В том представлении о революции, которое транслирует наша современная власть, Октябрьская революция 1917 года, впрочем, как и любая другая, представляется как некое стихийное бедствие. Мол, жила себе и жила Российская империя, а потом какие-то смутьяны взяли и ее разрушили, да еще при этом пролили реки крови.
Однако, так как Ленин является основателем СССР, а современная Россия является правопреемницей советской державы, в том числе и в ООН, а население год от года смотрит на советский опыт все более положительно, то власть в целом, будучи антисоветской, не может слишком сильно проклинать Октябрьскую революцию и советский период. Такой, наиболее умеренной позиции придерживается Владимир Путин. Он считает Ленина виновником отделения ряда советских республик в эпоху перестройки, так как Владимир Ильич был автором «мины замедленного действия» — идеи права республик на самоопределение, которое было заложено в советскую конституцию. То, что отсутствие подобного права в других империях отнюдь не помешало им развалиться, Владимира Владимировича интересует мало. Но в целом, ввиду вышесказанного, позиция Путина не носит жестко антисоветского характера. Правда, время от времени в постсоветской России возникают эксцессы, например, в виде комиссии Федотова — Караганова по десталинизации. Но при помощи доходчивого объяснения юридических последствий подобных затей их пока удается останавливать, как бы к их осуществлению ни рвалась всей душой наша постсоветская элита.
Но если Октябрьскую революцию власть вынуждена критиковать сдержанно, не скатываясь в откровенное поношение, как бы ей этого ни хотелось, то по отношению к революции самой по себе можно позволить себе гораздо больше. Это связано не только с юридической стороной вопроса, но и с содержательной.
Большевики, бесспорно, имели положительное содержание, проект. Причем это было бы очевидно даже в том случае, если бы они провалились и не смогли осуществить революцию. Конечно, если очень хочется, то можно назвать увесистый том «Капитала» «красивой, но вредной сказкой», но не признать содержательность Маркса и большевиков — невозможно. Особенно, если учесть, что портрет Маркса висит во всех уважающих себя университетах мира.
БУДЬТЕ В КУРСЕ
- 26.10.20 Что будет с Белоруссией и другими бывшими республиками СССР?
- 25.09.20 Элита и народ. Кто творит историю?
- 27.08.20 Почему современная интеллигенция ни на что не способна и чем это грозит?
- 16.08.20 Что победит — хаос или смысл? Чему противостоял коммунизм?
Но большинство революционеров, во-первых, проваливалось, во-вторых, не имело столь весомого содержания, как большевики, и, в-третьих, по понятным причинам не имело опыта управления государством. Причем, даже если они оказывались выходцами из элитных слоев, это не сильно исправляло этот недостаток, ибо революция, если она действительно настоящая, это приход новизны, нового проекта. А опыта управления по-новому ни у кого нет по определению.
Поэтому, даже если революционерам удается взять власть, то они всегда вынуждены обращаться за помощью к старым кадрам. А там, где старые кадры, там и старая элита. Кроме того, любая новая власть после того, как начинает постепенно остывать революционный перегрев, выстраивает связи с предшествующим укладом — это закон жизни. Такое постреволюционное сближение со старым со времен Великой французской революции называется термидором. В результате такого термидорианского процесса к власти часто могут вернуться старые классы и элита.
Кроме того, во время революций имеет место еще один процесс, в чем-то схожий с термидором, однако, противоположный ему по содержанию, на который указывал Карл Маркс в «Манифесте Коммунистической партии»:
«Наконец, в те периоды, когда классовая борьба приближается к развязке, процесс разложения внутри господствующего класса, внутри всего старого общества принимает такой бурный, такой резкий характер, что небольшая часть господствующего класса отрекается от него и примыкает к революционному классу, к тому классу, которому принадлежит будущее. Вот почему, как прежде часть дворянства переходила к буржуазии, так теперь часть буржуазии переходит к пролетариату, именно — часть буржуа-идеологов, которые возвысились до теоретического понимания всего хода исторического движения».
Однако, тут поди разбери, действительно ли «часть буржуа-идеологов» возвысилась «до теоретического понимания всего хода исторического движения» или просто перешла на сторону силы, сохранив свою контрреволюционную суть.
