасительный ответ: да, это стоит того, если живешь ради борьбы против турок. А на деле: как он будет бороться, каким образом, какими силами и средствами, вместе с кем, — вот на эти вопросы он не даёт ответа. Немцы такой борьбы ему не обещали, такой борьбы ему не обещала и советская власть. Для Нжде неважно, поверят ему или нет, для него важно иметь какой-нибудь «убедительный» аргумент, почему он бесчестную жизнь предпочёл почётной смерти, когда ещё там — в Софии, до ареста, мог умереть как настоящий рыцарь, как пропагандируемый им «цегакрон» и «мученик идеи», чтобы не вышло так, как он писал незадолго до ареста: «семикратный подлец тот, кто при любых обстоятельствах жизнь предпочитает смерти» [30]. Вот что, значит, это сказано для других, это не для него? Ну, конечно, ведь он же «исключительный», да ведь у него же ещё есть работа, ведь Турция пока не уничтожена, вот потому он и решил всё-таки «жизнь предпочесть смерти»…Вот его письмо министру государственной безопасности Армении Кримяну (выписка) [31]: «Армянин может и не быть большевиком, но не может не быть с Советским Союзом, если он истинный и политически зрелый патриот. Армянин всей душой и мыслью обязательно должен быть просоветским, ибо в послевоенном мире имеется одна значительная сила, которая из государственных и гуманных побуждений заинтересована в воссоединении части наших территорий в Турецкой Армении с Советской Арменией. Эта единственная сила — Советский Союз… Вот почему я считаю англо-американофильство равноценным туркофильству и предательству Родины — Армении…». Для пропаганды в пользу Советского Союза среди армянской диаспоры Нжде, снова давая силу воображению, даже предлагает освободить его и отправить за границу: «В эти ответственные дни я должен быть на свободе, чтобы потрясти ум, совесть и сознание зарубежных армян, чтобы удержать их от сознательного и бессознательного отречения от Родины. Гражданин министр! Время работает не в пользу мира, чем позже, тем трудней будет решить те задачи, о которых я говорил вашим соответствующим органам. С другой стороны, мое здоровье, требующее серьезного лечения, с каждым днем ухудшается. Исходя из этого, прошу Вас ускорить решение моего вопроса…». Ни больше ни меньше. Неужели взявшей Берлин, сильной и победоносной Красной Армии нужен был сомнительный «военный гений» Нжде, даже если бы создалась реальная возможность войны с Турцией? Какое он мог бы принимать участие во всём этом, кем он был, или что он мог сделать? Неужели победившей половину мира Красной Армии осталось возложить все свои надежды на «опустившего крылья хуступского орла»? Неужели у неё не было другого полководца, что она должна была бы позорить и дискредитировать себя на весь мир, обращаясь за помощью к арестанту, обвиняемому в прислужничестве гитлеровцам? Неужели гордящийся славной победой советский солдат захотел бы идти в бой с кем-то таким, кого-то подобного видеть рядом с собой, и как ему это можно было бы объяснить? Давайте задумаемся, если бы Советы имели связанные с ним более или менее серьёзные «геополитические» программы, то зачем тогда его держали в тюрьме, неужели кого-нибудь столь «исключительного» изнурили бы в тюрьме, если бы пожелали использовать его «огромный авторитет и непревзойдённую мысль»? Нет, конечно, так что не будем обманывать самих себя. Не так ли, что этот человек, которому на момент ареста было 60 лет, на протяжении 25 лет не участвовал в какой-либо боевой или специальной операции? В этом случае он должен был находиться в каком-нибудь подходящем военно-разведывательном центре, должен был проходить специальные курсы и подготовку, соприкоснуться и познакомиться с новой ситуацией, с новыми условиями и в свою очередь свой «огромный антитурецкий опыт и богатые знания» должен был передать новым «друзьям». В действительности советская госбезопасность видела перед собой пугливого и безвольного врага, который самое большее мог быть ржавой разменной монетой в предполагаемой шпионской игре с Дашнакцутюн, всего лишь «пропагандистской наживкой», — тщеславный фанфарон и ничего более. Чекисты, как было сказано, этого не скрывали и никаких причин скрывать не имели. Они действовали открыто и понятно, видя, что их себялюбивый и очарованный собой «партнёр» не столь уж хочет умирать, а с такими легко работать. Неужели Нжде не понимал столь простых вещей? Понимал, ещё как понимал. Однажды в камере Нжде на короткое время чуть-чуть приподнимает маску «наивного рыцаря» и открывает своё сердце перед Деведжяном: «…Видимо, эти собаки не заинтересованы судьбой армянского народа, а только тем, как бы использовать моё имя, для того чтобы пропихнуть своих людей в партию Дашнакцутюн и взорвать её изнутри» [32]. Точно, а ещё точнее, желание КГБ было в том, чтобы его сторона захватила Дашнакцутюн, нейтрализовала её (партии) антисоветскую пропаганду. А что, «эти собаки» когда-либо обещали что-то ещё, «эти собаки» были виноваты, что напуганному смертью «патриоту-рыцарю» нужен был предлог для спасения своей шкуры, что он для прикрытия своего позорного падения на пустом месте приписал себе какую-то смехотворную мифическую миссию, в некоем несуществующем «антитурецком фронте»? Так что Нжде отлично понимал, что он всего лишь дешёвый сыр для мышеловки, понимал и соглашался с этой ролью. Чтобы поднять себе цену, он мучился, унижался, раболепствовал, непрестанно заискивал, раскрывался, говорил, писал, рассказывал, сообщал даже больше, чем от него ожидали, только бы избежать расстрела. Во время первых допросов Нжде держится как школьник-подросток, который совершил проступок и очень боится наказания. Рассказывает все, что ему известно, — виноваты все: турки, немцы, Дро, Врацян, Рубен — все, но только не он. Сообщает вещи и даёт имена, которых от него и не требовалось. Чего стоит один только отрывок из допроса №3, где он рассказывает следователю про Деведжяна: «…в данный момент живёт в Варне, у своей сестры»; или о ком-то ещё: «…живёт в Бухаресте, занимается коммерцией»; или «…имеет слесарную мастерскую в Пловдиве», или «…проживает в Софии, сапожник», или «…сейчас должен быть в Бердянске, имел столовую, возле рынка»; или в допросе №1: «некто Аствацатрян, владелец магазина скобяных изделий в Софии… Фамилий остальных не помню, но всех знаю в лицо, там я бывал несколько раз, встречался со всеми»; или в допросе №4: «был из доверенных людей Дро… дашнак Арто, во время правления дашнаков был начальником полиции в Аштараке или помощником… Он тоже занимался шпионажем в пользу немцев… Арто сейчас должен быть в Бухаресте, там его знают все армяне»; либо более красноречиво в допросе №2: «…фамилий остальных не знаю. Их хорошо знает доктор Айк Асатрян, он живёт в Софии, в доме свояка, который владеет кофейней. Его адрес можно узнать с помощью армянской церкви». Разумеется, таких подробностей и тем более советов — кого, каким образом найти, где и с чьей помощью — от него даже и не ожидали. Само собой понятно, что он мог и не знать, где нашёл убежище тот или иной человек, тем более в то смятенное время. Спустя три месяца после этого показания Нжде, был обнаружен и арестован его единомышленник и близкий друг Айк Асатрян, а Деведжян бежит из Софии, где, как осведомил следователя Нжде, он нашёл пристанище в доме сестры, но и его нашли. Столь щедрая искренность с чекистами, согласитесь, весьма похожа на то, что обычно называют «донос»… Так пасть… Это, ясно, не была обязательная линия поведения, которую, пусть с большим усилием, можно попробовать понять: ну, человек ведь оказался в когтях чекистов, наверное, пытали, истязали — не выдержал. Так бывало, в застенках КГБ так многие «сломались», и они были достойны искреннего сострадания. Но тут другое дело, Нжде не подвергался пыткам, даже больше, пользовался великодушным дружелюбием чекистов. Конечно, эта доброжелательность была не бесплатной, она имела свою цену, и Нжде должен был платить за это, он занимался торговлей с КГБ, и ему платили его «заслуженные» 30 сребреников. Мы увидели, что во всех тех случаях, когда приближается опасность, когда речь заходит об обвинении лично его в тяжких преступлениях, об убийствах, совершённых по его приказу в Зангезуре, Нжде настойчиво и непреклонно снимает с себя вину: «я отрицаю это», «я настаиваю на своём показании», «да, отрицаю». Но в части всех доносов, говоря о других, Нжде охотно выступает с инициативой, хочет показаться «доброжелателем», хочет показать, что он ещё пригодится чекистам, что он готов сказать больше, чем от него требуют, что он может иметь значение для них, что его можно использовать вместо того, чтобы расстрелять. Однако в случае «рыцаря-героя», который учит, что «подлец тот, кто любой ценой жизнь предпочитает смерти», — это деградация личности, это падение на самое дно, это самоотрицание и самоуничтожение, это отступление от прожитой жизни и «беспримерной борьбы», которой он столь любил хвалиться и кичиться до ареста. Да, это беспощадное обвинение, мы это полностью осознаём, по этой причине оно получит дополнительное и подробное разъяснение, это не та проблема, которую можно обойти, проигнорировать, значит: или Нжде — шкурник и трусливый предатель, или всё это «фальсификация» чекистов, мы понимаем также, что многие захотели бы ухватиться за гипотезу «фальсификации», только бы спасти бесхитростную сказку про своего «героя».

Мы уже говорили, что в заключительной части этой истории вернёмся к наболевшему обсуждению «сфальсифицировано — не сфальсифицировано», дабы убедиться, что ничего «не сфальсифицировано», что у чекистов для этого не было причины. Это потом, а теперь продолжим… Больше всего Нжде пугала глава его зангензурской деятельности. Здесь он уже не был марионеткой, здесь он был хозяин, и всё происходило по его приказу, в том числе расстрелы. «Рыцарь», сам себя провозгласивший «хуступским орлом», дабы избежать возможной смертной казни, «скромно» преуменьшает «историческое значение своей исключительной личности», готов к любому принижению: да, он был спарапетом (главнокомандующим), но в Общезангезурском собрании, якобы, особой роли не играл. Теперь приведём не очень длинную, но весьма характерную цитату из газеты тех далёких лет: «Будущий историк должен, подобно Диогену, взяв фонарь, разворошить историю нашего века, чтобы найти тех идейных деятелей, деяния которых подобны свершениям героев старых сказок… историк найдёт очень мало тех, чьё имя будет достойно увековечивания… Безусловно и несомненно, в их числе будет имя Гарегина Нжде…» [33]. Прочтём название этой газеты — «Сюник», напечатана в Горисе, в 1920 году. Не удивляйтесь, если однажды «будущий историк, взяв фонарь Диогена», случайно «разворошит и найдёт», что автор этого великолепного дифирамба — сам Нжде. Но давайте продолжим. Как видно из протокола №5, он в своих ответах подчас доходит до полного бреда. На вопрос, к какой Армении он хотел присоединить Зангезур, перепуганный «герой», чтобы понравиться следователю, отвечает: «к Советской Армении». «Только ради того, чтобы влачить жалкое существование, — не пресмыкайся, не унижайся, не лги! Лгать — значит бранить истину, отрекаться — значит перестать быть человеком…» — это тоже одна из часто цитируемых «мудрых заповедей» «рыцаря», и снова сказано для других, это тоже не для него, потому что ему «можно» и пресмыкаться, и унижаться, и лгать, но ведь он это делает не просто так, ему необходимо остаться живым, разумеется, «для нации и назло туркам». Ну, после всего этого, «печальный рыцарь» вызывает только отвращение. Ужас перед смертью вверг его в панику, он даже потерял способность логично лгать. Нет, вы только представьте себе, сначала «по-геройски» объявить Зангезур отделённым от Советской Армении, сражаться против Советской Армении, проливать кровь армян, а потом объяснить, что он это делал ради присоединения к Советской Армении. Следователь, конечно же, очень хорошо знал, кого допрашивает, знал, что он лжёт. Да и сам Нжде также знал, что он знает. Однако опять-таки неважно, поверят ему или нет, только бы он смог показать, что готов служить, пускай они не верят, но увидят его угодливость, увидят его унижение, увидят его падение, увидят и, быть может, пощадят. Давайте в связи с этим познакомимся с резолюцией, принятой съездом: «Зангезур всегда стремился и стремится быть неотделимой частью родины — Армянской Республики, но, учитывая последние политические изменения в Армении, что она вынужденно из-за ряда неудачных политических обстоятельств объявила себя советской, это правопорядок, с которым никогда не сможет примириться наш народ, съезд решил отделиться от этого правопорядка, действовать самостоятельно и жить собственной жизнью» (25.12.1920). Лейтмотив спасения жизни ещё более ярко и образно выражается именно в письме Сталину, которое, естественно, ему не передают, не считая важным. Напомним, что письмо было написано ещё до оглашения приговора, Нжде пока не мог быть уверен, что его оставят в живых. В этом письме Нжде, кажется, ничего нового не добавляет ко всему тому, что уже сказал и написал. Однако письмо само собой производит впечатление кульминации в трагикомедии от «непонятого рыцаря», умоляющего врага пощадить жизнь, это шедевр душераздирающего покаяния, апофеоз жанра.

Председателю Совета Министров Сталину [34]

(письмо не было отправлено Сталину)

Мое дело направлено в Москву. Я не ожидал двух вещей: во-первых, что после того, как я остался в Софии с целью найти общий язык с советской властью, меня арестуют, во-вторых, что меня привлекут к суду.

Помимо судебных кодексов и выше них имеется неписаный закон рыцарства, в случае игнорирования которого исчезает всякое доверие между людьми и народами. Нельзя, проанализировав психологию сделанного мною рыцарского шага, отказать мне в справедливости. Ибо тот, кто сделал такой шаг, как я, доказывает две вещи:

а) то, что он перестал себя чувствовать противником той власти, которой он доверяет;

б) что власть, которой он доверяет свою жизнь и достоинство, не может не ответить таким же рыцарским жестом на рыцарство.

Я не думаю, что была велика численность людей, которые повели себя так, как я, даже если их было больше одного. Если бы я смотрел на жизнь как на средство получения личного наслаждения, то и я бы уехал из Софии… Однако факт, что я не только не позволил себе враждебных поступков (учитывая при этом мои умения и возможности), но и, наоборот, совершил такие действия, которых мой противник, не будучи в курсе моего душевного состояния, от меня не ожидал. Рискуя своей жизнью, я сделал невозможными начинания предателя родины Дро, направленные против Армении. Я отговорил подготовленных им диверсантов отправиться в Советскую Армению (а одному из них — Грайру из Мегри — я устроил побег в Болгарию, чтобы его не принудили к отправке в Армению). Я не поехал на Восточный фронт, не позволил, чтобы мои ребята, подготовленные для действий против Турции, были использованы на антисоветском фронте. Я больше не появлялся у легионеров и не посещал концентрационных лагерей, тем самым давая понять военнопленным армянам, что не следует бороться за Германию. А до всего этого, до войны, я делал безуспешные попытки связаться с Вашим дипломатическим представительством. Наконец, я проявлял отрицательное отношение к белогвардейскому «РОВС»-у (Российский Общевойсковой Союз), который искал террористов для совершения покушения на Вашу жизнь. Моя связь с немцами имела антитурецкую основу и то в те дни, когда советско-германская дружба была еще в силе. Относительно моей деятельности в Зангезуре (по поводу чего мне было неоднократно сказано, что в силу политической давности об этом не может быть и речи), я должен сказать следующее: если бы не турецкий фактор, не было бы и Зангезурского противостояния. В свое время Советы, исходя из своих государственных интересов, оказали Турции серьезное содействие. Эта протурецкая политика не могла не возмутить тех, кто мыслил так же, как я. Темные и злокозненные происки пантюркистов на линии Анкара-Нахичевань-Баку и появление в том же году турецких батальонов в Зангезуре не могли не создать атмосферы подозрения и недоверия, что и спровоцировало противостояние. Полномочный представитель Красной Армии Геккер в своём официальном письме на мое имя частично проясняет происшедшее: «В Зангезуре взаправду имело место позорное событие, за что мы себя не хвалим». Речь идет о турецком полке.

