В СССР был «железный занавес», а после того как этот занавес пал, некоторые, весьма немногочисленные, группы населения получили возможность свободного перемещения по миру. Все же остальное большинство российских граждан лишилось возможности путешествовать в принципе, даже по России. Средняя зарплата это перестала позволять. То, что это так, нам мешает увидеть лишь Росстат с его официальной цифрой средней зарплаты в 48,3 тыс. рублей, на которую, между прочим, тоже особо не поездишь, и московские мерки, которые почему-то неправомочно часто распространяются на всю страну.
Но тут я хочу говорить не об экономической стороне вопроса, а о смысловой. В самом деле, может быть, хоть что-то получило хотя бы то меньшинство, которое может себе позволить путешествия по миру, и нам следует стремиться к обеспечению этой возможности для всех? Казалось бы — ответ очевиден. Возможность — это всегда хорошо, а отсутствие оной — плохо. Однако, как говорится, дьявол в деталях. В данном случае все зависит от того, как и чем именно обеспечивается возможность.
Капитализм обеспечивает эту возможность при помощи денег. Если у вас есть банковская карта с достаточным количеством нулей на счете, то вы можете начать свободное перемещение. Если нет — то нет. Да, у вас могут возникнуть проблемы с получением визы в некоторые страны, однако эта проблема постепенно уходит по мере продвижения глобализма и разрушения национальных государств. Деньги, а точнее виртуальные нули на счете, в перспективе сметут все визовые, то есть национальные, а значит и культурные препоны.
Но ведь при строительстве СССР изначально предполагался, хотя и в неявном виде, совсем иной способ перемещения. Идея коммунизма предполагала, что со временем СССР станет глобальным. Даже тогда, когда очень быстро стало понятно, что пока что советский социализм можно построить только «в отдельно взятой стране», от идеи глобального распространения коммунизма отказались далеко не сразу. Коммунистический интернационал (Коминтерн) просуществовал до 1943 года.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Стало быть, если бы СССР стал глобальной империей, то он обеспечил бы возможность свободного путешествия по всему земному шару для всех своих граждан совсем на иных основаниях, чем это делает капитализм, он же современный глобализм. Коренным, сущностным отличием такой возможности при глобальном СССР было бы то, что человек путешествовал (внимание!) именно по своей империи, а при глобальном капитализме он путешествует (еще раз внимание!) по чужим странам. Более того, такой капиталистический способ перемещения, на самом деле, распространяется и на родную страну, ибо человек, путешествующий с банковской картой в кармане, начинает определенным образом взаимодействовать с окружающей реальностью. Поэтому он везде чужой, он везде турист, коренным образом отличающийся от путешественника.
Образ такого глобализировавшегося туриста, который сегодня, иногда неосознанно, пропагандирует либеральная общественность, подробно обсуждал философ, теоретик глобализма, политический деятель и бывший президент Европейского банка реконструкции и развития Жак Аттали. В своей книге «На пороге нового тысячелетия» он называет такого туриста «кочевником-номадом».
Аттали подробно обсуждал влияние современных технических средств на устройство общества и человека. По Аттали, на этом самом «пороге нового тысячелетия» появляется новый тип человека — кочевник-номад, который лишен каких бы то ни было устойчивых связей, в том числе и со своей страной. Он свободно перемещается, «кочует» по миру, используя для этого соответствующие технический достижения. Этот тип «бытия», который больше похож на небытие, порождает особый тип глобального сознания и стирает все границы, в том числе и культурные. Именно этот тип преобладает в нашей либеральной среде, и именно он преобладал у основного контингента на митингах «белоленточников» на Болотной и Сахарова в 2011—2013 годах. Что же это за тип, как он устроен и чем принципиально отличается лакомая для него глобальная империя от «ужасного» СССР, который также претендовал на глобальность? В чем разница между двумя этими глобализмами?
Если мы сейчас представим себе страшный сон либерала о глобальном СССР, то сразу же станут ясны несколько важных вещей. «Ужасный» «железный занавес», прежде всего, препятствовал не познанию мира, а возможности вырваться и вкусить некоего альтернативного бытия, а также стать потребителем заграничного тряпья и иных благ. Все эти бесконечные истории про обмороки советских женщин от вида изобилия в заграничных магазинах одежды и отколупывание иностранной жвачки от асфальта говорят именно об этом.