Короче говоря, по многим причинам новое постреволюционное устройство общества со временем очень сильно начинает напоминать старое, как в содержательном плане, так и по составу элиты. Да, новое общество всегда включает в себя новые права и свободы, которые отнять не так-то просто. Но поди докажи, что эти права и свободы не дала бы старая власть без революционных «потрясений», в рамках «эволюционного», а не «революционного» пути.
В итоге вырисовывается примерно следующая картина, не лишенная объективных оснований, которую использует власть, когда она начинает дискредитировать явление революции. «Революционеры управлять не умеют, а мы умеем», — как бы говорит власть. «Результатом же революционных, очень кровавых действий является в лучшем случае немного улучшенный вариант прежнего общества. Но ведь и мы, власть, тоже проводим реформы и учитываем общественные требования. Так стоит ли «воду мутить»?
На подобный ряд аргументов работает и субъективный фактор. Как относительно недавно заявлял Никита Михалков: «Если я что-то утверждаю, то я не обязан это доказывать. Если же вы это оспариваете, то вы должны приводить доказательства». В такой риторической позиции по отношению к революции и революционерам всегда находиться любая власть. Ведь если я хочу что-то менять, то у меня для этого должны быть очень веские основания и право, которые еще я должен суметь очень убедительно предъявить. Ответ же власти всегда будет строиться примерно по следующей логике: «Допустим, в ваших претензиях что-то есть. Однако, я власть, отвечаю за ход жизни, а она, как вы видите, как-то идет, то есть я могу этот ход обеспечить. А вот что сможете обеспечить вы, кроме развала наличествующего, еще неизвестно». Занимая подобную позицию, власть начинает не особо сильно утруждать себя качеством своих аргументов. Ведь на критику своей позиции власть, в пределе, всегда может ответить, что, мол, может, я и несу сейчас ахинею, но жизнь-то обеспечиваю. А вы, может, и говорите что-то умное, но к чему это приведет кроме ужаса — не ясно.
Кстати, об этом ужасе. Одним из главных аргументов власти против революции является обвинение ее в хаосе. Мол, революцию делает различный деклассированный, антисоциальный элемент, который разрушает наличествующую, пусть и несовершенную, жизнь.
Действительно, любая революция, помимо благого начала, несет в себе и хаос, с которым боролись прежде всего сами революционеры, одной из главных задач которых было высветление революционной стихии. Вот что писал об этом Маркс в «Манифесте Коммунистической партии»:
«Люмпен-пролетариат, этот пассивный продукт гниения самых низших слоев старого общества, местами вовлекается пролетарской революцией в движение, но в силу всего своего жизненного положения он гораздо более склонен продавать себя для реакционных козней».
Маркс сетует на то, что этот антисоциальный элемент вовлекается в революционное движение. Здесь и в других местах как Маркс, так и Энгельс указывают на губительное влияние люмпен-пролетариата для любого революционного движения в любые времена. Но именно на этот слой люмпен-пролетариата как раз и указывает власть, когда старается дискредитировать революцию, предпочитая не замечать ее подлинную классовую основу и то позитивное содержание, которое она в себе несет.
Более того, как мы видим, Маркс указывает на то, что одним из основных свойств люмпен-пролетариата является продажность, которую использует в том числе власть. Таким образом, мы имеем дело с «игрой в две руки», когда власть одной рукой использует люмпен-пролетариат, то есть хаос против революции, а другой, пропагандистской рукой, обвиняет революцию в том, что она несет хаос в себе.