Гражданин генералиссимус!

Вы отчасти знаете обо мне. Я не хотел бы жить, если бы не чувствовал, что есть еще задачи, ради которых стоит жить. Умереть? Есть ли что легче смерти для старого патриота и революционера? Не презрением ли к смерти объясняется то, что я не выехал из Софии? Меня не интересуют ни жизнь и ни смерть, а лишь последнее в этом мире мое желание: принять участие в гибели феодальной Турции. Поэтому я бы не хотел, чтобы тысячи моих последователей и друзей говорили: «Счастливцы турки, ибо один из их врагов убивает их другого врага!» Я не хотел бы умереть в Ваших тюрьмах. Зарубежные армяне скажут: «Большевики убили исторического врага Турции». Из моей смерти извлекут пользу Ваши враги. Я не уехал — доверяя Вам и будучи уверенным, что мой рыцарски-патриотический шаг по достоинству будет понят и оценен… Ныне, когда враги Советского Союза покровительствуют огромным антисоветским массам, принесение в жертву одного заклятого врага Турции не может не рассматриваться турками как знак слабости. Позвольте сказать еще одну истину.

Частичная репатриация не разрешит проблем взаимоотношений армянской эмиграции и советской власти. Главное — не репатриация нескольких тысяч армян, а создание среди армянской эмиграции просоветских настроений и использование последних в интересах Советского Союза и Армении. Я не думаю, чтобы нашлось другое лицо, более подходящее, чем я, для выполнения этой патриотической миссии.

Гражданин генералиссимус!

Не покинув Софию, я проявил высокий патриотизм и искреннее желание примириться с Советской властью. Я остался, доверяя Вам. Кто доверяется истинно великому человеку, истинному величию, тот не раскаивается. Верю, что на мое рыцарство, будет отвечено рыцарством.

Г. Тер-Арутюнян-Нжде.

16/10 декабря 1947 г. (под документом поставлены две даты).

Ну конечно, неужели он, «патриот и рыцарь», может бояться смерти? Рыцарям не дано такого права! Верно, он не страшится смерти: «Жизнь и смерть меня не интересуют…». И вместе с тем: «…я не хотел бы умереть в Ваших тюрьмах…». Жизнь очень нужна ему, понимаете? У него ещё есть незавершённая борьба, а если его расстреляете, то турки только рады будут этому. Он ещё будет полезен Советам, именно ему, великому человеку — Сталину. Так что пощадите… Неужели он остался бы в Софии, если бы боялся смерти? Кто, кроме него, способен на такое рыцарство, наверное, только великий Сталин? Нжде так настойчиво убеждает в своём «благородном пренебрежении» к смерти, с такой доходящей до несерьёзности частотой, что это вызывает очень сильные сомнения в искренности «отважного рыцаря». Где это видано, чтобы презирающий смерть «герой» распространял «извещения» об этом при каждом неподходящем поводе и подчас вовсе без повода? В конце концов, только после получения приговора о лишении свободы тема «презрения к смерти» теряет для него актуальность и объятый ужасом «рыцарь» немного берёт себя в руки. Мало времени прошло с тех пор, когда Нжде с восхищением писал: «Немецкое племя играет общечеловеческую роль, подобающую её силе и рыцарству. Быть с Германией — более ясный моральный и гуманный долг, чем политический» [35]. Именно поэтому «…погибнуть ради Германии — значит погибнуть ради Армении!» Но наступили иные времена, оказавшийся в тюрьме достославный рыцарь «неожиданно» понял, что теперь быть с Советами стало «ясным моральным и гуманным долгом». Теперь уже «долг каждого армянина быть вместе с Советским Союзом, если он искренний патриот!». Нжде настойчиво заверяет адресата письма: он ничего не имеет против советской власти, да почти и не имел, даже в Зангезуре, там было всего лишь маленькое недоразумение, да и оно — не по его вине. Кстати, в вопросе недоразумения с этим турецким полком, как пишет Нжде, командование Красной Армии искренне признало свою ошибку, это была даже не ошибка, это была глупость, которую большевики, к счастью, больше не повторили. Вот решение Политбюро ЦК ВКП (б) о прекращении передвижения Красной Армии по территории Армении:

30 марта 1920 г.

«…Предложить товарищу Чичерину дать рекомендацию о том, чтобы русские военные части отныне не двигались в сторону Армении, в связи с этим, убедить кавказских товарищей быть максимально осторожными, во избежание провокации турецкого нападения». [36]

В дальнейшем полномочный представитель России в Армении Борис Легран делится своими впечатлениями об этих событиях с министром иностранных дел России Чичериным, представим один отрывок из его радиограммы:

«…Наша военная политика в Азербайджане продолжает допускать ошибки… На Зангезур были брошены татарские силы, столь же неразумно были отправлены отряды турецких военнопленных, которые разорили сёла. В результате — всеобщее возмущение народа… Беда в том, что наше командование поддаётся националистическим настроениям Азербайджана, а армия не имеет хорошего состава комиссаров… У нас нет определённой линии по армяно-турецкому вопросу, и мы плетёмся в хвосте событий. 28 ноября 1920 г.» [37]

Так или иначе, Нжде продолжает заискивать перед «вождём народов», убеждая, что он, даже будучи на службе у немцев, старался быть полезным красным и лично Сталину. Это только предатель родины Дро до самого конца всецело служил нацистам. «Я сделал невозможными начинания предателя родины Дро, направленные против Армении, — оправдывается в письме Нжде. — Я отговорил подготовленных им диверсантов отправиться в Советскую Армению… Я не позволил, чтобы мои ребята, подготовленные для действий против Турции, были использованы на антисоветском фронте». Он, Нжде, свою жизнь доверил советской власти, великому человеку, истинному величию, Сталину, веря, что на его рыцарство будет отвечено рыцарством. Вот так. Или это письмо Сталину тоже «подделали»? Известно, что письмо не передали Сталину, а то можно было бы подумать, что Сталин сам его и подделал, ведь кто другой мог осмелиться подделать письмо, адресованное вождю? В одном вопросе, возможно, Нжде не лжёт или почти не лжёт, когда говорит, что вернул назад группу диверсантов, узнав, что их хотят отправить в Армению.

Снова обратимся к показаниям Айка Асатряна.

Следователь:

— Скажите, как должна была действовать группа диверсантов против Советского Союза?

Асатрян:

— Я узнал от генерала Нжде, что эту группу немцы должны были использовать на территории Советской Армении… Именно по этой причине по настойчивому требованию Нжде эта группа, кроме нескольких человек, в декабре 1943-го вернулась в Болгарию. [38]

Как видим, в этом эпизоде Айк Асатрян подтверждает слова Нжде, отметим, что они находились в различных тюрьмах и не имели возможности общаться друг с другом. В любом случае, это было разумное решение… Был конец 1943-го, Сталинград и Курск остудили многие головы, началось победное шествие Красной Армии. Пришло время собирать камни… После смерти Сталина Нжде жил с оптимистическими настроениями, ожидая досрочного освобождения. Остаться в живых ему уже казалось мало. А подобные настроения были небезосновательными. Смерть Сталина и в особенности казнь Берии многих «обитателей» советских тюрем преисполнила надежд о досрочном освобождении. Для «новых» правителей государства, конечно, было важно отделиться от «ошибок и искажений социалистической законности», совершенных «старым» режимом, чтобы показать, что со всем этим они якобы не связаны, виновник — «враг народа» Берия и его ставленники. По всей стране началось жестокое побоище «старых кадров», сотни высокопоставленных работников госбезопасности были приговорены к лишению свободы, а некоторые подверглись казни: министр госбезопасности СССР в 1946—1951 гг. Виктор Абакумов был расстрелян, первый заместитель министра госбезопасности Богдан Кобулов — расстрелян.

Разумеется, Армения тоже не избежала «охоты на ведьм». Министр госбезопасности Армении Сергей Корхмазян был исключен из рядов партии и приговорён к 10 годам лишения свободы, Никита Кримян, который был министром госбезопасности Армении в 1945—1947 гг., после убийства Берии был устранён из рядов партии и расстрелян, министр внутренних дел Армении в 1947—1953 гг. Хорен Григорян был расстрелян. Придание Берии образа чудовища было необходимо также и для того, чтобы от него плавно перейти к «осуждению культа личности» Сталина. Истории про «омерзительные преступления» Берии наводнили советскую прессу (как пример к сказанному, давайте здесь вспомним про глупейшую ложь об убийстве Агаси Ханджяна и католикоса Хорена, до сих пор распространённую среди нас). Надежда на возможность скорого освобождения создала праздничную атмосферу в местах заключения. Каждый день на имя правительства приходили прошения с просьбой о прощении. Эти прошения до путаницы были похожи одно на другое, все рассказывали, как несправедливо с ними обошлись, что следователи «врага народа» Берии при помощи пыток вырывали у них «признания» и «заводили на них дела», что они были незапятнанными и безупречными, как младенец, и чистыми, как слеза ребёнка… Вскоре для многих из них двери тюрьмы были открыты. Конечно, получившие свободу не были «невинными овечками», по крайней мере не все. Однако правительственный гуманизм был оправдан, в особенности по отношению к пожилым людям, тем, чьи руки не были запятнаны кровью военных преступлений, кроме того, они давно понесли справедливое наказание. Уже знакомый нам тюремный друг Нжде — Ованес Деведжян, а также Акоб Сируни-Чолоян (с ним мы тоже познакомимся) получили амнистию. Сложившаяся ситуация была обнадёживающей, и Нжде тоже решил испытать удачу. В 1954 году, в феврале месяце, он обратился с просьбой пересмотреть его дело к председателю Президиума Верховного Совета СССР Клименту Ефре?мовичу Ворошилову [39]. В этом письме Нжде излагает самые важные главы из своей политической биографии, снова подчёркивая исключительно антитурецкое содержание своей борьбы. «Я был, — пишет Нжде, — единственным армянским политическим деятелем, периодически подвергавшимся нападкам турецкой прессы». Конечно, всегда, везде, во всём он — единственный, исключительный и неповторимый. Так, Нжде вновь и вновь напоминает про решение «по-рыцарски» остаться в Софии: «Я остался в Софии, совершив рыцарско-патриотический шаг…». Затем Нжде объясняет, сколь несправедливо удерживать его в тюрьме, того человека, который свою искреннюю дружбу предложил советской стране. Своё письмо Нжде начинает следующим образом: «Гражданин президент! По отношению ко мне допущено вопиющее беззаконие, не имеющее прецедента в истории судопроизводства народов». Неслыханное, невиданное, не имеющее прецедента, такое только с ним — «рыцарем» — могло произойти, потому что его «судьба особенная», он повсюду, во всём, во все времена, в истории всех народов — единственный, неподражаемый, беспрецедентный, исключительный, бесподобный… Однако наш самовлюблённый и эгоистичный герой, как обычно, немного переоценивает всемирно-историческое значение своей личности. Его судьба всё-таки не столь уж необыкновенна, если вспомнить узника острова святой Елены по имени Наполеон. Вспомним несколько отрывков из писем и автобиографии Нжде как образцы самовосхваления и воскурения самому себе фимиама, доходящие до эгоизма:

«Должен ли я остаться (в Софии. — А. А.)? Да, отвечал мне мой внутренний голос патриота… Никаких рыцарских поступков в мире не было бы совершено, если бы не было такого убеждения, что есть люди, которые восхищаются рыцарскими и геройскими подвигами. Совершая своё отважное деяние, герой знает заранее, что даже враги должны его уважать». [40]

Ну, а кто же достоин восхищения и поклонения за свои «рыцарские и геройские подвиги», кажется, нетрудно догадаться.

«…Без Каракилисского сражения не существовало бы ни сегодняшней Армении, ни живущих там армян… Героическое трёхдневное Каракилисское сражение спасло армян Араратской долины от полного уничтожения и явилось основой для армянского государства», вероятно, так оно и есть, но как это произошло, каким чудом повезло армянскому народу, посмотрим. «В конце мая 1918-го я руководил Каракилисским сражением…», — пишет Нжде. Вот что, ну конечно, потому что там был он — рыцарь, богом избранный, неповторимый и единственный, и ничего, что он свою «героическую роль» немного преувеличивает… Нжде перечисляет свои подвиги далее.

«С малочисленной силой я поспешил к осаждённому Кохбу и спас армян этого района…».

«Я вёл бои под Аладжой, благодаря этому отступающие армянские воинские части… без потерь дошли до Александрополя…».

«Осенью 1919-го я спас второй армянский полк, который оказался в окружении…».

«Во второй половине 1919-го я перешёл в Сюник, чтобы помочь Гохтану… Область и её население были спасены…».

«Потом я посвятил себя делу защиты и спасения от уничтожения армянского населения Капана и Аревика…». [40]

«Все забыли, что только благодаря моим усилиям избежали судьбы евреев…».

Повсюду он — везде поспевающий герой и рыцарь… он идёт, он побеждает, он спасает!

«История человечества пока ещё не знает такого случая, чтобы человек находился в таком положении, в каком нахожусь я…».

«По отношению ко мне допущено вопиющее беззаконие, не имеющее прецедента в истории судопроизводства народов».

«Верю, что на моё рыцарство будет отвечено рыцарством».

«Я остался в Софии, совершив рыцарско-патриотический шаг…».

«Не покинув Софию, я продемонстрировал возвышенный патриотизм… не думаю, что найдутся многие, кто поступил бы так же, как поступил я…».

«Я…, я…, я…», неповторимый, необыкновенный, единственный, исключительный, бесподобный… в истории народов.

Однако снова вернёмся к письму… Нжде недоволен жестоким обращением следователей, порой даже чрезмерно легкомысленно. Его лишали сна и отдыха, допросы проводили в ночное время и продолжали их до самого рассвета. Не позволяли носить очки, для того чтобы следить, спит он или бодрствует. Забрали тетради, в которых были его философские размышления. Мы уже говорили, что Нжде настойчиво и последовательно отрицал свою связь с убийствами, совершёнными в Зангезуре, продолжая утверждать, что всё это произошло по приказу руководителей Дашнакцутюн. А вот «бериевские клеветники» — следователи — искажали смысл его слов, «показывали один документ, а подписывать давали совершенно другой…». Каким образом и откуда он это узнал, может, следователи обсуждали с ним свои «подлоги», признавались затем в этом, давали отчёт, мол, смотри, что мы сделали? Неужели документы только «показывали», ведь допрашиваемый их читал и под прочитанным собственноручно подтверждал: «прочитано мной, с моих слов записано верно». Так было в тех случаях, когда целью и задачей было любой ценой вырвать «признание» у допрашиваемого, и для достижения этого заключённый периодически подвергался пыткам, почти до потери сознания, когда для него становилось всё равно, только бы закончился этот кошмар. Такие вещи происходили, конечно, но не в случае с Нжде, которого чекисты никогда даже пальцем не тронули, так как такой необходимости не было, тем более что Нжде отрицал своё соучастие в зангезурских убийствах и мы видим это «отрицание» в его показаниях. Следовательно, что и почему может быть искажено? Однако Нжде так и не приводит никаких фактов «искажения смысла его слов» ни в этом письме, ни в других записях, только непрестанно лжёт и лжёт. Затем Нжде продолжает рассказывать, что следователи основательно подменили всю суть защиты Зангезура и хронологию событий, а его битва была только и только с турками, которые, (это тоже интересно, посмотрим, что он пишет), «…пользуясь отсутствием в Закавказье русских, пробовали осуществить свою мечту о пантюркизме». Ну что, выясняется, что в 1920—1921 гг. «было отсутствие русских» в Закавказье, Красная Армия не имеет никакого отношения к советизации Азербайджана, так как «отсутствовала», а его борьба, естественно, не могла быть против «отсутствующей» армии. Это не что иное, как ещё один пример бессмысленного и смешного вранья, однако же кого он обманывал? Вероятно, забыл, что немногим ранее в письме Сталину жаловался на глупую ошибку командующего именно этой «отсутствующей» армии? В те «старые добрые времена», до ареста, там — в безопасной и обеспеченной диаспоре, наш «бесстрашный хуступский рыцарь» все возможные газеты заполонил рядом своих потрясающих статей о своих «подвигах», о том, «Почему я поднял оружие против советских войск», а теперь — «они отсутствовали». Может быть, и письмо Ворошилову «подделали»? Нет, это уже не КГБ, а всецело творческое объединение, не говорите КГБ, говорите — Парнас.

