Нужны ли Москве набережная Шевченко и памятник Украинке?

Запад и Украина соревнуются друг с другом в рекордах так называемой «культуры отмены». Украина отменила практически все русское и советское, кроме почему-то территориальных приобретений советского периода. Запад — все слишком белое, христианское, консервативное и традиционное, а теперь заодно и русское. Скоро, подозреваю, дойдет до принуждения рэпера Jay-Z к изъятию буквы Z из псевдонима, и парня не спасет даже черный цвет кожи («бачу, хлопец, шо ты не москаль»). Хотя я отстал от жизни — говорят, уже принуждают.

В этой связи и нам следует, нет, не удариться, конечно, в маразм схожей степени, не вводить «культуру отмены» или «отмену культуры», но, по крайней мере, более критически подойти к памяти и наследию тех, кем вдохновляются отменяющие нас.

Например, непонятно трепетное и явно избыточное пестование культа Т. Г. Шевченко. Человек он был, прямо скажем, скверноватый. Выкупленный из крепостной зависимости при активном и ключевом финансовом участии царской семьи, особенно супруги Николая I Александры Федоровны, он отплатил благодетелям издевательскими стихами, в которых особенно прошелся именно по императрице («тощая», «тонконогая», «убогая», «трясет головой»). Николай развел руками: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но её-то за что?» Поступили, правда, с Тарасом довольно гуманно — всего лишь отдали в солдаты. И то не исключительно за стихи, они были дополнением к его участию в подпольном Кирилло-Мефодиевском братстве, мечтавшем о политической либерализации Российской империи и автономии Малороссии-Украины в «общеславянской семье народов» (в уставе братства малороссы, кстати, назывались «южно-руссами»). Вскорости членов другого подпольного общества, петрашевцев, тоже отправили в солдаты и на каторгу, но предварительно инсценировав смертную казнь.

Ладно, Бог с ним, с морально-этическим обликом «кобзаря», он у людей искусства вообще часто сомнителен. Хотя, сдается мне, это мелкой личной низостью во многом обусловлена любовь «сознательных украинцев» к своему кумиру. Главной же опорой, несущей стеной, служат недобрые слова в адрес «панов», «москалей» и «жидов» (из песни слов не выкинешь, именно так), которые обильно рассыпаны на страницах шевченковских стихах и выражают общие симпатии и антипатии, присущие большинству малороссов той эпохи.

Но, строго говоря, кроме мимолетного членства в Кирилло-Мефодиевском братстве, лично-литературных этнических фобий и дурного поступка по отношению к императрице, более ничем «кобзарь» для современного, модерного украинского национализма не ценен. Он использовал слово «Украина» исключительно как географическое, а не национальное понятие, и касающееся только Малороссии. Причем периодически писал его с маленькой буквы и чередовал «в Украине» с «на», что вообще лютая «зрада». Не называл себя украинцем и ничего не говорил про «украинский народ», в переписке и личном общении предпочитал обычный русский язык, а народную малоросскую одежду надевал лишь в рамках, говоря нынешним языком, косплея, то бишь костюмированных дурачеств. В общем, Шевченко, кричавший «Слава Украине — героям слава!» задолго да бандеровцев и считавший, что Будда был древним укром и вырыл Черное море, — это миф в чистом виде.

В таком случае, однако, возникает вопрос о причинах мемориализации поэта на территории России. Мифический Шевченко как «певец украинства» не нужен совершенно точно. Реальный Шевченко, коим можно дразнить Киев «смотрите, а он на самом деле себя украинцем не называл» — тоже очень сомнительно. Миллиарды людей не называют себя украинцами, так всех чтить, что ли?

Конечно, при возвращении Малороссии в общерусское культурно-политическое поле теоретически можно рассматривать «кобзаря», очищенного от поздних политических наслоений, как противоречивого и небездарного представителя малороссийской ветви триединого русского народа и культуры. Но и при такой постановке вопроса нужно провести ревизию объема материальной памяти о нем даже в Киеве, Полтаве и Чернигове. Про Великороссию и не говорю. Здесь ревизией стоит заняться прямо сейчас. У нас есть три музея Шевченко, десять памятников, набережная в Москве и площадь в Санкт-Петербурге, названная так в 2001 году, спустя десять лет после распада СССР. Количество улиц, по разным данным, от двух с лишним до восьми с лишним сотен; некоторые из них названы в честь однофамильцев Тараса, но число не очень велико. Для сравнения: музеев Николая Лескова в России два, улиц меньше сорока, памятник… один, в родном Орле. Улиц Гончарова — меньше восьмидесяти (и тут не все в честь писателя), два памятника, мемориальная доска, а также сквер, музей и центральная городская библиотека в Ульяновске.

А ведь кроме противоречивого Шевченко есть совершенно недвусмысленная Леся Украинка. Выращенная матерью, «сознательно украинской» писательницей-русофобкой, именно что в русофобском и украинском, тогда еще довольно маргинальном духе. Девочку с детства заставляли говорить дома исключительно на «мове», как-то во время отъезда родительницы няня и родственники позволили использовать в обиходе русский литературный, за что получили нагоняй. В итоге Леся (псевдоним, настоящие имя и фамилия Лариса Косач-Квитка) идейно сформировалась вполне в соответствии с материнскими чаяниями и к тому же приобрела тяжкое психическое расстройство. Очень символичный набор — идеологическое украинство, русофобия, нездоровая психика.