Более подробно тему взаимодействия люмпен-пролетариата и власти Маркс разрабатывал в работе «Классовая борьба во Франции». В ней он писал:
«Февральская революция выбросила армию вон из Парижа. Национальная гвардия, т. е. различные слои буржуазии, составляла единственную военную силу, но она не чувствовала себя достаточно крепкой для того, чтобы справиться с пролетариатом. К тому же она была вынуждена, хотя и после упорнейшего сопротивления, после сотни всяческих помех, мало-помалу, частично, открыть доступ в свои ряды вооруженным пролетариям. Таким образом, оставался только один исход: противопоставить одну часть пролетариев другой. С этой целью временное правительство образовало 24 батальона мобильной гвардии из молодых людей в возрасте от 15 до 20 лет, по тысяче человек в каждом батальоне. Они принадлежали большей частью к люмпен-пролетариату, который имеется во всех больших городах и резко отличается от промышленного пролетариата. Этот слой, из которого рекрутируются воры и преступники всякого рода, состоит из элементов, живущих отбросами с общественного стола, людей без определенных занятий, бродяг — gens sans feu et sans aveu (люди без огня и без признания — прим. авт.); они различаются в зависимости от культурного уровня нации, к которой принадлежат, но везде и всегда они сохраняют характерные черты лаццарони. Крайне неустойчивые в том юношеском возрасте, в котором их вербовало временное правительство, они способны были на величайшее геройство и самопожертвование, но вместе с тем и на самые низкие разбойничьи поступки и на самую грязную продажность».
Эти «лаццарони» часто использовались реакционно-монархическими кругами Италии в борьбе против либерального и демократического движения и представляли собой деклассированные люмпен-пролетарские элементы. Но, что особенно интересно в этом отрывке, Маркс противопоставляет один пролетариат другому и говорит, что этим противопоставлением занимается власть. Причем люмпен-пролетариат, помимо продажности, обладает еще таким свойством? как способность «на величайшее геройство и самопожертвование», что делает его очень серьезным участником любого революционного процесса.
Такой сговор власти с хаосом против революции, который, как считает власть, она контролирует, имеет место и на более высоком идеологическом уровне. По Марксу, любой класс, который исчерпал свое историческое содержание и начинает просто бороться за свое выживание, в стратегическом плане работает на «поворачивание колеса истории вспять». А сведение всего к грубым интересам выживания — это именно удел люмпен-пролетариата. В итоге этот люмпен-пролетариат начинает нарождаться не только в низах, но и в верхах общества. В той же «Классовой борьбе во Франции» Маркс пишет:
«Именно в верхах буржуазного общества нездоровые и порочные вожделения проявились в той необузданной — на каждом шагу приходящей в столкновение даже с буржуазными законами — форме, в которой порожденное спекуляцией богатство ищет себе удовлетворения сообразно своей природе, так что наслаждение становится распутством, а деньги, грязь и кровь сливаются в один поток. Финансовая аристократия, как по способу своего обогащения, так и по характеру своих наслаждений, есть не что иное, как возрождение люмпен-пролетариата на верхах буржуазного общества».
Таким образом, по мере испарения позитивного исторического содержания из власти она все больше начинает хаотизироваться сама. И, во многом сама того не ведая, она начинает не усмирять хаос, а наращивать его. По поводу данного состояния великий Шекспир написал следующие слова: «Вот он, гнойник довольства и покоя: прорвавшись внутрь, он не дает понять, откуда смерть». Хаос, который поначалу соглашается продавать свои услуги власти, в итоге уничтожит своего незадачливого работодателя. Одним из важнейших маркеров нарастания этого процесса во власти является ее отношение к революции.
Пришествие хаоса, за которое власть несправедливо ругает революцию, невозможно остановить консервативным синдромом и, тем более, сговором с теми силами, которые Маркс называл «реакционными». Его можно остановить, только предъявлением позитивного исторического содержания, которое есть в любой подлинной революции. А любая власть всегда является носительницей ценностей предшествующей революции, по отношению к которой она является наследницей.
Поэтому, если власть не хочет допустить пришествие хаоса, она должна наращивать это свое историческое содержание, а не соотноситься с ним двусмысленным образом потому, что он, видите ли, когда-то было революционным.
Конечно, не следует ждать от власти, что она будет восхвалять революцию, ибо любая революция покушается на власть и общественный строй. Однако, памятуя о том революционном содержании, которое составляет и ее позитивное содержание тоже, власть ни в коем случае не имеет права проклинать революцию как явление, а ту революцию, которая лежит в основе ее существования, она должна чтить. В нашем случае это Великая Октябрьская революция 1917 года.
Неубедительная, отвязная критика революции властью не устраняет для неё и государства опасность пришествия хаоса, а ускоряет его приход, ибо по-настоящему контрреволюционным является именно он.
Комментарии читателей (0):