Далее в письме:

«Следователь угрожал, что: «я достиг желаемого, принято решение отрезать ваш язык, но когда — не скажу, вскоре вы останетесь без языка и живьём сгниёте в тюрьме», за такие слова я назвал его «турком». Все четыре года меня держали под этим страхом, что мой язык могут отрезать… Я попросил провести экспертизу, чтобы разоблачить ложь свидетеля Хойлунца, на что Мелкумян, смеясь, ответил, что «вещественные доказательства давно обратились в землю и пепел».

Вот с таким цинизмом Мелкумян высмеивал ленинские нормы законности. Но самое страшное было то, что они угрожали свести счёты с его родными и близкими. «Я был шокирован произволом, который царил в Ереване», — продолжает наш непоколебимый защитник ленинской законности и рассказывает, что как-то раз он напомнил руководителю КГБ Армении, что «…советская власть в Армении… обусловлена в сознании армянского народа так, что без защиты великого русского народа он не может свободно жить и созидать». А эти бессовестные следователи, выясняется, «нагло попирали принципы ленинской законности…» Вот как, теперь уже он питает добрую зависть к «принципам ленинской законности». Но мы, казалось бы, отныне не должны удивляться умелым метаморфозам «рыцаря». На свободе, будучи ещё «орлом», он писал:

«Завтра должны оскотиниться и погибнуть те народы, чьи дети сегодня изучают свою историю по Марксу или Ленину, а не по их предкам». [42]

Теперь же он ссылается на «ленинскую законность»… Но ничего, и это поймём, ведь человек четыре года с содроганием сердца ждал, что вот сейчас откроется дверь и в камеру войдёт специалист «по отрезанию языков», ведь, как мы узнали, «было принято специальное решение» о нецелесообразности дальнейшего существования его языка для советской власти, и «герой рыцарь» ждал четыре года, объятый страхом… Все эти жалобы и недовольство Нжде, как мы видим, были запротоколированы. Более того, новые руководители и следователи КГБ в связи с жалобами провели проверки в разных звеньях с полной педантичностью. Разумеется, они были бы рады найти всё новые и новые факты, доказывающие реальные или предположительные беззакония и жестокости «бериевских палачей» и победоносно рапортовать об этом новой верхушке. Но, несмотря на все усилия, органы, проверяющие жалобы Нжде, не нашли в его деле каких-либо подлогов, обличающих «бериевских следователей» в противозаконности. В конце письма, адресованного Ворошилову, Нжде просит дать ему возможность установить письменную связь с его родными, чтобы узнать, живы ли они? Ранее, ещё в «проклятую эпоху» Берии, по просьбе Нжде чекисты привезли письмо и фотографию от его жены, живущей в Болгарии. Это было в 1952 году: Министерство госбезопасности Армении отправило запрос в МВД СССР, с целью получения сведений о жене Нжде — Эпиме Сукиасян и сыне — Сукиасе. На этот запрос отвечают из Первого главного отдела МВД СССР в августе 1952 года:

«Эпиме Сукиасян проживает в городе Павликене (Болгария), по адресу бульвар Дундукова, 43. Её супруг — Гарегин Нжде — до освобождения Болгарии был фабрикантом золотых изделий, некоторое время занимался также журналистикой. Эпиме Сукиасян рассказывала знакомым, что её супруг был арестован и, как она предполагает, был расстрелян. В Павликене Сукиасян проживает как высланная в административном порядке из Софии в связи с арестом супруга. В настоящее время Сукиасян не работает, живёт на деньги от продажи золотых украшений. На её иждивении находится сын — Сукиас Гарегинович Нжде, год рождения — 1936…». [43]

Из министерства госбезопасности Армении посылается ещё одно письмо:

«…Г.Е. Тер-Арутюнян (Нжде) и О.А. Деведжян обратились к нам с просьбой о получении каких-нибудь сведений об их родных, в частности Тер-Арутюнян (Нжде), состояние здоровья которого в данный момент очень слабое, находится в подавленном моральном состоянии. Принимая во внимание данное обстоятельство, считаем целесообразным, чтобы Тер-Арутюнян и О. Деведжян получили короткие письма, написанные их жёнами собственноручно о состоянии их семей, а также семейные фотографии. Вместе с тем нет причин сообщать им, где находятся Тер-Арутюнян и Деведжян. Сотрудник, который будет отправлен за письмами, в случае вопроса на эту тему может ответить, что ему тоже это неизвестно. Супруга Тер-Арутюнян — Эпиме Сукиасян, проживает в городе Павликене (Болгария), а супруга Деведжяна — Рипсиме Деведжян, проживает в Бухаресте, по адресу: улица Василор, номер 8». [44]

Просьбу Нжде, как было сказано, «бериевские кровавые палачи» не проигнорировали, потрудились, известили, для того чтобы немного утешить находящегося в «подавленном моральном состоянии» заключённого, который ещё мог им пригодиться. Сотрудник госбезопасности посещает в Павликене Эпиме Сукиасян и привозит от неё письмо и фотографию для Нжде. В октябре 1952-го Министерство государственной безопасности Армении получает из Москвы следующий ответ:

«По Вашей просьбе отправляем вам письмо, собственноручно написанное Эпиме Сукиасян на имя Нжде».

Вот письмо супруги Нжде:

«Дорогой мой муж! Я очень спокойна, так же и мой сын. Он вырос, ходит в третий класс и успешно учится. О нас абсолютно не думай. Мы чувствуем себя хорошо. Нужды в чем-либо не испытываем. С поцелуями от меня и от твоего сына.

14 октября, 52 г.». [45]

Но и после всего этого своенравный и требовательный рыцарь вместо того, чтобы обрадоваться и поблагодарить, вновь остался недоволен — письмо, верно, чрезвычайно лаконично, больше всего похоже на краткий отчёт, чем письмо, но это естественно, бдительный сотрудник госбезопасности не мог позволить большего, не имел права, и наконец давайте вспомним, кем был адресат и в каких условиях он находился. Ну, мы-то помним, а вот наш герой зачастую на самом деле терял чувство реальности, казалось, забывал, где он находится. Отрываясь от реальности, Нжде доходил до того, что требовал «равного партнёрства», «взаимной искренности и рыцарства» от прошедшей через ад войны и ещё не залечившей кровоточащие раны советской страны. Он, казалось, забывал, что в советской тюрьме он всего лишь один из многонациональных и многотысячных нацистских прислужников, которого терпят ровно столько, сколько это необходимо органам госбезопасности. Таких деятелей было множество, тюрьмы были полны разнообразными «национальными лидерами, героями и рыцарями», прислуживавшими гитлеровцам: русские, украинцы, татары… Нжде не был единственным «неповторимым», которого чекисты посадили себе на голову. Неизлечимая мания величия Нжде, измерявшего собственную роль и значение в истории исключительно во всемирном масштабе, и в этом случае получила курьёзное проявление. Он пишет министру государственной безопасности Армении:

«Из письма моей жены стало очевидно, что ваш человек внушил ей не веру в то, что я жив, а ужас. Ей сообщили, что я жив, и в то же время предупредили, чтобы она никому об этом не говорила. Не значит ли это, что я по меньшей мере нахожусь в ужасном положении и что, если даже и жив, то обречен на нечеловеческое существование. Это значит дать понять моему невинному ребенку, что меня третируют и унижают как человека, о существовании которого запрещено говорить. История человечества еще не знает случая, когда бы человек находился в таких условиях, в каких нахожусь я…». [46]

Только он, конечно, исключительный, как всегда, единственный «в истории человечества»…

А вот Деведжяну не повезло, выяснилось, что его жена и две дочери уже покинули Румынию, отправились за океан, в далёкую Аргентину, и по этой причине привести от них письмо было невозможно. Ещё хорошо, что Деведжян не требует от чекистов отправиться в Аргентину, чтобы доставить письмо, не поднимает шума против «неслыханной, невиданной и невообразимой в истории несправедливости». Вероятно, приходит в голову, что лелеять надежду оказаться «в истории человечества» в случае с его незначительной личностью будет смешной легкомысленностью. Ибо судьбы скупое провиденье уже раз и навсегда исполнило его, «несравненного и единственного», не подлежащий пересмотру выбор…

Нжде в письме Ворошилову выражает надежду, что времена и методы Берии уже в прошлом «…и ныне, когда великим союзом народов руководят истинные ученики Ленина, хочу верить, что голос заживо похороненного патриота достигнет его семьи». И это «подделали»? Удивительно, что попавшие впросак из-за своего неоспоримого творческого таланта следователи после всего этого не «подделали» заявление от имени Нжде с настойчивой просьбой принять его в ряды ленинской партии. Затем Нжде просит, учитывая его «исключительную судьбу» и разрушенное здоровье, пересмотреть его дело внеочередным порядком. Правда, он так и не поясняет, в чём именно выражается «исключительность его судьбы», возможно, думая, что это должно быть само собой понятно для Ворошилова? Словом, скажем только, что советское правительство, по-видимому, было менее впечатлено «исключительной судьбой» Нжде, чем он сам. Его просьба о пересмотре дела отклоняется.

Продолжение

Как было сказано, Нжде на протяжении более чем десяти лет тюремного заключения непосредственно не подвергался истязаниям и пыткам, если слово «пытка» понимать только в физическом смысле. И далее, такой «необходимости» не было, для чего, если человек по собственной инициативе с самого начала активно и по доброй воле сотрудничал со следственными органами, стало быть, зачем «отрезать ему язык», зачем пытать, какой в этом смысл? Снова вернёмся назад, в ту пору, когда ещё были «ужасные времена бериевского произвола». Только после оглашения приговора, когда уже не было страха перед расстрелом, «Хуступский орёл» вновь показывает признаки полёта: кажется, он чувствует себя более спокойным, кажется, становится смелее, даже дерзким, снова пытается натянуть на лицо свою обычную маску «героя, презирающего смерть». Он упрекает чекистов, и как вы думаете, в чём? Не догадаетесь, в том, что они с ним недостаточно искренни. Даже повидавшие виды чекисты, должно быть, изрядно удивились: что-что, а получить упрёк от заключённого «в недостаточной искренности» должно было быть редкостью в их богатой на чудные неожиданности практике. Однако же мучительные испытания чекистов на этом не заканчивались. Нжде недоволен качеством допросов по его делу, уровнем медицинского обслуживания. Наш необычайный арестант теперь требует более внимательного отношения к своей «исключительной» персоне, почти намекает на санаторий:

«Я не получаю лечения, — упрекает чекистов Нжде, — ваша больница не для меня. Я страдаю артритом и почечной болезнью, которая сопровождается кровяным давлением, достигающим 240. Я нуждаюсь в диетической пище, в то время как приходится питаться селедкой — т. е. я принужден сознательно обострять болезни, отравлять себя, способствуя инвалидности. Разве это не бескровное убийство?» [47] Нет, говорите что угодно, но время от времени наш «рыцарь», арестант, становится на самом деле несравненным и неповторимым. Теперь его сердцу хочется «диетической пищи». Наверное, и это «подделали», только вот для чего? Интересно, что его желания, похожие почти на капризы, исполнялись, конечно, настолько, насколько это было возможно. Вот заключение медицинской комиссии КГБ Армении о состоянии здоровья Нжде:

«Заключенный Тер-Арутюнян Г.Е. страдает гипертонией, общим атеросклерозом, миокардиосклерозом, хроническим воспалением печени и желчного пузыря, хроническим ревматизмом и хроническим колитом».

Врачи строго рекомендовали: допрос производить не более трех часов в день, кроме того, следователь должен был сам приходить к заключённому.

Диета: молочно-растительная.

Лечение: медикаментозное, в том числе — глюкоза и лечение пиявками.

Подписали:

Начальник санотдела МГБ Арм. ССР

подполковник м/сл. Мелик-Пашаев М.А.

Врач-невропатолог поликлиники и санотдела МГБ Арм. ССР

капитан м/сл. Чимишкян А.И.

Врач Внутренней тюрьмы МГБ Арм. ССР

подполковник м/сл. Окоев Г.

25-е марта 1952 г. г. Ереван. [48]

Рассказывает про Нжде автор мемуаров В. Овсепян:

«Начиная с марта по октябрь 1952 г. нами регулярно приобретались различные дополнительные продукты для Нжде и Деведжяна. Например: с 4-го по 18 марта 1952 г. на дополнительное питание и другие предметы было израсходовано 198 р. 40 к.

Хлеб — 10 кг.

Сахар (рафинад) — 5 пачек.

Сыр — 0,5 кг.

Мыло туалетное — 1 кусок.

Носки — 1 пара.

Кислое молоко — 2,5 кг.

Джем — 1 банка.

Яблоки — 1 кг.

Лимон — 2 шт.

Масло — 0,5 кг.

Сметана — 0,5 кг.

Сыр в пачках — 2 пачки.

Или же 3 июня 1952 г.:

Папиросы («Казбек») — 2 пачки.

Лаваш — на 10 рублей.

Сахар — 6 р. 30 к.

Чеснок — 3 р.

Лук — 4 р.

Сыр брынза — 14 р.

29 июня было куплено:

Лаваш — 2 кг — 14 р.

Помидоры — 3 кг — 15 р.

Сыр — 0,5 кг — 12 р. 50 к.

Морковь — 3 пучка — 3 р.

Перец — 0,5 кг — 5 р.».

В октябре, 18-го числа, было куплено: хлеб, лук, чеснок, помидоры, перец, виноград, персики. Как пишет В. Овсепян, в его распоряжении было 39 справок по подобным покупкам [49]. Согласно свидетельству того же автора, тюремная одежда Нжде заметно износилась. В своей книге Овсепян цитирует рассказ сокамерника Нжде Деведжяна:

«Брюки на Гарегине Нжде были порваны. Однажды утром перед посещением дежурного офицера он еще более увеличил размер порванного места. И, когда зашел офицер, Нжде, дав волю своему гневу и красноречию, заметил, что не пристало богатому и великому Советскому государству содержать его, Нжде, в такой неприличной одежде… В подобных ситуациях либо заменяли брюки и рубашку, либо давали кусок материала вместе с ниткой и иголкой с тем, чтобы арестант сам починил свою изношенную одежду».

