Российская стратегическая культура – шанс для Польши. Но какой?

Известный польский политолог Марек Будзиш подготовил к выходу в свет свое новое исследование под названием «Все для войны. Эскизы российской стратегической культуры». Книга поступит в продажу в конце марта, но автор любезно предоставил нам возможность заранее ознакомиться с ней.

Отметим сразу, что это основательное, фундированное издание. Будзиш проделал большой труд, представив читателям точки зрения как современных российских политиков, экспертов и аналитиков, военных теоретиков, так и показал, на каких мыслителей времен Российской империи и Советского Союза они опираются. В этом смысле книга может стать настольной энциклопедией не только для польского заинтересованного читателя, но даже и российского. Однако разговор о ней мы начнем с конца, а не с начала. Главный вывод польского политолога состоит в том, что в основе стратегической культуры России лежит «государственный социал-дарвинизм». Убежденность в том, «что сильный может сделать больше, и государства, полагающиеся на силу, в конечном итоге имеют больше возможностей». В результате «российская политика всегда по своей сути агрессивна, а ее острие направлено на тех, кто не хочет подчиняться диктату Москвы, кто стоит на ее «пути к величию». В первую очередь это соседи. После краха с окончанием Второй мировой войны феномена «прусского духа» в Германии «современная Россия, не только элиты и власти, но и российское общество, по мнению автора, остается последней такой страной в мире, в которой так доминирует военное мышление».

Чтобы объяснить это, Будзиш прибегает к помощи шведского исследователя Стефана Хедлунда и российского культуролога Андрея Пелипенко, с трудами которых, по его словам, «к сожалению, плохо знакомы в Польше». Он цитирует Хедлунда, считавшего, что российская модель не предполагает подотчетность правительства обществу, поскольку львиную долю средств на функционирование государства оно получает не от налогов, а от эксплуатации природных ресурсов. Следующий «элемент российской матрицы — условное право собственности». Власть наделяет служащего ему компетенцией править и извлекать доход от той или иной выделенной территории, однако он лишь наместник, а не собственник. Такой способ организации государства, нацеленный на развитие его способностей мобилизироваться как ради добычи природных ресурсов, так и военных задач, позволял Москве выживать и развиваться во враждебной среде, сохранился на протяжении веков и повлиял на современное лицо России. Однако описание Хедлундом процесса развития российских институтов, определяющих облик России, пишет Будзиш, не дает ответа на вопрос, почему она сформировалась именно так, а не иначе.

Тут в дело идет уже теория Пелипенко. По мнению нашего соотечественника, «русская матрица» является «архаичной и инфантильной». Она описывает мир, «используя набор племенных мифов, которые почти полностью блокируют рациональное познание реальности». В результате, считает Пелипенко, феномен накопления и интерпретации исторического опыта практически не встречается в российском мышлении о действительности, а статус события, его оценка зависят от интерпретации в мифе. То, что не укладывается в «матрицу», исключается из когнитивной сферы. В такой среде смысл существования человека заключается в служении идее, государству или Церкви. Этот менталитет свойственен российской бюрократии, озабоченной не профессиональной эффективностью и потребностью быть полезной обществу, а стремлением услужить «высшей истине», правящей династии или величию государства в мире. В логике Пелипенко Россия является теократической империей — одновременно изоляционистской в идейном плане и по этой же причине не скованной границами, ибо «дух дышит, где хочет». Теократическая империя «напоминает амебу с сильным центральным ядром (поэтому она всегда является империей одного города) и многих отдаленных от центра буферных земель, лимитрофов или прибрежных территорий, по определению российского геополитика Вадима Цимбурского, имеющих неопределенный статус», замечает Будзиш. Главное: теократическая империя не может стоять на месте, она должна постоянно расширять подконтрольную территорию.

Между тем дискуссии российских экспертов на тему геополитики, выступления высшего руководства, которые приводит в своей работе польский политолог, да и сама действительность рисуют иную картину. Современная Россия в настоящее время переживает заметные трансформации. Доля сырьевых доходов в национальной экономике всё-таки понижается. Цифровизация и развитие государственного управления, что особенно заметно в Москве, переориентирует бюрократию, пусть пока и на низовом уровне, как раз на повышение эффективности предоставляемых населению услуг. Звучащие в последнее время в России заявления на тему внешней политики показывают, скорее, намерение Москвы ужаться на постсоветском пространстве и дистанцироваться от европейских проблем. По большому счету сейчас трудно толком сформулировать, в чем состоит та самая российская национальная идея, которой должна руководствоваться теократическая империя. Однако, считает Будзиш, «похоже, что процесс возрождения российской стратегической культуры в ее традиционном, милитаристском и экспансионистском измерении уже состоялся».

Автор напрямую не подсказывает читателю, как ему следует относиться к этому. На наш взгляд, выводы из тезиса «Россия — опасный хищник» могут быть сделаны следующие. Первый: Польша должна смирить свои державные амбиции, отказаться от суверенитета и еще глубже интегрироваться в западный блок в надежде, что он ее защитит от России. Второй: Польше необходимо сосредоточить все усилия и стать настолько самодостаточной, чтобы быть в состоянии противостоять России, исходя из принципа «остаться должен один». Третий: с переходом в состояние такого же «опасного хищника» Польша могла бы поделить сферы влияния с Россией. Последние два варианта, на наш взгляд, в настоящее время являются предметом размышлений правящего польского лагеря во главе с партией «Право и Справедливость» (PiS). Можно вспомнить, например, как в июне 2019 года в эфире Radio Wnet глава PiS Ярослав Качиньский, говоря о будущем польско-российского диалога, рассуждал: «Должно быть решение России об изменении отношения к Польше… Но другая сторона, видимо, еще не привыкла к тому, что здесь есть субъектное государство, которое может играть роль в Центральной Европе, и даже очень важную роль в Центральной Европе. И в этом смысле оно конкурентоспособно с Россией».

Трудно сказать, какие именно выводы сделает из работы Марека Будзиша руководство «Права и Справедливости». Однако предположения этого политолога о том, что с точки зрения военного потенциала «у Российской Федерации дела идут лучше, чем принято думать на Западе», равно как в течение «последних 20 лет ей удалось сохранить свою позицию в мире, а коллективный Запад — «пунктик» российской политики — стремительно ослабевает», могут сыграть неожиданную роль.