К исходу первой холодной войны СССР располагал обширной сетью военных и разведывательных баз по всему миру, которая позволяла стране проецировать свою военную, разведывательную, политическую и экономическую мощь в большинстве ключевых регионов мира, начиная от демонстрации флага и военного присутствия и заканчивая различными операциями, направленными на укрепление позиций СССР и Советского блока в противоборстве с США и их сателлитами.
Хотя СССР и уступал США по количеству заграничных военных баз, в течение всей холодной войны сформированная сеть объектов военной инфраструктуры за рубежом позволяла эффективно вести противоборство с США на различных театрах военных действий, где стороны действовали руками третьих стран, оказывая им различную силовую, экономическую и иную поддержку.
Помимо Восточной Европы, где были развернуты крупнейшие контингенты Советской Армии и союзных армий Организации Варшавского Договора, круг интересов СССР включал в себя Ближний Восток, Юго-Восточную Азию, африканские страны и страны Латинской Америки. Вовлеченность СССР в развитие зарубежной военной инфраструктуры увеличивалась с конца 40-х годов XX века и достигла своего пика к первой половине 80-х.
Создаваемая военная инфраструктура не только выступала в качестве инструмента для противостояния США, но и обеспечивала защиту союзникам СССР, а также помогала распространять советское влияние на сопредельные страны. Все это было частью глобальной борьбы Советского и Западного блоков, которая была прекращена перестройкой и уничтожением СССР в конце 80-х — начале 90-х годов. Огромная военная машина, так и не потерпев поражения в титанической борьбе длиной более чем в 40 лет, подверглась внутренней деструкции, ставшей следствием политического краха КПСС и разрушением страны изнутри, где армия выступила пассивным наблюдателем, а затем и жертвой нараставших деструктивных процессов.
«Козыревская дипломатия»
Последствия разразившейся геополитической катастрофы, естественно, затронули советскую военную машину, в том числе и создаваемую в течение многих десятилетий сеть зарубежных военных и разведывательных баз. Пришедшее к власти в 1990—1991 годах руководство России вслед за Горбачевым и Шеварднадзе провозгласило отказ от конкуренции с США, сдачу геополитических позиций по всему миру, сокращение армии и вывод войск и военных советников с территорий других стран на территорию России. Квинтэссенцией этих процессов стала так называемая козыревская дипломатия, которая фактически строилась вокруг сдачи геополитических позиций страны и оставшихся союзников. Нет ничего удивительного, что бывший министр иностранных дел Козырев нынче проживает в США с полным чувством выполненного перед своей новой родиной долга. В этих вопросах он более открыто и последовательно следовал курсу, который проводился Горбачевым и Шеварднадзе, доведя процессы геополитической капитуляции до логического конца.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Фактически, осуществлялось стратегическое отступление, местами перераставшее в бегство — были оставлены многочисленные пункты в Африке, брошены базы, порты, аэродромы, объекты, склады и прочая инфраструктура в Восточной Европе, сокращена активность в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке. Вместе с материальным имуществом бросали своих бывших союзников, в выстраивание отношений с которыми на протяжении десятилетий вкладывались большие усилия и средства.
За этим последовал и вывод войск с территорий бывших республик СССР с потерей существенной части инфраструктуры уже на своей территории, которая внезапно стала чужой. Фактически, огромная военная инфраструктурная сеть, которая обеспечивала ВС СССР широчайшие возможности для действий как у своих границ, так и в отдаленных регионах мира, была разрушена за несколько лет, довершив последствия поражения в холодной войне. Уже к середине 90-х годов от былой роскоши остались лишь несколько военных баз с ограниченными сроками аренды и «разобранная» армия, которая истекала кровью в войне на Кавказе.
Наследие
В наследство от перестройки достались идеи «конверсии», «возвращения на столбовую дорогу цивилизации», «стремление попасть в золотой миллиард» и т. д., в рамках которых восстановление и укрепление армий и тем более утраченных позиций за пределами России позиционировались как «реваншизм», «устаревшее мышление», «попытки затянуть молодую демократию в совок», «рудименты холодной войны». И даже первая чеченская война не образумила носителей подобных идей. Курс на закрепление последствий поражения в холодной войне торжествовал. Зачем «стране-бензоколонке» сильная армия и военные базы за рубежом? Ведь именно такая роль была уготована стране в мире поздневашингтонского мироустройства, где наступил тот самый «конец истории».