Проходили дни, но ни новых брюк, ни нитки с иголкой для их починки не было. Казалось, что «великая и могучая советская страна» безнадёжно забыла про дырявые штаны «рыцаря». Однако нет, с целью покупки для Нжде комплекта одежды было выделено 1100 рублей. Спустя неделю, а это было 28 марта 1952-го, два офицера КГБ зашли в камеру и почти торжественно вскрыли принесённый с собой пакет. В этот день Нжде получил: 1 костюм, произведённый в Чехословакии, сорочки — 2 штуки, майку, кальсоны — 2 штуки, носки — 5 пар, носовые платки — 5 штук. [50]

«Кроме комплекта одежды ему вручили еще темно-синий галстук и две пары шерстяных носков на зиму. Две пары носков достались и мне», — не без удовлетворения пишет Деведжян. Он вспоминает, что Нжде заботливо складывает и прячет полученные вещи, думая, что они пригодятся, когда он освободится из тюрьмы, а сам продолжает носить старую одежду. С заботой и умилением приберечь новую одежду ко дню освобождения, конечно, очень человечно и даже — трогательно. Кажется, для объяснения всего этого было бы неуместно сценическое красноречие, но рыцарь остаётся рыцарем, выше всякого простого и житейского восприятия, всегда и во всём. И Нжде не был бы собой, если бы даже в эту понятную и заурядную ситуацию не вложил «шекспировские страсти» и героизм. Сначала он требует, чтобы ему принесли новую одежду, — приносят, но он её прячет и не хочет надевать. Озадаченным и обиженным чекистам он так объясняет философскую глубину этого необыкновенного акта самоотречения:

«Я нуждаюсь в одежде, это правда, однако надеть её — будет означать придать значение тому, что для меня давно потеряло смысл, будет означать, что я всё ещё имею привязанности к жизни, но это противоречит моему душевному состоянию, а оно — душевное состояние мученика». [51]

Такие дела. Мученик мучеником, но приближались зимние холода, и теперь Нжде просит дать ему новую обувь, и, пожалуй, не было причин не выполнить его просьбу. Однако история безжалостно молчит о том, что же случилось с новыми туфлями. Нам неизвестно, надел ли их Нжде, или туфли так же, как штаны-сорочки, создавая «бессмысленную привязанность к жизни» и вступая в «противоречия с душевным состоянием мученика», были отвергнуты им как фатальные для его буйной души «рыцаря мученика» и уставших от блужданий ног земные материи?

Теперь ещё один интересный документ. Он примечателен тем, что в нём говорится о Нжде как «идеологе и теоретике».

Выписка из протокола допроса арестованного Сируни-Чолоян Акопа [52] (год и число не отмечены, Акоп Сируни был дашнаком, писатель, знаменитый арменовед-востоковед, владел несколькими языками, автор множества художественных и научных трудов. После окончания войны был арестован в Румынии и перевезён в СССР, в 1955 году был выпущен на свободу, скончался в Бухаресте в 1973-м — А.А.).

«Я впервые встретился с Гарегином Нжде в конце 1922-го или начале 1923 г. в Бухаресте, куда он прибыл из Болгарии лечиться. Воспользовавшись своим пребыванием в Бухаресте, Нжде поручил местному молодому армянскому писателю Вардану Геворкяну написать историю своих сражений. Опубликовал ее Нжде на свои средства под заглавием «Героика Нагорной Армении». Наши взаимоотношения были нормальными, я никогда не имел с ним личных споров. Только мне не нравилась его манера писать и говорить, во всём этом ощущался какой-то «панчунизм» (Панчуни является героем юмористического романа Ерванда Отяна «Цаплвар», смешной тип «революционера»). Когда он держит речь, производит впечатление жестами и фразами, но когда пытается резюмировать или сделать заключение из сказанного им, это не удается. Точно такого же характера то, что он пишет, а именно — нагромождение фраз, из которых невозможно извлечь вывод. Так, он писал «Борьбу сынов против отцов» на фоне общих идей, непонятно, какова в нем его основная философия, несмотря ни на какие умственные усилия не удается четко определить его взгляды. Таковы и почти все его книги и статьи. Дашнакский ЦК в Америке имеет привычку ежегодно приглашать из-за границы нового деятеля для чтения лекций. Неожиданно мы узнали, что в 1932 г. или в 1933 г. дашнакским ЦК в Америке приглашен в США Гарегин Нжде. Конечно, имя Нжде было известно и по его книгам, и по тому, что было написано про него, тем более что Нжде сам опубликовал в журнале «Айреник» в Бостоне подробную историю своей деятельности. Прибытие Нжде в Америку вызвало большой энтузиазм среди тамошних дашнаков, как об этом мы читали в дашнакских газетах. Он совершал победоносное турне из одного дашнакского комитета в другой, и благодаря его ораторской способности, производящей в первую минуту большое впечатление, очаровывал особенно молодежь. Вдруг мы узнали, что Нжде в Америке начал основывать крупную молодежную организацию. Он поместил в газете «Айреник» серию статей с изложением своей цели. В присущем ему напыщенном тоне он восхвалял расу и указывал на необходимость создания молодежной организации под названием «Цегакрон». Из всего того, что писал и говорил Нжде, нельзя было понять что-либо вразумительное о философии и теоретической структуре создаваемой им организации. Его речи были полны красивых фраз, цитат из афоризмов и изречений великих людей и напыщенных предложений. Так как ему не удалось вдохновить теоретическими объяснениями молодежь, большей частью состоявшую из юношей и молодых людей, не знавших армянского языка и воспитывавшихся в американской среде, он в основном напирал на показную часть своего Цегакронского Движения. Все собрания, которые он проводил с цегакронами, заканчивались исполнением песен и шествием под трехцветным флагом. В бытность Нжде в Америке среди армянской колонии наметилось брожение. Заявление епархиального главы армян в Америке архиепископа Гевонта Туряна (Леон Турян) на Чикагской выставке о том, что он откажется выступать на трибуне выставки, пока там развевается трехцветный флаг, еще больше разожгло страсти. Взаимная вражда дошла до крайних размеров после того, когда группа людей в армянской церкви в Нью-Йорке убила Гевонта Туряна. Никак не удалось выяснить, имел ли Нжде отношение к этому убийству (Гевонт Турян был убит дашнакской группой в церкви Св. Креста, в Нью-Йорке, 24 декабря 1933 г. во время мессы). В эти сложные годы Эчмиадзин пробовал сохранять более-менее терпимые отношения с советской властью. Чтобы не давать повода для провокаций, по инструкции католикоса Хорена Мурадбекяна церковнослужителям диаспоры запрещалось выступать под трёхцветным флагом и допускать трёхцветный флаг в церковь. Гевонт Труян неизменно выступал за улучшение отношений диаспоры со св. Эчмиадзином и Советской Арменией, именно это было причиной вражды по отношению к нему со стороны Дашнакцутюн. В похоронах главы епархии Туряна приняли участие двадцать тысяч человек. Во всех крупных общинах диаспоры прошли многолюдные демонстрации против дашнакского злодеяния. Почти во всех общинах трёхцветный флаг был запрещён, он уже воспринимался как чисто дашнакский флаг. По делу об убийстве главы епархии Труяна американским судом были осуждены на лишение свободы 9 дашнаков, из которых двое — Матевос Лейлекян и Ншан Саргсян — как непосредственные исполнители убийства. Партия Дашнакцутюн пробовала перенести вину за это подлое убийство на Нжде, но нет никаких фактов, доказывающих связь между Нжде и инцидентом — А. А). Когда я впервые прочел в газете «Айреник» про Цегакронское Движение, я не мог сдержать своего смеха. В моих глазах это было донкихотское движение, чуждое армянской действительности… поэтому оно должно было рано или поздно исчезнуть, как мыльный пузырь. Не считаясь с возможным выговором со стороны партии, я выступил против распространения этого движения. Вскоре я получил письменный выговор. Бюро порицало меня за то, что я выступил публично против движения. Я немедленно отправил на имя бюро мотивированный протест, в котором писал, что идея «расы» — концепция, присущая диким и кочующим народностям, что является заблуждением классифицировать нации на основе сходства крови или скелета, что чистокровной расы не существует и что Цегакронское Движение чуждо армянскому народу. Эти взгляды впоследствии я более обоснованно провозглашал на собраниях, в прессе и в книгах, не стесняясь даже называть Цегакронское Движение вместо расово-религиозного грязно-религиозным (игра слов — «ցեղակրոն» и «ցեխակրոն»). Цегакронское Движение не пустило корней ни в партии Дашнакцутюн, ни вне её. Лишь там и сям возникали отдельные молодежные группы, которые следовали за ставшим модным в те времена фашизмом, повторяя, словно попугаи, слова иностранцев… однако всем этим группам не удалось превратиться в единую организацию».

А на сколько прав Акоп Сируни по отношению к Нжде и его «цегакронизму» в данных им оценках? Полагаем, вполне прав. И в наше время сочувствующие Нжде либо платящие дань модной нынче позе «нждефильства» так и не могут более или менее простым и понятным языком разъяснить сущность-смысл «цегакронизма», если у него вообще имеется смысл. Всякая попытка сделать это начинается и завершается почти только лишь с цитат из «глубокомысленных и сильных размышлений» Нжде и фейерверка бессмысленных и смешных напыщенных разглагольствований. Обычно поклонники Нжде как залог грандиозного и неизмеримого героизма их кумира приводят только один шаткий «аргумент», что «Нжде спас Зангезур». Он не только просто смело сражался, показывал чудеса отваги, самоотверженно боролся, нет и нет, именно спас. Но от кого, от большевиков, ведь его борьба была направленна именно против большевиков, против Советской Армении? И, можно подумать, перед тем, как бежать, он запугивал, мол, «смотрите у меня, если не сдадите Зангезур Советской Армении, вернусь…» но как жаль, что он в поспешном беспорядочном бегстве забыл хотя бы полслова сказать про Арцах, этим бы он поверг в неописуемый ужас сердца большевиков. Советская власть, конечно же, была бы не против снова увидеть «высокомерного Хуступского орла», но это будет потом, спустя много лет, тогда перед большевиками вместо «презирающего смерть гордого орла» предстанет дрожащий, словно осенний лист, робкий и наушничающий предатель. А до этого представляющий интересы Армении Народный комиссариат иностранных дел Советской России потребовал от правительства Ирана передать ей «дашнакских бандитов».

Нота Народного комиссариата иностранных дел РСФСР послу Ирана в РСФСР Мошаверу оль-Мамалеку (Мирза Али Кули-хан Ансари), 30 сентября 1921 г.:

«Господин посол, согласно официальным сведениям, которые мы получаем и которые относятся к деятельности дашнаков на территории Ирана, положение чрезвычайно серьёзное: часть из них проникла в Карадаг и поступила на службу к Амиру Аршаду, которого в Тебризе финансировали англичане. Широко известный дашнак Нжде формирует вооружённые отряды из этих беглецов. Эти контрреволюционеры переполнены ненавистью и не пользуются всеобщей амнистией. В Тебризе возглавляемый дашнаком Врацяном пресловутый «комитет спасения родины» действует открыто. Руководство Ирана не может сказать, что оно в этом городе не имеет действительной власти. Его терпеливость к так называемому контрреволюционному армянскому правительству непосредственно нарушает пятый параграф Московского договора. Руководство России выражает свой протест в связи с нарушением обязательств договора между Россией и Ираном и требует немедленно пресечь сложившееся в Тебризе положение, также прибегнуть к продуктивным методам в Карадаге, требует также, чтобы деятельность так называемого правительства Врацяна была полностью прекращена, дашнаки были разоружены на всей территории Ирана, их банды и отряды рассеяны, а сами они принуждены покинуть Иран и как бандиты — нарушители границы — арестованы и переданы cоветским властям. Господин чрезвычайный посол, примите моё искреннее заверение в большом к Вам уважении. Чичерин».

Ответ от иранского посла был получен 5 октября:

«Как только я получил Вашу ноту от 30 сентября, я немедленно информировал своё руководство о её содержании, ответ относительно Амира Аршада и комитета Врацяна будет передан Вам чуть позже. Что касается беглецов-армян, находящихся в Иране, я считаю своим долгом напомнить Вам содержание ноты от 5 сентября, где я имел честь представить Вам извещение, полученное из Тегерана от Министерства иностранных дел. Из него становится ясно, что вышеупомянутые беглецы вошли на территорию Ирана безоружными, что они попросили всего лишь обеспечить их безопасность и возможность вернуться к своим очагам. Я всецело уверен, что, принимая во внимание те добрососедские чувства, которыми преисполнено руководство Ирана, эти вопросы будут решены, как только в Армению прибудет чрезвычайное полномочное представительство Ирана. Относительно армянских вооружённых формирований считаю своим долгом известить Вас, что они, если существуют, должно быть, состоят из иранско-подданных армян, которые, согласно конституционным законам, равноправны и служат в казачьих, милицейских, так же и в других вооружённых силах, имеющихся в распоряжении иранского руководства. [53]

Иранская сторона, выигрывая время посредством разнообразных дипломатических хитростей, позволила беглым дашнакским главарям покинуть свою страну. А обманутый ими, уведённый в Иран, подавленный и покинутый народ вскоре преодолел искусственную панику и страх, распространённые неудачливыми «спасителями», и вернулся на родину. Кстати, среди обманутых беглецов от большевиков был и А. Таманян. Он тоже вернулся в Армению, но очень жаль, что его кратковременное заблуждение стоило ему жизни его малолетней дочери: ребёнок заболел в Иране и во всеобщей суматохе и необеспеченности, не получив необходимой и квалифицированной медицинской помощи, умер.

Значит, Нжде спас Зангезур, от кого же, каким же образом? Пусть бы присоединил к Армении, кто ему мешал, вместо разъединения объявил бы частью Советской Армении и ожидал бы прибытия армянских красных полков. Но, как мы знаем, общеизвестно, что он сделал точно наоборот, создав настоящую опасность для Зангезура. Сделал наоборот и на радость туркам, с фанатичным упрямством, на протяжении более полугода срывал это объединение… Официального документа от 1 декабря 1920 года, где засвидетельствован добровольный отказ Азербайджана от Зангезура, Нахиджевана и Нагорного Карабаха в пользу Советской Армении, не обнаружено. Вместо него сохранилось заявление народного комиссара по делам национальностей И. В. Сталина по поводу победы советской власти в Армении, оно было обнародовано 4 декабря 1920 г.:

«Да здравствует Советская Армения, измученная и многострадальная Армения, которая по милости Антанты и дашнаков была обречена на голод, разруху и беженство. Эта обманутая всеми «друзьями» Армения, ныне объявляя себя Советской страной, получает избавление. Советский Азербайджан 1 декабря добровольно отказался от спорных провинций и объявил о передаче Советской Армении Зангезура, Нахиджевана и Нагорного Карабаха»

(«Известия»: №273, 4 декабря 1920 г.). [54]

Во время этого заявления органов власти Советской Армении ещё не существовало, даже ревком ещё не прибыл в Ереван. Ревком Советской Армении со своими малочисленными красными полками не мог войти в Зангезур и Нагорный Карабах (не говоря уже о Нахиджеване). Можно было попытаться немедленно воспользоваться этим заявлением и утвердить в Нагорном Карабахе администрацию Советской Армении, возможно, однако такая попытка имела бы в перспективе тот или иной успех только в том случае, если бы Нжде в Зангезуре провозгласил советскую власть и согласовывал свои действия с армянским ревкомом. Но целью Нжде, Врацяна и всей прочей публики была не обширная и благоустроенная Армения, по крайней мере, не главной их целью, для них важнее всего было спасти свою власть при помощи турок, им нужна была только «их» Армения, пусть бы она состояла всего из нескольких сёл, ничего, они назвали бы её «Независимая Армения», и эти несколько сёл принадлежали бы им, где они были бы по милости турок «премьер-министрами» и «спарапетами». До тех пор, пока эта карикатура на государство, брошенная под ноги соседей, не наскучила бы её хозяевам. Александропольский договор уже был подписан, Нжде продолжил эту линию — продаваться туркам, Зангезур был объявлен отделённым от Советской Армении. В связи с этим был потеряна малейшая возможность использовать заявление Сталина как удобный случай и провозгласить Нагорный Карабах частью Советской Армении. А затем наступил февральский мятеж, за которым последовала позорная телеграмма Врацяна с просьбой военной помощи от турок. Всё это отнюдь не случайные совпадения и не независимые друг от друга события, это всё предательские и преступные звенья одной цепи. Кстати, Врацян с помощью письма хочет осведомить Нжде о своей телеграмме, отправленной туркам, но почтальон был схвачен, и письмо не доходит до адресата. Вместе с тем это ещё одно свидетельство, что «Комитет спасения» Врацяна и Нжде действовали вместе, по общему плану и сценарию, которые им подсказывали турки и англичане.