Такая изначальная установка большинства тех, кто мечтал прорваться за границу, делала их не путешественниками, а туристами-потребителями, мало интересующимися, какова на самом деле жизнь на «благословенном» Западе. По данному поводу есть блестящий анекдот.
Верующий попадает в рай и просит Господа отпустить его ненадолго в ад на экскурсию. После того как Господь ему это позволяет, верующий попадает в ад и наслаждается его «изобилием»: игорными домами, борделями и прочим. В итоге верующий просит Господа оставить его в аду. Когда Господь удовлетворяет и эту его просьбу, к верующему немедленно подбегают черти, сажают его на сковороду и начинают поджаривать. Верующий вопит: «А где бордели? Где казино»? На что черти отвечают: «Туризм и постоянное место жительство — это две разные вещи».
Такой контингент не умеет путешествовать — он везде турист. А турист, в отличие от путешественника, везде и всегда видит только то, что ему и так понятно, и поэтому он по-настоящему никуда не может приехать. Путешественник всегда имеет какую-то цель, он что-то ищет. Целью же туриста является бегство, и прежде всего бегство от самого себя.
Такое «бегство от свободы», как называл это Эрих Фромм, обсуждает и отечественный философ Алексей Михайлович Руткевич в своей книге «Философия истории Александра Кожева». Обсуждая «конец истории» и «последнего человека» в концепциях Гегеля и Кожева, Руткевич пишет:
«Прежний буржуа порождает два борющихся класса. Кожев отчасти следует здесь за Марксом, но только для него центральным феноменом буржуазного общества является не борьба пролетария с порабощением. Рабочий — это бедный буржуа, желающий стать богатым. И богатый, и бедный буржуа порабощен капиталом. Буржуа является рабом самого себя»
Стремление избавиться от себя самого есть основной мотив кочевника-номада. Такая установка делает «кочевника» пожирателем культуры вообще и культуры тех стран, в которые ему удается попасть, в частности. Разучившись ценить самого себя и свою культуру, «кочевник» не может оценить и чужую. Подлинные сокровища культур, будь то настоящее фламенко в Испании или «центры силы» в Индии, не интересуют туриста. Он потребитель, который может только потреблять, но не приобщаться; калькулятор и пожиратель, переводящий все в виртуальную картинку, лживо называя данный процесс «познанием».
От толпищ этой глобальной «саранчи» уже давно воет интеллигенция всех стран. Туризм уничтожает культуру. Везде, во всех странах, так называемые туристические зоны оборудуются под нужды чавкающей толпы, которая, на самом деле, желает везде видеть одно и то же, по стандарту, но с этакой, сильно адаптированной под стандарт, национальной изюминкой. Женщина, танцующая фламенко, должна быть молода, красива и вообще соответствовать… Ее платье должно тоже сильно напоминать о стандартах массмаркета, однако, при том иметь «национальный колорит». Специфика национальных культур потребляется и навешивается на себя, как бисер в бусах, в которых каждая бусинка не имеет никаких связей с соседней, а с каждой «национальной», «этнической» бусинкой запросто соседствует что-нибудь, вообще не имеющее отношения к какой бы то ни было культуре.
Разумеется, подобный туризм по своей стране сильно затруднен. Как ни глобализируйся, а очень трудно оборвать все реальные, живые связи, которые напоминают тебе о себе самом. Для этого в идеале сначала нужно прорваться за «железный занавес», в мир благословенного капитализма, где все может быть поверено «ледяной водой эгоистического расчета», как говорил Маркс, а после этого, претерпев некую желанную трансформацию, можно и вернуться, ибо теперь на все родное можно смотреть просто как на «этническую» специфику, которая просто почему-то чуть больше «близка», чем специфика другая. Потом можно начинать говорить о том, что «я хочу сделать общество нормальным, именно в своей стране». В какой такой стране? И что такое нормально? За этим «нормально», которое часто произносится с рычащими несколькими буквами «р», как «норррмально», скрывается глубокий смысл.
Глобальный СССР — это ужас для «кочевника» потому, что тогда ему некуда было бы бежать от себя и пришлось бы превращаться из туриста в путешественника. Но сегодня, когда уже для многих «кочевников» становиться очевидно, что «прорываться» просто некуда, они начинают переходить в новую, постчеловеческую фазу. Россия же по-прежнему, даже не являясь СССР, сохраняет в себе какие-то минимальные остатки былой альтернативности, и тем она невыносима, ибо «ненорррмальна» и стоит на пути глобализма с его концом истории и постчеловеком, как катехон.