Финалом этих процессов стало закрытие уже при Путине военных баз на Кубе и во Вьетнаме под предлогом дороговизны продления их аренды и отсутствия прямой необходимости в их дальнейшем функционировании. Несмотря на критику этих решений внутри страны, базы были закрыты, что символически довершило процесс геополитического отступления России, которое продолжалось с конца 80-х и примерно до середины нулевых.
Смена тенденции произошла во многом из-за действий самих США. Цепь цветных революций на территории бывшего СССР (Грузия, Украина, Киргизия), продолжение расширения НАТО на восток (с игнорированием тех обещаний, которые давались Горбачеву), развертывание систем ПРО, направленных против российского ядерного потенциала и выдвижение позиционных районов ПРО к российским границам, игнорирование претензий России на наличие хотя бы минимальных сфер влияния. США прямолинейно показывали, что они не будут считаться с желаниями России вести субъектную политику. Водоразделом стал 2007−2008 годы, когда Мюнхенская речь Путина обозначала претензии России на субъектность в мире поздневашингтонского мироустройства, а «олимпийская» война закончилась стремительным разгромом грузинской марионетки США. В этот период уже шла сомнительная сердюковская реформа, которая сопровождалась сокращением частей и соединений, отказом от дивизионной структуры, попытками ликвидировать ВДВ и целый ряд ключевых военных учебных заведений, а также ориентацией на закупку вооружений и комплектующих за рубежом. Разумеется, когда в 2021 году при текущем руководства армии происходит развертывание новых дивизий, повышение роли ВДВ, стремление ВПК к воссозданию замкнутых циклов производства, нетрудно понять, насколько ошибочными были многие параметры реформ Сердюкова.
Тем не менее процесс обретения военно-политической субъектности начался.
Попытки возвращения
Укрепление отношений с правительством Уго Чавеса в Венесуэле и поддержка Башара Асада в Сирии уже в начале десятых трактовались на Западе как попытки России играть на том же поле, где когда-то играл Советский Союз. Такие процессы, как «арабская весна» и борьба со странами, включенными в «ось зла», были призваны, помимо прочего, лишить Россию возможности проводить свою политику в этих регионах, банально ликвидировав потенциальных союзников и партнеров, с которыми Россия могла бы «дружить против США». Более того, в 2014 году был нанесен серьезный удар уже по ближнему предполью России, когда США организовали государственный переворот на Украине и посадили там марионеточное правительство, которое до сих пор ведет управляемую войну в Донбассе в интересах США. Россия, потеряв большую часть Украины, ограничилась Крымом (при этом заграничные военные базы в Крыму стали внутренними) и отделившимся от Украины Донбассом. После попыток купировать этот конфликт дипломатическими мерами, осенью 2014 года у политических элит России наступает осознание, что всё это всерьез и надолго и договориться с США не получится — США выдвинули прямой ультиматум, фактически требовавший отказ от Крыма, Донбасса и Украины, а также от проведения субъектной внешней политики. Эта концепция известна как «ультиматум Обамы», и Вашингтон в целом его придерживается до сих пор. После провала переговоров в Милане в октябре 2014 года стало ясно, что это новая холодная война. Впервые это озвучили представители МИД РФ в декабре 2014 года, хотя в последующие годы данный тезис оспаривался на самом высоком уровне. К 2021 году новая холодная война стала самоочевидной.
Рассматривая диспозицию разгоравшегося конфликта, нетрудно было заметить, что к его началу Россия фактически не имела зарубежной военной инфраструктуры, кроме редких баз, сохранившихся в бывших республиках СССР. И тут у руководства страны был выбор — либо вести пассивную оборону, удерживая то, что осталось, либо выбрать более активную политику, возвращаясь к той методологии (с поправкой на сократившиеся ресурсы), которую использовал СССР. Нарастание угроз России непосредственно у ее границ, резонно вызывало желание создавать ответные угрозы как у берегов США, так и в значимых для США регионах. И тут данная концепция логичным образом наложилась на концепцию «многополярного мира», которую продвигал Кремль и МИД РФ. Если мир многополярен, то как одному из полюсов России необходимо доказывать свое право им быть, а это требует действий, направленных на контроль и коррекцию процессов за пределами России в интересах России и ее союзников. При этом само собой разумелось, что раз Россия проводит субъектную внешнюю политику, то свои цели Россия определяет самостоятельно, не оглядываясь на окрики из Вашингтона и не ожидая его согласия или одобрения. Таким образом, заявленный в 2007 году Путиным тезис о многополярном мире начали обретать практическое наполнение. Война на Украине лишь ускорила нараставший разрыв.