Вот письмо, которое Врацян отправил Нжде: 18 марта 1921 г.

«Я уже писал тебе о нашей ситуации. Месяц как мы сражаемся. В последние дни становится заметна слабость в народе, а среди бойцов признаки панического настроения. Положение можно спасти только действующими силами из Баязета и Даралагяза, вступили в переговоры также с турецким командованием с просьбой о помощи».

(«Коммунист», 13 мая, 1921 г. Ереван). [55]

А теперь снова вспомним резолюцию Общезангезурского съезда:

«Взаимоотношения Зангезура с его соседями турками свыше трёх лет, благодаря внешним провокациям и политическому вмешательству, были враждебными, отныне съезд вполне уверен, что эта неуместная вражда между двумя вековыми соседями будет остановлена, уступив место тесной дружбе».

Можно ли найти хотя бы один аргумент в пользу того, что без объединения с Советской Арменией эта область, именуемая «Нагорная Армения», могла быть жизнеспособной как независимое армянское государство, что она не превратилась бы в вилайет, каким это образом и кто бы это позволил — Турция, Азербайджан?

Так называемый «цегакронизм», как объясняет Нжде, имел одну цель — спасти диаспору от неизбежного обезличения, пораженчества, держать подальше от воздействия партийного эгоизма:

«Мои многолетние размышления и исследования открыли для меня одну истину: народы, страдающие пораженчеством, излечимы, жизнь вечно возрождается, выздоровление армянской диаспоры тоже возможно. А это может быть посредством обновления, которое возможно только путём переосмысления истинных ценностей собственной истории. Исходя из данного анализа, я с глубочайшей заботой патриота-идеалиста стал инициатором работы по организации нашего молодого поколения… Так как большая часть армян зарубежья живёт в США, где нашему молодому поколению угрожает наибольшая опасность (принимая во внимание ассимилирующее и всепоглощающее свойство американского общества), я начал образовывать движение Цегакрон в Америке». [56]

Нжде не поясняет, что подразумевается под «истинными ценностями собственной истории», каковы они, кто их определил, он? Нам же остаётся лишь безоговорочно и, не думая, заучивать похожие на застольные тосты заповеди «великого мыслителя». А почему бы и нет, зачем ещё напрягать мозги, если Он — Мессия «после многих лет размышлений» уже нашёл рецепт для спасения нации? Хорошо, допустим, заповеди мы заучили, а дальше? Как и для чего нужно «переосмыслить» ценности, если они уже есть «истинные ценности», и каким образом он, Нжде, их «переосмысливает», и где они, эти спасительные для нации «переосмысления», где их искать, в его пустых разглагольствованиях или в ещё более позорных деяниях? Подобные вопросы очень злили «рыцаря», вместо убедительных и аргументированных ответов на неудобные вопросы «великий философ», «непревзойдённый ритор» и «патриот-идеалист» без смущения переходит к традиционной лексике полуграмотного «национального патриота» среднего калибра: выясняется, что все, задающие такие вопросы, есть «злоречивые подонки» и «пораженцы-туркофилы и невежи, несведущие в исторической науке» [57]. Вот так! Больше не будут задавать неуместные вопросы, маловерный и любознательный оппонент теперь сокрушён, какие ещё аргументы, какая ещё логика? Нжде продолжает свою просветительско-реформаторскую миссию. И он сделал бы её ещё более продуктивной, если армянская церковь не понимала бы неверно «христианский завет любви, который во все века был причиной небывалой трагедии нашего народа». Этот завет проповедовал «мораль безденежья и нищенства», тем более что этот «Иисус Христос был проповедником подобного вздора», но в то же время — «Христос любил, потому что он был силён, он любил, потому что был могуществен в любви и прощении… Он пожертвовал жизнью, потому что был героем идеи. Только мужественный, храбрый, только герой мог пожертвовать своей жизнью». [58]

Вот ведь как, теперь выясняется, что эта христианская мораль мешает тому, чтобы быть «мужественным» и «храбрым», кажется, должна «мешать», так как она «мораль обездоленных и нищих», но одновременно выясняется и то, что вместе с «христианским заветом любви» этот «нищий и обездоленный» проповедник назарянин был могуществен, был героем, был храбрым и мужественным. В этом потоке противоречивого и взаимоисключающего пустословия не ищите зря какой-нибудь логики, всё равно не найдёте, положитесь на нового мессию, евангелист «нового учения» считает своим долгом напомнить: «Изначально армяне и христианство слились в единую сущность. Судьба их обоих едина», а его душа мессии «имеет две опоры — Бога и Родину», хотя, по правде сказать, самонадеянный автор этих высказываний с «Богом и Родиной» в своих деяниях обошёлся крайне беспечно. Отлично, что же нам теперь делать? С одной стороны, корень всех бед и напастей нашего народа кроется в «христианском завете любви», с другой стороны, «армяне и их христианство слиты» в столь неразделимое единство, что такое положение вещей может преисполнить отчаянием каждого армянина. Но именно для этого в нужное время объявляется Он — дар судьбы, Сверхчеловек, Мессия, Блаженный, пионер и учитель «нового евангелия спасения». Значит, ещё не всё потеряно, всего лишь нужно, чтобы нация не задавала вопросов, не думала — это пораженчество, ещё хуже — это туркофильство, задача нации лишь в том, чтобы безропотно следовать за Ним — Лидером нации.

«Движение Цегакрон, — поясняет Нжде, — не партия, а Договор, Орден, его организации так и называются — Ордены… Эти организации похожи на Орден рыцарей Мамиконянов (Мамиконяны — род армянских князей IV—VIII веков). Так же, как и Мамиконяны, цегакронизм пропагандирует бескорыстную преданность нации и непоколебимое желание пасть мученической смертью за Родину». [59]

Допустим, что цегакронизм — не политическая партия (здесь притворимся, будто бы мы в это поверили, но на самом деле это была самая настоящая партия, правильнее сказать — это была попытка создать собственную партию), пусть он называется Орденом, но мы всё же ходили в школу, нас учили, что войны, в которых участвовали Мамиконяны, хотя бы отчасти велись ради христианства, а Вардан Мамиконян, а все прочие, а Аварайрская битва у берегов реки Тхмут? Опять идут противоречивые мысли.

Но, как мы узнали, «причиной всех беспримерных трагедий» нашего народа была «заповедь христианской любви». Снова что-то не так, ведь получается, что Мамиконяны, или, как мы говорим, Вардананк, пали мученической смертью, чтобы увековечить «причину всех бед». Хорошо, пусть так и будет, но в таком случае почему «Орден Мамиконянов», было бы лучше использовать другое имя? Более того, юные цегакронисты клялись на так называемой «деснице Ваагна» (в древнеармянской мифологии бог войны, огня и бури), но позвольте — где Мамиконяны, и где Ваагн…

«Прообраз храбрости, Божественный Ваагн, который своей безграничной храбростью скашивал драконов из страны Айоц: Король Айоц Драконоборец, чей образ боготворят в капищах Тарона. Я представляю и живу красотой Аварайра и бессмертными деяниями его героев, когда согласно Хоренаци «каждый человек был храмом и он же священником», когда армянская доблесть обожествляла воина армянина и те места, где проливалась его священная кровь». [60]

Как видим, основатель и вождь «нового учения» редкостным умением, доступным только его воображению, умудряется в этом небольшом фрагменте одновременно «жить красотой» и бессмертным подвигом Аварайра и безграничной храбростью скосившего драконов из страны Айоц Божественного Ваагна. Но ведь битва Мамиконянов была против Ваагна… против всех этих язычников-маздаистов (маздаизм, маздеизм, зороастризм— название ряда древнеиранских религий). Между нами говоря, в Аварайрской битве участвовали именно персы-мазадаисты, которые должны были сражаться под покровительством могущественной десницы Божественного Ваагна и под его знаменем… Быть может, всё же предположить противоречие в мыслях Вождя может только безнадёжный пораженец. Да, но есть ещё одна очень плохая вещь — ведь настолько важный аспект для цегакрона, как чистота крови, ни у прообраза храбрости Драконоборца Короля Айоц, ни у Мамиконянов, мягко говоря, не был безупречен, кровь, текущая в их жилах, всё-таки была не свободна от извечно отвергаемой для цегакрона «нечистой и чужой» помеси. Кроме этого, по крайней мере, хотя бы Драконоборец должен был иметь проблемы, в том числе в немаловажном для цегакрона смысле «беспорочности расового (племенного) языка». Нам неизвестно, в какой мере владел армянским языком Божественный Драконоборец и владел ли им, хотя бы при помощи словарей? Но пока что не развеяны наши сомнения, что язык, подаренный богом нашему роду, не был «родным» для Драконоборца, хотя мы не утверждаем это, ведь сие тоже может быть злокозненной сплетней пораженцев. Однако и в этом нет ничего ужасного, Иисус ведь тоже был из чужого рода-племени, но мы сделали его нашего рода-племени, «фатально тождественный и слитый в единую сущность с армянами».

Весь этот разрозненный бред Нжде должен был вбить в головы юношей диаспоры с целью внушить самую главную мысль: «Не следуйте за Дашнакцутюн, не следуйте за церковью, идите ко мне, только ко мне, ибо я проводник, я свет, я истина, я Вождь, я, я, я, посланный вам судьбой…»

Должно быть, не столь уж сильно ошибался Акоп Сируни, снова вспомним один отрывок из написанного им про Нжде:

«Когда я впервые прочел в газете «Айреник» про Цегакронское Движение, я не мог сдержать своего смеха. В моих глазах это было донкихотское движение, чуждое армянской действительности, армянской жизни… поэтому оно должно было рано или поздно исчезнуть, как мыльный пузырь… Я ни разу не имел личных споров с ним. Только мне не нравилась его манера писать и говорить. В его писаниях и разговоре замечался какой-то «панчунизм» (Панчуни является героем юмористического романа Ерванда Отяна «Цаплвар», смешной тип «революционера»). Когда он держит речь, производит впечатление жестами и фразами, но когда пытается резюмировать или сделать вывод из сказанного им, это не удается. Точно такого же характера то, что он пишет, а именно — нагромождение фраз, из которых невозможно извлечь вывод… непонятно, какова в нем его основная философия, несмотря ни на какие умственные усилия не удается четко определить его взгляды. Таковы и почти все его книги и статьи… Из всего того, что писал и говорил Нжде, нельзя было понять что-либо вразумительное… Его речи были полны красивых фраз, цитат из афоризмов и изречений великих людей и напыщенных предложений…»

А теперь прочтём это в самовосхвалении Нжде: «И в битвах я оставался человеком, больше чем человеком…» [61] Всё же, «больше чем человеком». Посмотрим, как надо понимать его выражение «больше чем человек»? Однако в чём состоит дело расы — непонятно, дело расы — только воскурять Ему фимиам, Вождю племени, Больше чем человеку… Цегакронизм Нжде не представляет из себя хоть сколько-нибудь законченной идеологической, теоретической или морально-этической системы. Это не что иное, как напыщенная каша из взаимоисключающих понятий. И вовсе не случайность, что эта лавина красивых слов была предусмотрена для молодёжной, если не сказать, по-юношески доверчивой аудитории и с самого начала имела цель занять среди неё (молодёжи) место Дашнакцутюн. Совершенно неважно, что эта молодёжь так и не могла взять в толк, что же, наконец, от них требуется, чтобы быть «настоящими армянами», то есть — «цегакронами», кроме учения наизусть Его изречений и тех денежных взносов, которые должен был оплачивать молодой приверженец движения Цегакрон? Цегакронизм не предлагал никакой политической программы, тем более не затрагивал проблем государства и государственности, цегакронизм Нжде вообще несовместим с государственностью. Эта привлекательная наживка была исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение молодёжь диаспоры, затянуть её изначально, как было сказано, в капкан Дашнакцутюн, властвовать над ней, сеять в ней ненависть и вражду по отношению к советской родине. Нжде попытался эти цегакронские группы подстроить под себя, стать вождём «племени», исключительным, единственным и несравненным, отсюда и его столкновение с Дашнакцутюн. Цегакронизм — в самом деле «панчунизм», пустая форма без содержания, сценическая патетика, фразерство, не имеющее связи с действительностью, и неудивительно, что молодёжные группы ничего не понимали из этого водоворота противоречивых и нелогичных фраз, начинали скучать и расходились, как только театральный эффект выспренних речей Вождя улетучивался. Цегакронизм Нжде так и не вышел за рамки бледной и искусственной карикатуры на немецкий нацизм. Однако фюрер немецких «арийцев», как нам известно, «по-рыцарски» покончил со своей презренной жизнью. Нжде, должно быть, был не столь сентиментальной натурой. Вместо этого лидер армянского цегакронизма без заметных душевных мук удобно устроился в совершенно новом образе «искреннего друга» советской власти и продолжил своё земное бытие до определённого ему судьбой часа.

Но от изречений «Вождя племени» вновь вернёмся к его деяниям, в конце концов, именно в них истинный Нжде. Разумеется, объективность дела Нжде не должна вызвать сомнений, если внимательно вникнуть, непредвзято и терпеливо сопоставить и проанализировать представленные документы и материалы. Однако всё равно мы обещали вернуться к проблеме «этих КГБ-шных бумажек», учитывая возможное к ним недоверие читателя. Значит, чтобы быть до конца справедливыми, будем уважать эти вероятные сомнения и сначала рассмотрим их с точки зрения гипотезы о поддельности дела Нжде. Итак, может быть, недоверчивость читателя действительно не безосновательна, может быть, с Нжде на самом деле обошлись несправедливо — истязали, фальсифицировали материалы дела, ну, кто же не знает этих «бериевских палачей»? Но как мы увидели, советские власти не поленились, вместо того чтобы выбросить жалобы Нжде в ближайшую мусорную корзину, приложили усилия и средства для того, чтобы снова проверить его дело.

Мы уже говорили, что в те годы началось настоящее сведение счётов с «бериевскими кадрами», но даже в действиях «следователей врага народа Берии» какой-либо незаконности и фальсификации не выявлено, а желающих выявить подобное было много. В соответствии с выдвинутыми ему обвинениями условно разделим протоколы допросов Нжде на две группы: первая — «зангезурский эпизод», вторая — «немецкий эпизод».

С первой группы и начнём наше расследование, она была самой тяжёлой для Нжде, именно здесь он обвиняется в массовом убийстве военнопленных и крестьян. Больше всего Нжде боялся этих обвинений, и не случайно, как раз в этом эпизоде, что он, для отрицания вменяемой ему вины, не найдя какого-либо разумного довода, прибегает к нехитрому обману и даёт ребячливые нелепые ответы. Вспомним вкратце эти фрагменты и попробуем сами себя убедить, что их могли «подделать» чекисты, что они могут быть сфальсифицированы.

Как пример возьмём протокол №7, получится вот такое смехотворное зрелище — следователь сначала задаёт вопрос от своего имени.

Следователь:

— Расскажите, чем был вызван созыв «Общезангезурского» съезда 25 декабря 1920 г. в Татеве, какие были приняты решения и Ваша роль на этом съезде?

Что же делает следователь потом? Ну, конечно же, потом он сам себе отвечает «от имени Нжде»:

Нжде:

— На этом съезде я роли не играл, а был избран спарапетом (главнокомандующим). Съезд был созван с целью создать нормальное положение в пределах Зангезура и ждать момента присоединения к Родине — Армении.

Следователь возвращается к выполнению своих священных обязанностей и задаёт следующий вопрос.

Следователь:

— К какой же Армении должен был присоединиться Зангезур?

Теперь следователь вынужденно, возможно, браня сам себя, должен преобразиться, чтобы ответить вместо Нжде. И зачем только он задал этот глупый вопрос? Иди теперь, вместо этого Нжде, найди такой же глупый ответ, однако находит, самый невообразимый и, разумеется, самый глупый.

Нжде:

— К Советской Армении.