Главным идеологом «норррмальности» и конца истории был Гегель, единственным и фундаментальным оппонентом которого был Карл Маркс. Если говорить о самых грубых и основных концептуальных узлах гегелевского понимания конца истории, то следует обратить внимание на два фундаментальных момента, которые неразрывно связаны между собой. Первый, это ставшая знаменитой, фраза из «Феноменологии духа»: «Раны духа заживают, не оставляя рубцов». А второй, это концепция «примирения», которая основывается на уничтожении самого «корня деяния» и стремлении «сделать бывшее не бывшим».
Любое действие, в том числе и путешествие, не должно оставлять «рубцов». Рубцы должны оставаться на «теле» тех культур, которые испытали на себе воздействие гегелевского нового духа, в лице глобального массового туризма и глобальной перестройки. Разрушенные заводы, массовое обнищание населения и многое другое — вот те незаживающие «рубцы» на теле России, которые оставила после себя перестройка. Турист не платит, он откупается, а откупаясь — разрушает.
Такое видение шествия мирового духа, после завершения поступи которого наступит конец истории и царство зверя, не только результат моего прочтения Гегеля. Именно так его интерпретировали и Александр Кожев, и его комментатор Алексей Руткевич, цитату которого я приводил выше. Этот процесс, согласно данным авторам, начался с приходом Наполеона и не прекращается до сих пор.
Для того чтобы можно было не только понять, но и как-то прочувствовать всю эту «заумь», я хочу привести такой пример. Вы путешествуете по другой стране. У вас в руках банковская карта с нужным количеством электронных нулей на счете. Пока она у вас есть, вы все воспринимаете почти как виртуальную картинку. Все готовы вам услужить, а особенности национальной местной культуры для вас лишь очередная разновидность «этно», которая ни к чему не обязывает. Однако, вдруг вы теряете карточку… Думаю, понятно, что после этого для вас все мгновенно становиться очень свежо, живо, а жизнь наполняется реальными живыми красками. Тут же понадобится не только знание языка, но и настоящее понимание местных обычаев, и многое другое. От всего этого возможного «ужаса» вас оберегали банковская карта и статус туриста. Но этот «ужас» и есть реальность, где существует ваше настоящее «Я», живая культура и специфика той страны, в которой вы очутились. И тогда разница между путешествием по своей родной стране и по чужой, равно как и разница между туристом и путешественником, будет дана вам в конкретных чувствах и ощущениях. Это будет жизнь. Глобализм же ее уничтожает, приводя все к скучному стандарту электронных нулей.
У этого культурного феномена, разумеется, есть древний прототип. В античной Греции был очень древний бог торговли Гермес (он же римский Меркурий). Его родиной, вероятнее всего, была полумифическая Аркадия, которая связывалась в культуре и мифологии с золотым веком и в любом случае адресовала к догреческой древности. Основными атрибутами Гермеса были крылатые сандалии — таларии и жезл — кадуцей. Сандалии позволяли ему пересекать любые пространства и, в частности, быть проводником мертвых в загробный мир. Кроме того, Гермес ассоциировался с подземным миром и таящимися в нем богатствами. Собственно, на мой взгляд, можно провести аккуратную параллель, согласно которой современное обладание банковской картой часто в каком-то смысле уподобляет человека Гермесу, ибо для «звонкой монеты», на которой часто изображался этот бог, действительно нет никаких границ.
Что же касается кадуцея, то он был посохом глашатаев и дипломатов и прочно вошел в символику многих культур. Он символизирует примирение сторон. Конечно, в самом по себе дипломатическом примирении нет ничего плохого, однако в гегелевском прочтении значение этого слова обретает новую окраску — примирение оборачивается стандартизацией, отказом от специфичности и своих условий.
Кроме того, издревле в герметической традиции существовал культ синкретического божества Гермеса Трисмегиста, который, по преданию, даровал математику. Этот культ исповедовался оккультной элитой, алхимиками и астрологами. Такие счетно-торгово-примирительные коннотации, элитный характер культа, его связь с богатством и золотым веком вряд ли случайны. Уверен, что подробное изучение данного вопроса могло бы пролить свет на природу глобализма и перестройки, а значит и того, что сегодня происходит с нами и миром.
Комментарии читателей (0):