Сирийский блицкриг
Вовлечение России в Сирийскую войну на уровне ввода контингента регулярных войск в конце сентября 2015 года было связано не только с тяжелым положением сирийского правительства, но и с более амбициозными задачами. Приезд Касема Сулеймани в Москву и его предложения по кооперации усилий в Сирии давали возможность России, действуя не в одиночку (Иран помимо собственного содействия мог предложить большие контингенты «дешевой» шиитской пехоты, что позволяло России вести войну в Сирии на принципах «разумной достаточности», дабы избежать сравнений с Афганской войной), получить плацдарм для действий на Ближнем Востоке (который в нулевых расценивался США как ключевой регион), добиться здесь преимущества и создать новый фактор в отношениях с США. Вашингтон, разумеется, отклонил предложения России о сотрудничестве в борьбе с ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и «Аль-Каидой» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), но к моменту завершения основных операций по разгрому войск Халифата в Сирии у Москвы сформировалось уже собственное видение, что можно сделать с сирийским плацдармом. Сирийская операция де-факто стала переломной с точки зрения геополитического целеполагания России. Если до нее Россия придерживалась очень консервативных подходов к ведению заграничных операций, то успехи в Сирии (признанные в том числе и самими США), естественно, толкают Россию не только к их закреплению, но и к использованию полученных преимуществ в более широком контексте.
Во-первых, Москва снова вернулась к концепции закрепления своего влияния через военные базы, получив от Дамаска в длительное пользование военно-воздушную базу Хмеймим и военно-морскую базу Тартус, не считая более мелких аэродромов подскока вроде Т4 и Алеппо. Помимо создания фундамента для действий ВС РФ и ВКС РФ в Сирии, эти базы уже через три года после своего создания начали проецировать российское влияние на другие страны. Опираясь на них, Россия смогла развить операции в Северо-Восточной Африке. О российских военных и «частники» заговорили в Ливии, ЦАР, Судане, Конго, Мозамбике и ряде других стран. Военно-морская база Тартус и авиабаза Хмеймим выступали здесь как опоры своеобразного геополитического моста, который позволил России в считанные годы восстановить часть утраченного влияния и стать одним из ключевых игроков на африканском континенте. Если еще в нулевых было принято горестно вздыхать о том, сколько всего было бездарно брошено после развала СССР с ритуальным поминовением Лурдеса и Камрани, то в середине десятых России регулярно начали поступать предложения открыть военные базы в других странах — в Эритрее, Судане, Египте, Ливии, Мозамбике, ЦАР. Появился выбор.
В свою очередь, это влияние начало конвертироваться в новые базы и создание основы для них. Были заключены многочисленные договоры о предоставлении доступа в воздушное пространство и порты для российских самолетов и кораблей. Важной вехой этих усилий стало заключение соглашения о создании военно-морской базы в Порт-Судане, которая позволяет России на длительной основе оказывать влияние в одном из ключевых регионов мира, через который проходит значительная часть мировой морской торговли.
Россия, возвращаясь на Ближний Восток, Африку или Латинскую Америку, куда как в меньшей степени делает ставку на идеологию или экономическую помощь, акцентируя свою роль на партнерских отношениях в сфере безопасности и добыче полезных ископаемых. С одной стороны, это связано с тем, что у России меньше ресурсов для содержания союзников, чем их было у СССР или чем есть сейчас у Китая, который может позволить скупать целые страны, как это было проделано с той же Замбией. С другой стороны, нарастание количества локальных войн и рост террористической угрозы, резко повысил востребованность «силового партнерства», особенно для стран, которые по различным причинам не заинтересованы в том, чтобы отдавать эти вопросы на аутсорс США.
И тут Россия имеет ряд выгодных конкурентных преимуществ в том числе и перед Китаем, который пока что имеет куда как меньше возможностей для проецирования военной мощи за рубежом (хотя он предпринимает серьезные усилия в этом направлении как с точки зрения роста военных возможностей, так и с точки зрения развития ЧВК). Возможности МО РФ, ВПК и частных подрядчиков дают России возможность достаточно быстро входить на территорию стран с ограниченным западным влиянием и фактически создавать новые российские сферы влияния. Наиболее яркий пример — ЦАР, где на смену схлопывающейся французской зоны влияния пришла Россия. При этом предварительное развертывание в Судане в значительной степени облегчило последующее развертывание в ЦАР.