Здесь самое интересное то, что следователь вновь возвращается в своё естественное состояние, сердится сам на себя, не верит своему же ответу, какая бесстыдная ложь.

Следователь:

— Нет, это не так. Работа съезда была направлена исключительно против советской власти и имела целью усиление борьбы против Красной Армении.

Посмотрим допрос №10:

Следователь:

— Знает ли вы Сейри?

Теперь следователь должен солгать, но это не стыдно, ведь он говорит вместо Нжде.

Нжде:

— Да, я Сейри знаю… Зимою 1920 г. Сейри был убит. По одной версии, убийство Сейри было совершено дашнакским военным министром Тер-Минасяном Рубеном, по другой — местными жителями якобы при попытке бегства.

Следователь и сам не понимает, зачем он клевещет на этого Рубена? Несмотря на это, он опровергает себя, ведь до этого он был «Нжде», а теперь — снова следователь.

Следователь:

— Вы говорите неправду. Узнав, что Сейри является коммунистом, Вы его и расстреляли.

Таким образом, по всем правилам «совершив ошибку», наш несчастный следователь снова срочно входит в образ Нжде.

Нжде:

— Я настаиваю на своем показании.

Теперь он вновь следователь.

Следователь:

— Вы захватили в плен… Сейри и после полуторамесячного заключения приказали своему помощнику Герасиму Атаджаняну расстрелять его, что и было выполнено.

А здесь он — непоколебимый Нжде.

Нжде:

— Я отрицаю это.

Здесь он опять неумолимый следователь.

Следователь:

— Вам предъявляется показание свидетеля Хойлунца Арсена о том, что в Горисе Вами был расстрелян Сейри. Вы опять будете отрицать, что убийство Сейри было совершено по Вашему приказанию?

А здесь он вновь непоколебимый герой.

Нжде:

— Да, отрицаю.

Следователь, как порядочный чекист, делает ещё одну отчаянную попытку сломить «самого себя».

Следователь:

— Следствие предлагает Вам давать правдивые показания.

Но победить раздвоение личности ему так и не удаётся, поскольку чекистская твёрдость воли всё-таки давала о себе знать и в воплощённом им образе «Нжде».

Нжде:

— Я настаиваю на своем показании.

Протокол №11

Следователь:

— Следствие располагает данными, что по Вашему приказанию в конце 1920-го и начале 1921 года были сброшены в Татевское ущелье сотни людей — коммунистов и красноармейцев, что Вы скажете об этом?

Нжде:

— Из Татевского монастыря в ущелье были сброшены только два человека, привезенные «Комитетом спасения» Врацяна, по приказу которого и было совершено это убийство.

Следователь:

— Предъявляется Вам показание Хойлунца: «…по приказу Нжде были расстреляны или сброшены живьём в ущелье более 400 русских красноармейцев, коммунистов, крестьян и рабочих-армян…»

Нжде:

— Я отрицаю это.

Следователь:

— Предъявляется Вам показание свидетеля Джанунца Авага: «…по приказанию Нжде были брошены в Татевское ущелье 263 русских красноармейца, из которых часть была сброшена живыми, а остальные после расстрела». Вы опять отрицаете это?

Нжде:

— Да, отрицаю, показания свидетелей Хойлунца и Джанунца считаю неправильными.

Так и не выяснилось, зачем и для кого было нужно чекистам «подделывать» такую клоунаду? Выходит, что следователь настойчиво требует от Нжде признать совершённое им преступление, а потом, «преобразившись» и став «Нжде», любым способом пытается помочь ему опровергнуть им же самим (следователем) выдвинутые тяжкие обвинения. Зачем, ведь этот вопрос должен иметь разумный ответ, если же нет, то это не следствие, а самая настоящая шизофрения. Но зачем, для чего «подделывающий дело» КГБ должен был сам себя выставлять на такое бессмысленное и унизительное издевательство??? Для того, чтобы помочь Нжде? Однако в таком случае это можно было сделать менее смехотворным способом, без постановки для самих себя такого фарса. Конечно, понятно, что нет никакого фарса, это превращается в нелепый фарс только в том случае, когда мы, обманывая сами себя, пробуем себя же убедить, что всё это может быть подделано. Гипотеза, что этот и все прочие случаи «подделка», неизбежно приводит нас к такому смехотворному результату, и знаете почему, потому что в этой гипотезе отсутствует разумное обоснование, для чего должны были это делать, мало сказать, что в этом просто-напросто не было логики, в действительности здесь мы сталкиваемся с вопиющей нелогичностью, не имеющей связи с рассудком. Конечно же, ничего не «подделано», следователь — есть следователь, а Нжде — есть Нжде. Как и службы государственной безопасности любой страны, КГБ было не чуждо ни «подделка дел», ни выуживание под пыткой «признания», и, конечно, гуманизм не являлся его главной ценностью. В данном вопросе иллюзий мы не имеем, так что продолжим изучать ту изначальную гипотезу, что имеющиеся архивные документы как исторические источники «недостоверны». Предположим, несмотря на наше ознакомление с протоколами допросов, что в них мы не находим таких признаний и самораскрытий, позволявших нам утверждать, что следователи, таким образом, добились своей цели — угрозами, пытками или фальсификацией заставили Нжде дать признательные показания. Один из главных доводов беспристрастности материалов дела именно в этом — следователи так и не получили заветного «признанияе», напротив, они получили от Нжде «отрицание».

Нжде принял только факт своего сотрудничества с немецкой контрразведкой, а вину, вменяемую ему за расстрелы в Зангезуре, которая была самой тяжкой и могла привести его на эшафот, категорически отвергал. С точки зрения обсуждаемого вопроса, естественно, для нас важны только показания Нжде, даже если примем, что все свидетели в своих показаниях лгут, что их показания «фальшивки», всё равно в контексте данной проблемы это не самое главное. Нас интересует только линия поведения Нжде, материалы его допросов, его показания и вопрос об отношении к нему следователей. Во всех случаях, когда дело касается его, Нжде сразу же становится осмотрительным и осторожным, действует так, как в данный момент и в данных обстоятельствах ему целесообразно, не говорит ничего такого, что может ему навредить, а зачастую не считает ниже своего достоинства угодить советской власти: «Великому Сталину», «истинным ученикам Ленина». Мы «беспощадно» здесь и сейчас напомним несколько «эпохальных» мыслей из различных записей «героя», например, вот это:

«Сейчас партия Дашнакцутюн стоит перед дилеммой, с кем она должна быть — с турками или с великим русским народом. Она будет предательницей, если решительно не ответит: «С русскими против турок!»

Вспомним и это:

«Для цегакрона великий русский народ единственный естественный союзник армян…», ещё одно, «…Турки…не смогут когда-нибудь быть с Советским Союзом, именно по этой причине армянский народ не может жить в условиях государственности без сильного друга — русского народа».

Из письма, написанного министру госбезопасности Армении Кримяну:

«Армянин может и не быть большевиком, но не может не быть с Советским Союзом, если он истинный и политически зрелый патриот».

Из письма, написанного Сталину:

«Я не хотел бы умереть в Ваших тюрьмах… Не покинув Софию, я проявил высокий патриотизм и искреннее желание примириться с советской властью. Я остался, доверяя Вам. Кто доверяется истинно великому человеку, истинному величию, тот не раскаивается. Верю, что на мое рыцарство будет отвечено рыцарством».

Из письма Ворошилову:

«Советская власть в Армении… обусловлена в сознании армянского народа так, что без защиты великого русского народа он не может свободно жить и созидать».

В то время как следователи «нагло попирали принципы ленинской законности…», «…я ныне, когда великим союзом народов руководят истинные ученики Ленина, хочу верить, что голос живьём погребённого патриота достигнет его семьи».

Здесь нет ничего «подделанного», не могло быть, даже самые горячие апологеты Нжде, мы убеждены, внутренне сами понимают это. Что это, обязательное раболепие «героя», боящегося смерти, или обязательное «переосмысление» прожитой жизни, но неужели это не одно и то же?

В событиях, произошедших в Зангезуре, которые беспокоили и нервировали его больше всего, Нжде постоянно опровергает своё участие в расстрелах и всё это приписывает другим. В случае предъявляемых ему обвинений, опасных для него, он всё время отвечает: «я отрицаю это», «я настаиваю на своих показаниях», или, «я не знаю, всё это сделали они — «Комитет спасения», дашнаки, Рубен…». Все «опровержения» и «отрицания» Нжде есть в деле, если бы показания заключённого были фальсифицированы, то мы бы и не узнали об этих «опровержениях», они не должны были иметь место в материалах дела, но они есть, запротоколированы, и мы их представили. То есть, если бы его «отрицания» не были бы внесены в протокол, либо они были бы превращены в предельно чистое «признаю», как было принято в случае «поддельных дел», тогда можно было бы поставить под сомнение истинность показаний. Однако что должно было быть и здесь фальсифицировано, если подобная фальсификация могла быть «оправдана» только в случае вытягивания наружу «признания» из уст обвиняемого? А иначе получится, что Нжде делал признания, а следователь, вместо того чтобы радоваться, неизвестно почему, «сфальсифицировал» и его «признание» превратил в «я это отрицаю», ведь в деле присутствует «отрицание», а отнюдь не «признание». Следовательно, предположения или сомнения, что показания Нжде могут быть подделаны, неубедительны и безосновательны. Эти предположения могут казаться более или менее основательными, если бы следователям удалось выудить у Нжде «признание», но этого не было, этого нет, а целью всей фальсификации его показаний должно было быть именно это. Без получения «признания», более того, вместо этого добросовестное протоколирование его «отрицаний» и «опровержений» делает фальсификацию дела бессмысленной и нелогичной. Итак, у КГБ не было причины подделывать показания Нжде, для чего нужно было это делать, именно это «для чего?» не имеет здравомыслящего ответа.

Теперь перейдём к обвинениям по «немецкому эпизоду». Эти обвинения пугали Нжде меньше всего, здесь уже можно было попытаться немного завоевать сердце Советов, польстить; верно, он в какой-то области пробовал работать на немецких нацистов, но потом разочаровался и отказался от этой идеи, наоборот, даже желал содействовать Советам и лично «великому человеку» — Сталину. В обвинениях по «немецкому эпизоду» от него требовали только раскрытия информации, и Нжде, не скупясь, преподносил её чекистам, да ещё и вместе с полезными советами. Говоря о других, в своих письмах и ответах следователям Нжде, как мы видели, искренен как ребёнок, он выносит на поверхность имя за именем, преподносит всё на блюдечке, сообщает даже адреса. Мы назвали это «доносом» (предательством), конечно, отдавая себе отчёт в том, что предъявляем тяжелое обвинение «герою» и что подобное обвинение нельзя просто так выдвигать в чей-либо адрес, тем более Нжде, осознавая, что многим это может причинить боль. Но, как мы сказали, это повествование для тех, кто готов пережить эту боль, пройти через это испытание, но взамен быть вознаграждённым искренней радостью освобождения от самообмана и фальшивой «патриотической пропаганды». Так что истина — прежде всего. Конечно, мы обязаны специально остановиться на этой проблеме. Вновь процитируем здесь интересующие нас отрывки из показаний Нжде, надеемся, читатель будет снисходителен и не сочтёт это за неуместное повторение, это необходимо сделать для того, чтобы именно ему, читателю, было удобно, чтобы он не был вынужден для проверки уже прочитанного снова возвращаться назад, чтобы он мог сосредоточить всё внимание на конкретном разделе. Итак, давайте терпеливо и очень внимательно перечитаем.

Протокол допроса Нжде (выписка) 17 октября 1944 г. номер 2

Следователь:

— Представьте имена и фамилии входящих в группу армян, которые прибыли в Берлин для прохождения подготовки.

Нжде:

— В составе этой группы пребывали следующие лица: Маркосян Маркос, 25 лет, беженец из Западной Армении, живёт в городе Сливен, по профессии, кажется, сапожник. Петросян Оник, 30 лет, турецкий армянин, переселенец, парикмахер, живёт в Сливене. Бостанджян Григор, 30 лет, турецкий армянин, имеет книжный магазин, живёт в Бургасе (арестован, — А.А.). Петикян Срвасар, 30 лет, турецкий армянин, офицер запаса болгарской армии. Сын владельца ковроткацкого предприятия, живёт в селении Панапорица, что неподалёку от Пловдива. Джалалян Седрак, 60 лет, эмигрировал из Советской Армении в 1920−21 годах. Учитель, из города Варна. Сейчас в Берлине, где присоединился к группе Дро. Тамазян Арам, 25 лет, турецкий армянин, коммерсант, из Варны, вместе с Джалаляном остался в Берлине, присоединился к группе Дро. Григорян Абрам (Абро), 60 лет, турецкий армянин, рабочий, жил в Софии, улица Сафрона. В первые дни по прибытии в Берлин заболел, был перемещён в больницу, однако не знаю, где теперь он может находиться. Минасян, имени не знаю, 27 лет, рабочий, турецкий армянин, живёт в Варне. Мартик, фамилии не знаю, 50 лет, турецкий армянин переселенец, слесарь, имеет слесарную мастерскую в Пловдиве (арестован, — А.А.). Оник, фамилии не знаю, 25−30 лет, турецкий армянин, живёт в Софии, сапожник. Фамилии остальных не знаю. Их хорошо знает доктор Айк Асатрян, он в Софии, в доме своего свояка, который владеет кофейней. Его адрес можно узнать посредством армянской церкви. Список всей группы, прибывшей в Берлин, составил доктор Асатрян.

Протокол допроса Нжде (выписка) 17 октября 1944 г. номер 3

Нжде:

— После падения фашистской Румынии Деведжян прибыл из Бухареста в Болгарию и остался здесь с какой-то политической миссией. В данное время он проживает в г. Варна у своей родной сестры. Деведжян в курсе всей деятельности Дро и является одним из самых активных и непосредственных сотрудников Дро по вербовке сил для использования против Советского Союза.