И у Леси в статьях, письмах и дневниках можно найти какие-то проблески. Она высказывала недовольство низким качеством человеческого материала в украинском движении, не одобряла уродование языка на галицийский лад и галицийской лексикой, была шокирована, когда во время российского голода в начале 1890-х ее соратники распускали слухи, мол, правительство закапывает голодающих живьем в землю. И что, это достаточный повод для вековой памяти? Нет, мы привыкли, что и современным деятелям культуры в России для сытого и безбедного существования достаточно раз в десятилетие сквозь зубы сказать об отчизне и соотечественниках, что они не едят детей. Или хотя бы промолчать, когда говорят, что все-таки едят. Хотя, кажется, информация сильно устарела. Теперь для звания «большого патриота» надо именно что призывать рвать рот русским солдатам и вообще в таком духе.

Память об Украинке рассыпана по России меньше, чем о Шевченко, но тоже заметно. Памятник в Москве, открытый в 2006 году, оставшийся со времен украинской юрисдикции памятник в Балаклаве, библиотека в Москве, с десяток улиц в разных городах. И опять сравним, скажем, с Константином Станюковичем: шесть улиц (еще по одной в фактически российских Донецке и Мариуполе, но тогда и Украинку с Шевченко в Донбассе придется подсчитывать), пара библиотек, памятная доска на доме в Севастополе, где писатель родился. Памятников, как я понимаю, ни одного.

Не вижу объективных причин особо трепетного отношения к Украинке-Косач за пределами Западной и, возможно, части Центральной Украины. Если вдруг по итогам спецоперации в этих регионах сохранится некий ареал политико-этнографического украинства — его обитатели имеют право, а то и обязанность чтить Лесю-Ларису, она их героиня и выразительница духа. Правда, может возникнуть загвоздка — на этой остаточной Украине наверняка будут царить еще более дикий антисоветизм и антикоммунизм, чем раньше, а Леся придерживалась левых, социал-демократических убеждений и перевела на «мову» «Манифест Коммунистической партии». В общем, пусть наследники объявляются и определяются с отношением к духовной прабабушке сами. Просто немного странно видеть этим наследником Российскую Федерацию, в текущих пределах которой Украинка и была-то лишь в Крыму и Санкт-Петербурге. Ее творчество представляет интерес лишь для исследователей и любителей разного рода экзотических литератур, и вряд ли размер этой аудитории пропорционален количеству и качеству материальной памяти о поэтессе.

Почему бы столичный Украинский бульвар, где стоит памятник Лесе, не переименовать в бульвар Бузины, настоящего русско-малоросского человека и писателя, отдавшего жизнь за свои убеждения? Почему бы вместо памятника Лесе не поставить памятник Олесю? Почему бы одну из улиц Украинки не переименовать в честь другого писателя и уроженца Западной Украины, Ярослава Галана, человека со сложным пророссийско-украинским самосознанием, посвятившего себя и свое творчество борьбе с бандеровщиной и павшего от рук бандеровцев? Сейчас в России одна улица Галана, в моем родном Ростове-на-Дону.

Почему бы, наконец, со всем возможным символизмом не переименовать набережную Шевченко в честь нобелевского лауреата Бродского? Иосиф Александрович, человек еврейской крови и преимущественно либерально-космополитической среды, был неразрывно связан с высокой русско-имперской культурой. Для него чудовищным выглядел выбор одной из ветвей великого триединого русского народа, вполне этнически русско-славянских людей, в пользу хутора и гопака почему-то под лозунгом «без москалей заживем как вторая Франция». Когда этот выбор оформился юридически, родилось бессмертное «На независимость Украины» с финалом «будете вы хрипеть, царапая край матраса, строчки из Александра, а не брехню Тараса». Это стихотворение, достойное отдельной памятной доски на набережной Бродского, российские либералы от культуры и искусства долго называли подделкой под нобелиата, а когда авторство доказали бесспорно, начали пытаться «отменить» былого кумира и разжаловать его в «бездари-имперцы».

Мы же никого не отменяем, а лишь хотим пересмотреть наиболее очевидные и вопиющие последствия начатой сто лет назад «украинизации». Дошедшая до Кубани, Северного Кавказа, Курска с Воронежем и даже Дальнего Востока, она в итоге была свернута. Но в умах и менталитете нашего чиновничье-управляющего сословия укоренилась и живет до сих пор, несмотря ни на какие обстоятельства, включая военные. И если не уделять этой проблеме на всех ее уровнях должного внимания, как бы вместо борьбы за возвращение Украинки и «кобзаря» в их естественный, органичный и ограниченный ареал обитания нам не пришлось снова воевать против «украинизации» Курска и Воронежа с Кубанью. И уже не только топонимической.