С точки зрения США, такая стратегия России и осуществляемая в рамках нее деятельность представляет прямую угрозу американской гегемонии, что отмечается в открытых документах, посвященных стратегическим угрозам для США. Новые российские военные базы за рубежом позиционируются как инструменты возвращения Москвы в бывшие советские сферы влияния, форпосты распространения российского влияния на сопредельные страны и как источники операций против американского влияния. Например, обсуждение создания базы дальних и стратегических бомбардировщиков в Венесуэле в Вашингтоне однозначно трактовалось как ответ Москвы на размещение американских систем ПРО у ее границ. База в Порт-Судане — как желание Москвы оказывать давление на экономические потоки ключевых союзников США.
Уже сейчас мы видим, что это не просто риторика. США объективно рассматривают это как угрозу и предпринимают серьезные меры противодействия. Только за последние годы мы видели:
1. Попытки свергнуть режим Николаса Мадуро в Венесуэле, в том числе для искоренения российского и китайского влияния и недопущения создания российской военно-воздушной базы в Венесуэле.
2. Регулярные атаки дронов на авиабазу Хмеймим, дабы поддерживать напряжение вокруг ключевой российской региональной базы, имеющей стратегическое значение.
3. Провоцирование нестабильности в ЦАР посредством местных повстанцев или «журналистов», нанимаемых фондом Ходорковского с целью дискредитации российского военного присутствия в ЦАР.
4. Недавнюю информационную атаку на проект российской базы в Порт-Судане, а также сливы документов, направленных на дискредитацию российского военного сотрудничества с режимом Аль-Башира.
5. Организацию давления на российскую военную базу в Гюмри до Карабахской войны с целью стратегического выдавливания России из Закавказья.
6. Сюда же можно отнести постоянные медийные кампании против МО РФ и ГРУ, угрозы санкций тем странам, которые закупают продукцию российского ВПК, обвинения России в организации переворота в Мали и т. д.
Все это реальность новой холодной войны, где каждая российская военная база за рубежом (а их число объективно будет увеличиваться) или любое военно-разведывательное развертывание будет встречать прямое и непрямое противодействие со стороны США и их сателлитов. Это игра на Всемирной шахматной доске, где главный приз — будущее мироустройства. Базы и развертывания — это пешки, которыми ведется игра. Разумеется, только базами эта игра не исчерпывается, но объективно без них не обойтись.
Отказ от этой игры означает отказ от возможности повлиять на будущее мира, в котором России так или иначе придется жить. Как мы видели на примере уничтожения СССР — отказ от этой игры ни к чему хорошему для страны не привел и мы вынуждены возвращаться к ней в куда как худших условиях, так как альтернативы с подчинением США или пассивной стратегической обороной еще хуже.
С другой стороны, наследие СССР в виде большой истории отношений со странами третьего мира, которым Москва помогла сбросить колониальное ярмо, облегчают частичное восстановление утраченных позиций, чем Россия и пользуется к большому неудовольствию США.
Базы за рубежом — это не панацея и самоцель — это инструмент борьбы в меняющемся мире. Если целью России является реальная многополярность, одной риторики о том, что единоличная гегемония США неприемлема, будет мало, чтобы достигнуть «мира, лучшего чем довоенный». Реальная многополярность обеспечивается тогда, когда один из полюсов силы, коим хочет быть Москва, способен обеспечивать проекцию этой силы на территории других стран и континентов, даже если целей возродить на текущем этапе статус сверхдержавы и не стоит.
При этом есть довольно ясное понимание, что отказ от этой борьбы отнюдь не приведет к прекращению действий США против российских интересов как у ее границ, так и на территории других стран и континентов. Нельзя сделать вид, что «мы с вами не воюем». Это позиция на уровне поведения Троцкого в Бресте. США уважают и считаются лишь с противостоящей силой. Все остальное они видят через призму слабости и уступок. И тут уже от России зависит, кем и чем она хочет быть — страной-бензоколонкой, которая хочет понравиться США в надежде, что ее простят за «крымские, сирийские и прочие дерзости» и пригласят в «золотой миллиард». Или же страной, которая сама определяет свое будущее и оказывает влияние на то, каким будет мир, в котором предстоит жить России и какой дорогой пойдет человечество. Первый путь гарантирует цивилизационное угасание. Второй вариант обеспечивает борьбу за место под солнцем нового мира, где у России есть возможности повлиять на свою судьбу. На мой взгляд, выбор тут очевиден.
Рожин Борис
Комментарии читателей (0):