Протокол допроса Нжде (выписка) 18 октября 1944 г. номер 4

Нжде:

— Мне лично известно, что находящийся в Бухаресте Саркисян Ефрем два раза ездил в Берлин по делам разведки и вербовки. Саркисян является одним из близких друзей Дро и в курсе всей деятельности последнего в пользу немецких органов разведки. Одним из доверенных людей Дро является проживающий в Бухаресте член комитета партии Дашнакцутюн по Румынии Саруни Саркис. Начальником штаба Дро является Багдасарян Тигран… он разъезжал по оккупированным областям Украины, по слухам, проявлял большую активность в разведывательной службе в пользу немцев. Где находится в данное время — мне неизвестно. Одним из доверенных людей Дро является дашнак, эмигрант из Армении Арто, при дашнакском правительстве в Армении состоял приставом или помощником… Он также занимался шпионажем в пользу немцев… Арто в данное время должен находиться в Бухаресте, где известен всем армянам. В группу Дро также входил, как старый дашнак, маузерист — некто Арутик, фамилии которого не знаю. Арутик все время разъезжал с Дро по оккупированным районам Украины и Кавказа, принимал активное участие в шпионаже в пользу немцев (маузерист Арутик был арестован, в 1955-м вышел на свободу — А.А.). Будучи в Бердянске, мне также стало известно от Гаспаряна, что на оккупированной части Кавказа действовала группа Дро из нескольких молодых дашнаков-студентов, обучавшихся в Берлине. В эту группу входили: Абегян Ваче — сын доктора Абегяна, Цолак Арутюнян, ирано-подданный — зять члена политической комиссии Давидханяна, и сын торговца коврами из Вана в Берлине, фамилии которого также не знаю. Остальные студенты из группы Дро мне неизвестны. В конце этого протокола есть один специфический фрагмент. Нжде, кажется, радуясь, что не забыл раскрыть личность ещё одного, с удовольствием добавляет: «Я ещё вспомнил одного из ближайших сотрудников Дро — Гарегина. Старый маузерист, проживает и занимается торговлей в Бухаресте…«

«Я ещё вспомнил одного…» — это тоже подделали чекисты, наверное, для того, чтобы добавить больше драматизма к своему «произведению». Таким образом, мы настаиваем, что эти показания Нжде не что иное, как предательство (донос). Нам известно, что некоторые из представленных в показаниях Нжде людей были арестованы (Айк Асатрян, Ованес Деведжян, Нерсес Аствацатрян, Грикор Бостанджян, Мартик Дограмаджян, маузерист Арутик). Вместе с тем мы не можем однозначно утверждать, что их выявили и арестовали именно по показаниям Нжде. Мы и не имеем подобной цели. По всей вероятности, эти люди могли ещё раньше появиться в поле зрения Смерша и КГБ, и, пожалуй, без помощи Нжде их бы нашли и арестовали. Но не это важно, ведь мы же говорим о выдержке «героя», его «рыцарском» образе и линии поведения, об оценке этой линии поведения и «необъяснимой» нежности КГБ по отношению к нему. В любом случае совершённое Нжде — предательство, независимо от того, как и при каких обстоятельствах арестовали этих людей. Наша оценка, как видите, основывается на имеющихся напечатанных и представленных вам протоколах, они есть, мы ничего не сочинили, не подделали, так что здесь трудно обвинить нас в предвзятости по отношению к «герою». Снова напомним, что после ареста Нжде сам предложил свои услуги КГБ, это была его инициатива, то есть он осознавал, на что идёт, это важный нюанс, и далее, он дал содержащее в себе элементы доноса показание ещё во время самого первого допроса. Советская власть никогда не имела планов сделать Нжде участником «антитурецкой» инициативы, естественно, ничего подобного ему не предлагала, такого, хотя бы даже замаскированного, намёка в его деле мы не находим. Возможного участника секретных или открытых военных либо политических действий не держат в тюремных условиях, пусть даже они были более или менее привилегированные, с ним ведут всю необходимую в таких случаях работу и в совершенно иных условиях. Не принимать такую простую и само собой разумеющуюся истину — значит не видеть факта, делать вид, что его нет, значит прятать голову в песок. А что в этом такого, можно и так, это уже вопрос выбора. В тюрьмах сидело немало учёных и военных, вспомним некоторых: Андрей Туполев, Сергей Королёв.

Болельщикам «сильных изречений» Нжде эти имена вряд ли что-нибудь скажут. Но всякий «троечник», окончивший советскую «антинациональную» школу, подтвердит, что это были имеющие мировую известность конструкторы. Когда началась война, этих людей вместе с сотнями заключенных специалистов изолировали в специальных лагерях, для них обставили лаборатории, создали конструкторские бюро. Королёв ещё в месте заключения получил должность. В сравнительно свободных и удобных условиях лагеря эти люди созидали чудеса научно-технической мысли. Туполев провёл в заключении четыре года, Королёв — шесть лет, в конце концов, их досрочно освободили, после чего на них, подобно ливню, хлынули высшие государственные награды и звания. Спустя всего два года после освобождения Туполев получил Сталинскую премию. Константин Рокоссовский три года в тюрьме ждал приговора к расстрелу, но вместо этого его в 1940-м выпускают на свободу, присваивают звание генерал-майора, в тот же год вместе с семьёй отправляют в Сочи — в дом отдыха, после чего он возвращается в действующую армию. Примеров, подобных этим, много, мы выбрали общеизвестные имена. Обвинения в отношении всех этих людей были подделаны, они обвинялись по расстрельным статьям: антисоветский заговор, вредительство, шпионаж. По отношению к ним чекисты были безжалостны и неумолимы, поскольку они, будучи советскими гражданами, рассматривались как «предатели». В отличие от Нжде, они подвергались истязаниям и не могли требовать «диетической пищи». Как только почувствовалось дыхание предстоящей войны, советское руководство забыло все выдвинутые обвинения, чтобы использовать их ум и умения для государства, и эти люди самозабвенно работали и создавали свои редкостные самолёты и ракетные двигатели. А кем был Ндже для КГБ, мы уже говорили. Только второстепенными шпионскими интригами с Дашнакцутюн Нжде, конечно, не мог претендовать на Сталинскую премию, но если уставший от солёной рыбы заключённый хочет диетической еды — пожалуйста, чешский костюм — пожалуйста, прогулку по Еревану — малость роскошно, но ладно, пускай и это будет. Кажется, не так уж и мало для заключённого, у которого одна забота — любой ценой спасти свою голову. Помимо использования Нжде, по его же собственной просьбе, в этих шпионских интригах и наушничестве КГБ, как мы уже говорили, не имел по отношению к нему никаких «антитурецких» планов, сколько бы ни старались некоторые доказать обратное и, как и в других случаях, в этом вопросе, не предоставляя никаких фактов, никаких разумных обоснований. Турция ещё в феврале 1945-го присоединилась к антигитлеровской коалиции, то есть в том числе и к СССР, и объявила войну Германии. А история, связанная с Карсом и Ардаганом, была нужна советским властям только для того, чтобы подвергнуть Турцию политическому шантажу во время переговоров и в вопросе проливов вырвать у неё уступки, не более. Так что сказка о якобы ожидаемой со дня на день войне с Турцией, а также дешёвая и безграмотная легенда о том, что будто бы «военный и политический гений» Нжде должен был быть в ней использован, — всего лишь плоская ложь из тех, что распространены среди нас и имеют верящих в это людей. Мы и в связи с этим приводили наши подробные аргументы.

Нжде должен был на деле доказать своё искреннее желание работать на КГБ, он должен был послушно говорить и делать то, что от него требовалось. Он хотел избежать смерти, а для этого должен был вызвать у КГБ какой-нибудь интерес по отношению к своей личности, должен был показать, что он может быть полезен, и эту пользу проявить на деле. А иначе получилось бы, что его не расстреляли только из-за того, чтобы он смог свои послания и «редкостные философские размышления» передать на бумаге, а за это «признательная» советская власть, помимо того, что его не расстреливает, ещё и организует для него богатую на впечатления экскурсию по достопримечательностям Еревана, попутно давая повод оценить комфорт служебного автомобиля КГБ. Но и это ещё не всё, сердобольные чекисты покупают для Нжде со вкусом подобранный чешский костюм, привозят письмо от его жены из Болгарии, обогащают его меню «диетической пищей» и экзотическими для заключённого фруктами. Однако давайте не будем строить из себя детей, ведь мы же понимаем, что всё это просто так не бывает. Нжде должен был быть достоин такого отношения к себе, со «вспотевшим лбом» должен был заработать эти 30 сребреников… и он не оставался в долгу.

Вернёмся к эпизоду предательства. Давайте теперь рассмотрим проблему с другой стороны, давайте попробуем спасти образ «героя», даже если это может увести нас в жанр фантастики. Но, уважая читателя, попробуем и это, для того чтобы использовать все возможные способы, принимая во внимание важность вопроса. По нашему мнению, у нас остался один выход, правда — невероятный, правда — несерьёзный, правда — нелогичный, но ухватимся и за эту соломинку, как хватается за неё утопающий. Эта невероятность, несерьёзность и нелогичность заключена в такой безнадёжной гипотезе, что, может быть, Нжде не давал подобных показаний, не раскрывал имён и адресов, что всё это подделали «следователи-клеветники из Смерша. Давайте будем внимательны, в том числе и к числам месяца в протоколах допросов, это тоже важно. Первое своё показание Нжде дал в Софии сразу после ареста, 12 октября 1944 года, следователям Смерша. Это понятно, Смерш спешил, нельзя было терять времени, необходимо было без промедления пойти по горячим следам и найти вероятных сообщников Нжде, которые, может быть, ещё не успели бежать из Софии. Именно во время этого первого допроса Нжде сообщает, что ему известны имена диверсантов. Спустя несколько дней, 17 октября, по-прежнему находясь в Софии, он даёт более обстоятельные и детальные сведения об этих людях, не забыв упомянуть также и своего друга Айка Асатряна и даже раскрыть место его пребывания. А это уже трудно понять, сколько же голов имели следователи Смерша, что смогли ввести в заблуждение вышестоящих и своих коллег. Для чего? Чтобы, обманывая самих себя и других людей, от имени задержанного раскрывать информацию, «подделывать показания», чтобы что, для кого, для чего, с какой целью? Да ещё в самый первый день допроса, первые же показания, когда в вопросе будущей судьбы арестованного ещё нет никакой определённости и не могло быть, когда ещё было неизвестно, какое отношение к Нжде проявит Москва, какое даст задание? Снова скажем, что Смерш («Смерть шпионам!») был контрразведкой Красной армии, он не имел никакой связи с органами государственной безопасности, хотя и внутри него было немало закалённых в чекистских испытаниях и также сражавшихся на фронте боевых офицеров. «Смерш» действовал в системе Министерства обороны как одно из его подразделений, и чей начальник, В. Абакумов, подчинялся непосредственно Сталину. После войны Смерш прекратил существование как отдельная структура. Смерш не занимался делопроизводством задержанного и не имел в дальнейшем по отношению к задержанному какого-либо интереса и ведомственной выгоды. Его миссия была выявлять и арестовывать гитлеровских марионеток, он не принимал никакого решения в отношении дальнейшей судьбы задержанного, тем более не имел никаких причин и мотивов фальсифицировать показания, тем более, что фальсифицированные показания могли ввести в заблуждение Москву в вопросе уточнения отношения к личности того или иного задержанного, так что для следователей Смерша фальсификация показаний задержанного была не только бессмысленна и нелепа, но даже равнозначна самоубийству. Задержанного после первых допросов вместе с имеющимися материалами отправляли в Москву, и только там, в Москве, производство дела передавалось госбезопасности — КГБ, руководство которого избирало характер и вид дальнейшего отношения к задержанному.

Это к слову, а теперь продолжим «расследование»… Прежде всего, мы должны ответить на следующий вопрос: почему следователи, тем более разные следователи, представляющие различные структуры, должны были прибегнуть к подлогу, какую задачу они решали при помощи этого? Это прилипчивое и злосчастное «почему» возникает самопроизвольно, как и в случае с «зангезурским эпизодом», теперь это «почему» упрямо и неизбежно требует ответа, уйти от него мы не можем. Без ответа на этот вопрос утверждать, что показания Нжде подделаны, — значит добровольно катиться в пропасть самообмана, который мы в самом начале охарактеризовали как «комплекс чёрного кефира», значит убегать от истины и по собственной воле, даже с удовольствием, выбирать незавидную участь блуждания во мраке.

Так, значит, давайте вместе подумаем, для чего эти «подлые чекисты» (мы слово «чекисты» иногда используем как общее понятие, Смер» и КГБ, как было сказано, были разными ведомствами и при этом независимыми друг от друга) должны были подделать показания, ведь это должно иметь цель и логику? Наверное, хотели взвалить на Нжде безосновательные преступления, обосновать его вину и получить от Нжде признательные показания. Единственной целью в фальсификации материалов допросов Нжде могло быть только это. Согласитесь, что трудно найти иной аргумент. Но в таком случае, почему в предполагаемом намерении свалить на Нжде вину в преступлениях нет стремления его оклеветать, почему часть доноса в его показаниях не имеет в своей основе никакой логической связи с гипотезой о фальсификации, в данном случае Нжде сам даёт имена диверсантов, он раскрывает информацию, он хочет быть полезен чекистам, он облегчает их работу своими «добрыми советами», значит, что ещё должно быть подделано? Чекисты, правда, были мастера своего дела, но тем не менее не были «предсказателями и ясновидцами», чтобы без помощи Нжде как свои пять пальцев знать армянскую общину в Болгарии, знать диверсантов, всех этих сапожников, парикмахеров и ковроделов, их имена, возраст, профессию, их родственные связи, сестёр, свояков. А если они всё это знали, то почему же медлили, тратили время и давали возможность подозреваемым скрыться? Нужно было немедленно идти, найти, поймать. Выходит, что «ясновидящие» следователи подделали от имени Нжде, что Айк Асатрян «живёт в Софии, хозяин кафе — в доме свояка», а чтобы облегчить свои страдания, давали сами себе совет, что его адрес можно узнать через местную церковь? То есть до того как открыть дело на Нжде, прежде чем передать на бумаге, они заранее всё знали, и, зная, вместо того чтобы немедленно перейти непосредственно к делу, чекисты самозабвенно занимались «сочинением» показаний от имени Нжде… а в результате Асатрян успевает сменить укрытие, его обнаруживают спустя почти три месяца. Или, в другом случае, подделка «ясновидящих» чекистов, что «Деведжян в настоящее время живёт в Варне, в доме сестры», то есть заранее знали, а если им это было известно, то нужно было бросать всё и бежать, арестовывать, пока он не сбежал, но нет, следователи не спешат, неизвестно почему ждут, чтобы сперва это сведение было «подделано и объявлено» в показаниях этого «несгибаемого» Нжде, а Деведжян пускай подождёт. Однако Деведжян не ждёт, он тоже успевает бежать, его с трудом находят только через два с половиной года в Румынии. Зачем нужны были чекистам такие «оригинальные творческие поиски», тем более что за это не сносить бы им головы как «врагам народа», которые своей «преступной небрежностью помогли главарям диверсантов скрыться». Нет никакой логики в этой безнадёжной и искусственной гипотезе, что содержащие донос показания подделали сами чекисты, нет никакой причины подделывать их от имени Нжде. Что бы это дало следователям? Ничего, так как в этих выявлениях говорится только о других людях.

Ещё один интересный отрывок, это из протокола номер 1, из первого же допроса от 12 октября. После выдачи имён нескольких известных ему диверсантов Нжде добавляет: «Фамилий остальных не помню, но всех знаю в лицо, там я был несколько раз, со всеми встречался». Неужто и это импровизация от чекистов? Теперь вот пойми, для чего это было нужно подделывать чекистам, а ведь ещё необходимо дать этому разумное объяснение, зачем было чекистам от имени обвиняемого выдумывать такие слова, мол, «всех знаю в лицо… со всеми встречался»? Попробуйте-ка найти этому логическое обоснование и увидите, что встанете перед непреодолимыми трудностями, чекисты не имели причины высказывать от имени обвиняемого такие глупые и нелепые вещи. В случае задержания этих людей, во время очной ставки, могло выясниться, что Нжде не узнаёт их «в лицо», и в таком случае со следователей содрали бы шкуру за такую глупую и необъяснимую самодеятельность. Любой человек, не имеющий какого-либо душевного расстройства, не сможет найти убедительное объяснение, для чего было нужно это бестолковое и даже опасное «творчество»? Но как только мы откладываем в сторону ложную и безосновательную гипотезу о фальсификации и принимаем действительность, то есть, что здесь нет ничего поддельного, что Нжде сам раскрывает информацию, тогда всё немедленно встаёт на свои места, всё с лёгкостью обосновывается, во всём сразу же проявляется логика. В чём же эта логика — понятно, что кроме Нжде никто не мог знать, что он «знает всех в лицо», что «фамилий остальных не знает», но ничего, «всех знает в лицо», то есть в случае возможной очной ставки с ними он готов подтвердить сущность этих диверсантов. Для Нжде это требовалось, чтобы показать, что в своём желании быть полезным для чекистов он искренен, что он ещё может пригодиться им, что он ничего не скрывает и готов к новым и новым раскрытиям, только бы он остался жив, только бы избежать казни. Как мы уже несколько раз говорили, изначально именно это было главным мотивом в линии поведения Нжде: остаться в живых любой ценой и, если повезёт, выйти на свободу. На протяжении всех лет тюремного заключения Нжде этот мотив красной линией проходит во всех его показаниях и письмах. Здесь будет не лишним напомнить, что имена этих диверсантов в точности совпадают с именами в показаниях Айка Асатряна, арестованного позже. Это ещё один очень важный факт. Как это могло произойти, ведь в этом должна быть какая-нибудь логика, это должно иметь какое-то естественное объяснение, более того, что от Нжде это показание получили следователи Смерша — военной контрразведки, тогда как Асатряна допрашивали позже, тем более следователи КГБ, или их тоже охватил непреодолимый зуд «творчества»? Каким образом и почему должны были совпасть имена, данные в этих показаниях? Или же зачем нужно было подделывать показания, если в них лично для Нжде нет никакой опасности, наоборот, это только помогало дрожащему над своей жизнью «герою», так как его искренность истолковывается как сотрудничество со следственными органами и как смягчающее вину обстоятельство, в любом случае это не могло ему повредить, ведь его донос содержал в себе полезные и важные сведения для чекистов. Следователи «Смерша подделывали показания сами для себя, или же из-за перепуганного вида «рыцаря» их сердца разрывались на части и они решили заодно подделать «смягчающее обстоятельство», которое, может быть, поможет, может быть, и не поможет, но уж точно не повредит? Затем, наверное, неожиданная эпидемия милосердия проникла сквозь толстые стены внутрь КГБ, и они, дабы не отстать от своих коллег из Смерша в человеколюбии, посчитали за честь сделать одну благотворительную акцию с правильными идентичными именами в пользу Айка Асатряна. Снова настойчиво повторяем наш вопрос: как могли совпасть имена диверсантов в показаниях Нжде и Айка Асатряна, не будем забывать, что их допрашивали следственные группы, представлявшие различные и независимые одно от другого ведомства, да ещё и в различных местах и в разное время? Получается, что, как и в предыдущем — «зангезурском эпизоде», КГБ и Смерш, неизвестно почему, хотели сделать доброе дело для Нжде, подделывали показания в его пользу, выходит так, поскольку в результате этих доносов могли пострадать другие, но не Нжде. Но это уже даже не фантастика, это скорее из жанра абсурда. А мы честно предупреждали, что гипотеза о поддельности показаний Нжде, как бы мы её ни рассматривали, сколько бы ни изучали, всегда неизбежно будет давать в результате только смехотворный абсурд. Просто безжалостная реальность в том, что и Смерш, и госбезопасность не имели цели, желания и задачи фальсифицировать показания Нжде и подделывать его дело, это им было не нужно, в этом не было необходимости. Они не подделаны, и именно в этом весь «секрет», именно по этой причине мы не можем найти ответ на вопрос, а почему они должны были подделывать, в чём могла заключаться цель такой подделки, это причина, по которой мы не можем найти никакого логического объяснения для гипотезы поддельности дела, это причина, по которой содержание этих позорных показаний и шаткую гипотезу об их поддельности невозможно связать воедино никакой логической связью, это причина, по которой гипотеза о поддельности не имеет никакого рационального обоснования. В случае подобного желания не было бы никакой необходимости годами возиться с какими-то бумагами и тщательно их подделывать, всё закончилось бы очень быстро, и нетрудно догадаться об эпилоге.

Во время ареста Нжде, в октябре 1944-го, его квартиру обыскали, конфискованные вещи были тщательно запротоколированы и был составлен соответствующий акт [62]. Почему же никто ничего не подделал и не заявил, что, мол, мы обнаружили оружие, взрывчатые вещества, шпионские принадлежности, различные ужасные предметы для совершения диверсий против Советов, и вот вам, пожалуйста, «признание» злодея Нжде. Могли бы так поступить, если бы имелась цель и необходимость подделать дело, ясно, что могли, кто мог помешать? Но и в этом случае никто ничего не подделал. Конфискованное и запротоколированное было просто личными и бытовыми вещами: часы, расчёска, ключи, документы, удостоверяющие личность, ручка, карандаш, перочинный ножик, блокнот, нагрудные значки, один из которых — с надписью «За храбрость» (вероятнее всего, это была медаль, полученная за мужество, проявленное в Каракилисских боях). Однако был составлен ещё один акт на конфискованные из квартиры газеты, рукописи, письма и книги. В этом списке — в основном именно труды Нжде, статьи, касающиеся дашнакцутюн и цегакронизма. Есть в нём записи и материалы с антисоветским содержанием, но, опять же, чекисты не сделали из этого какую-нибудь оглушительную сенсацию. Более того, был представлен вывод армянского переводчика относительно обнаруженной литературы, который стоит внимательно прочитать.

«Я, переводчик следственного отдела главного управления «Смерш» С. Егян, прочёл материалы, написанные на армянском языке, которые были конфискованы… Все эти материалы свидетельствуют, что Тер-Арутюнян был активным деятелем антисоветской партии «Дашнакцутюн», однако же, за исключением его статей, напечатанных в газетах, в изученных материалах не было обнаружено таких документов, которые подтверждали бы конкретные факты его разлагающей деятельности против Советского Союза. Также в изученных материалах не было обнаружено таких документов, которые могли бы иметь научную ценность. Основываясь на этом, прихожу к выводу, что конфискованные у Тер-Арутюняна материалы не представляют важности и ценности для следствия. Переводчик следственного отдела Егян, март, 1945 г. гор. Москва». [63]

Как видим, и в этом случае не видно специального настроя, целеустремлённости и тяги к тому, чтобы подтасовать факты и повесить всех собак на Нжде. Чекисты не имели в этом необходимости. Нжде, в известной степени, уже был «их человеком». Оперативная работа с ним продолжалась также и после вынесения приговора. Если бы советские власти и их КГБ пожелали расстрелять Нжде, то сделали бы это без лишнего юридического крючкотворства, или же они боялись, это кого же, кто схватил бы их за руку, кто мог бы запретить? Даже не было бы причины тратить время на расследование, зачем проводить расследование, если расстрелять легче и дешевле, а фабрикация дела требует времени, мучений и трат? Но даже если подделывать дело, то чтобы обмануть кого, самих себя? Тем более что это дело не рассматривалось в суде, приговор Нжде вынесла специальная комиссия Министерства государственной безопасности, а не суд. Таков был принятый порядок в случае не столь громких и малозначимых дел. Таких дел было несметное число, все их расследовать в судебном порядке, проводить судопроизводство было физически невозможно. И без подделывания дело имелось, одного только факта общения с немецкой контрразведкой, не говоря уже о вербовке группы диверсантов, вполне достаточно, для того чтобы воюющая страна после первого же допроса поставила его к стенке и выпустила пулю в лоб. С другими так и поступали за ещё меньшие и незначительные проступки. Шла война, и страна, боровшаяся и несшая огромные потери, имела неоспоримое право так поступать. Нжде был умным человеком, он знал, что так может быть, он сам так и поступал в Зангезуре, расстреливал или сбрасывал в ущелье пленных красных и большевиков-крестьян, какое там расследование, этого он и боялся. Мы же видим обратную картину: тактика добровольного предложения своих услуг органам госбезопасности и предательства друзей только облегчила положение боящегося расстрела заключённого, именно из-за этого он был терпим для КГБ, именно этим объясняется неестественное добросердечие чекистов по отношению к нему, именно это помогло избежать смертной казни. Значит, предполагать, что эти показания могут быть подделаны, означает вынужденно принимать нелепую гипотезу, что чекисты хотели спасти его, занимались фальсификацией для того, чтобы помочь ему, так получается, поскольку в результате всего этого Нжде остался жив и даже имел надежду выйти на свободу. За свои услуги «презирающий смерть рыцарь» избежал более чем вероятного расстрела, сполна был оплачен со стороны советских властей ещё несколькими годами жизни и особенной заботой. И, самое главное, давайте не будем забывать, что, помимо протоколов допросов, есть ещё письма и тюремные записи Нжде, которые не менее красноречивы, они написаны его рукой… и также эти записи делают неопровержимой историческую достоверность сохранившихся документов. Ответы Нжде следователям с точки зрения установленной для него меры наказания не имеют какого-либо значения.

Независимо от его «признаний» или «отрицаний» советская власть как пожелала бы, так бы и поступила, если пожелала — могла бы его расстрелять, если пожелала, то вместо 25 лет осудила бы на 10 лет лишения свободы, если бы пожелала — могла даже освободить из заключения, сделала бы доброе дело. Следовательно, для чего нужно было подделывать нелогичные и бессмысленные показания, кому бы их показывали, кого хотели этим обмануть, кого бы боялись или кому бы давали отчёт? Где это видано, где это слыхано, чтобы чекисты так подделали показания обвиняемого «антисоветчика», чтобы их было возможно истолковывать только в пользу именно обвиняемого, чтобы в них мы не смогли найти ничего, наносящего ему вред? Пусть попробует педантичный читатель найти хотя бы одно предложение в ответах Нжде, хотя бы одно слово, которое могло бы дать повод чекистам истолковать его во вред обвиняемому и которое могло бы ещё больше ухудшить его положение, и о котором мы могли бы сказать: вот, пожалуйста, этот ответ Нжде, это показание либо это письмо может отяготить его вину, может навредить ему, значит, это подделано, значит, это дело рук чекистов.

Все тюремные записи, письма и все показания Нжде, будь то «зангезурский эпизод» или «немецкий эпизод», бесспорно — в его пользу, в том смысле, конечно, что он, как было сказано, боялся перспективы смертной казни и при этом верил в то, что может получить свободу. В показаниях и записях Нжде мы не находим хотя бы одного неосторожного промаха по отношению к нему, одной ошибки, одного раскрытия, которые могли бы быть истолкованы во вред ему, они исключительно в его пользу, как обвиняемого, цель которого любой ценой избежать расстрела. Во всех своих ответах и записях он хочет показать советской власти свою безоговорочную капитуляцию, свою угодливость без остатка. Так что у чекистов не было причины подделывать или фальсифицировать показания Нжде, да ещё в особенности для того, чтобы помочь ему. Это факт, с которым нужно считаться, как бы трудно это ни было.

Отношение советских органов госбезопасности к Нжде было обусловлено всего-навсего тем, насколько он сможет быть полезным для чекистов, в какой степени он сможет оказать известные услуги, которые предложил именно он, это была его инициатива, а они, как мы увидели, были из не столь уж почётных видов услуг, в особенности для «рыцаря». Чекисты на протяжении всей своей работы с Нжде честно платили ему за его услужливость. Нжде не был обвинён в каком-либо преступлении, которого он не совершал. У Нжде никогда не вырывали признаний мучениями и пытками, его никогда не вводили в заблуждение мнимой перспективой борьбы против Турции, ему никогда не давали фальшивых иллюзий на освобождение из-под ареста, его никогда не обманывали пустыми и неосуществимыми обещаниями. Чекисты не лишены были умения проявить и человеколюбие, насколько это было возможно, иногда даже вызывающего удивление, несмотря на то, что заключенный, показывающий характерные для «маленького человека» очевидные признаки мании величия, не всегда по достоинству может оценить такое отношение, считая, что имеющегося ещё мало для его «исключительной и несравненной личности». Может быть, такая неожиданная от чекистов редкостная заботливость по отношению к самодовольному заключённому также и в нём ещё больше углубила уверенность в личной исключительности… Но и сказка имеет обыкновение заканчиваться, для «героя рыцаря» конец сочинённой им же сказки об «антитурецкой миссии» его исключительной личности пришёл сразу. КГБ неожиданно потерял интерес к предложенной Нжде «шпионской игре» с Дашнакцутюн, и сразу же стало понятно, что кроме этой игры и вне этой игры Нжде для КГБ не имеет и не имел какой-либо значимости, какая «антитурецкая борьба», какая «историческая миссия»! Наш «исключительный и неповторимый рыцарь» случайно разом превратился в ничто, а его последние месяцы несчастного существования предателя длились недолго, проходя во вкушении обычного тюремного меню из солёной рыбы и в надоедливых безрезультатных заверениях «настоящих учеников Великого Ленина» в его «искренней дружбе»…

Мы беспристрастно и честно попробовали убедить самих себя, что Нжде не занимался доносами, что его показания, может быть, подделали чекисты. Однако все эти попытки дали прямо противоположный результат, это было неизбежно, и мы увидели, почему. Открыто и искренне обсудили все возможные и невозможные варианты, для того чтобы освободить его от этой постыдной вины. Но всем известно, что «утаить шило в мешке» — трудное дело. Нам тоже этого не удалось, не вышло. Нам так и не посчастливилось отвести «горькую чашу» бесчестия от «доблестного рыцаря», не сумели, не можем, поскольку он предпочёл жизнь во всех обстоятельствах и любой ценой…

Օգտագործված աղբյուրների ցանկ

1.Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ. Воспоминания разведчика. — Ер.։

НОФ «Нораванк», 2007. — 280 с.

2. նույնը՝ 47с

3. Գրիգոր Ջաղեթյան. Դաշնակցական շեֆերի հաշվետվությունը, «Ռանջբար Իրանի»,№ 17, 12 փետրվար 1922թ,Թեհրան:Մոտիկ անցյալից,Երևան, 1967, էջ 16

4.Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ.19с

5.նույնը՝ 258−261 с.

6. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ.247с

7.նույն՝ 136 с

8. Զապել Եսայան,Նամակներ,Երևան 1977, էջ 229

9. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 247с

10.նույնը՝ 242 с

11.նույնը՝ 41с

12.նույնը՝ 42 с

13. նույնը՝ 131с

14. նույնը՝ 241−242 с

15. Սիմոն Վրացյան,Հայաստանի Հանրապետություն,Երևան 1993, էջ 663−664:

16. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ. 141−150 с

17.նույնը՝ 154−155 с

18.նույնը՝ 235−237с

19. նույնը՝ 156−158 с

20. նույնը՝ 158−164 с

21. նույնը՝ 165−167 с

22. նույնը՝ 268 с

23. նույնը՝ 20−25 с

24. նույնը՝ 225−227с

25. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 213−216 с

26.նույնը՝ 217−219 с

27. նույնը՝ 227−229 с

28. նույնը՝ 220−222 с

29.նույնը՝ 222−225 с

30. նույնը՝ 242 с

31.նույնը՝ 119−123 с

32. նույնը 70 с

33. Գարեգին Նժդեհ,Հատընտիր.էջ 3

34. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 101−105 с

35. Ռ.Մարտիրոսյան,Դաշնակցության հակաժողովրդական գործունեությունը երկրորդ համաշխարհային պատերազմի տարիներին, Երևան 1986, էջ 44:

36. Барсегов Ю.Г.ГЕНОЦИД АРМЯН. Ответственность Турции и обязательства мирового сообщества, том 2, часть 1, № 706

37. նույնը՝ том 2, часть 1 № 933

38.Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 237с

39. նույնը՝187−202 с

40.նույնը՝ 120 с

41.նույնը՝ 239 с

42. Գարեգին Նժդեհ.Հատընտիր. էջ117

43. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ. 59 с

44. նույնը՝ 60 с

45. նույնը՝ 60 с

46. նույնը՝ 57 с

47. նույնը 56 с

48. նույնը՝ 34 с

49. նույնը՝ 64−65 с

50. նույնը՝ 66−68 с

51. նույնը՝ с 69 с

52. նույնը՝ 179−185 с

53. Документы внешней политики СССР. Том 4. стр. 383.Москва.Госполитиздат.1960г

54. «Իզվեստիա».# 273,4 դեկտեմբերի, 1920թ, Станислав ТАРАСОВ МИФЫ О КАРАБАХСКОМ КОНФЛИКТЕ СБОРНИК СТАТЕЙ Москва • Книжный мир • 2012 стр.56:

55. «Կոմունիստ» 13 մայիսի, 1921թ.Երևան, Ա.Մ. Հակոբյան,Հայաստանի բանվորների և գյուղացիների հաղթանակը 1921թ. քաղաքացիական կռիվներում,Երևան 1960-էջ 66

56. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 244 с

57. նույնը՝ 245 с

58. Գարեգին Նժդեհ, Հատընտիր.էջ 65−66

59. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 245 с

60.Գարեգին Նժդեհ, Հատընտիր.էջ 111

61. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 240 с

62. Ваче Овсепян Гарегин Нжде и КГБ 88−89 с

63.նույնը՝ 89−91 с

Перевод: Рубен Мхитарян