Noblesse oblige. «Статус обязывает». Это, конечно, удачное обоснование для всевозможных нюансов, которое часто используется в относительно спокойной и (или) предсказуемой политической ситуации, а также в тех непростых (кризисных) ситуациях, когда необходимо обосновать принятие — или, что еще чаще, непринятие тех или иных решений. Этот принцип предполагает, что в его основе — обязательство уважаемых и уполномоченных субъектов. Но проблемы, как известно, скрываются в деталях, в связи с чем «обязывающий» статус регулярно требует конкретизации и уточнения — в том числе в части обозначения роли и статуса гаранта и посредника в переговорах по урегулированию международного конфликта.
В июле 1995 года молдо-приднестровский конфликт, как и ранее, предполагал активное внешнее вмешательство. Конечно, речь уже не шла о возможности силового решения конфликта. И не о применении последствий агрессии, предусмотренных международным правом. Тирасполь не располагал необходимыми ресурсами для таких шагов (хотя вполне последовательно реализовывал нормы своего уголовного права и задействовал международные общественные институты), а российская дипломатия всё еще рассчитывала на то, что экс-сателлиты Москвы будут оставаться «благодарными слушателями» и не станут создавать единый антироссийский «фронт» — благо партийно-государственная номенклатура в том же Кишиневе не только не пропала, но и окончательно закрепила за собой ведущие государственные позиции. Лишь позднее подобных «фронтов» антироссийского характера появилось более чем достаточно.
Но российская дипломатия (в лучших традициях советских предшественников) слишком сильно стеснялась, стараясь не обидеть постсоветских соратников, с которыми советские и российские дипломаты так или иначе встречались в различных коридорах — или на Смоленской-Сенной, или где-то в более экзотических местностях, где три советские республики имели свои представительства как государства — основатели Организации Объединенных Наций. Вот так и готовились кадры — будущие международники РСФСР, УССР и БССР, которые позднее гораздо больше уделяли внимания своим национальным перспективам, нежели укреплению единой позиции Советского Союза на международной арене, хотя это и не является предметом анализа в настоящем материале.
В частности, Москва считала, что условную кошку надо так и именовать — «условной», «хвостатым и полосатым зверем», но ни в коем случае не «кошкой» и не «хищником», даже если кому-то хотелось бы замаскировать наименование мудрого и местами хищного зверя. Но от этого ни хвост, ни усы, ни способность ловить мышей не потерялись бы — но только российская дипломатия во главе с присно памятным г-ном Козыревым старалась ни в коем случае не напоминать о себе, о своих способностях и о своих намерениях хоть как-то себя проявлять на постсоветском пространстве. Хотя бесконечно прятаться было невозможно — поэтому приходилось обращаться к бывшим коллегам по республиканским ведомствам, благо г-н Козырев, скорее всего, находил среди этих «коллег» достаточно соратников по борьбе с «советским наследием».
В этом плане 1995 год оказался весьма кстати. Прошло первое недоверие по поводу распада некогда единой страны, а бывшие постсоветские республики настолько уверились в собственном суверенитете, что некоторые даже стали чеканить собственные юбилейные монеты. Июль 1995 года стал новым этапом — с одной стороны, официальная Москва «созрела» к тому, чтобы воспринимать другие постсоветские республики в качестве соратников на постсоветском пространстве (или хотя бы рассчитывать на их поддержку, за исключением наиболее сложных случаев), с другой стороны — эти республики пока не были уверены в своей готовности становиться самостоятельными субъектами межгосударственного общения.
В этой ситуации молдо-приднестровское урегулирование получило новый импульс, предопределивший переговорную динамику на многие годы. 5 июля 1995 года, четверть века назад, президенты Приднестровья и Молдовы в присутствии главы миссии ОБСЕ в Молдове и полномочного представителя президента Российской Федерации подписали обращение в адрес президента Украины Л. Д. Кучмы. Согласно обращению, «миротворческий процесс по урегулированию конфликта в Приднестровье дает свои положительные результаты». Ключевым положением обращения стало то, что лидеры сторон конфликта, с участием других международных представителей, отметили: «Учитывая важность и необходимость переговорного процесса между Республикой Молдова и Приднестровьем, непосредственную близость границы Украины с Приднестровьем», руководители Молдовы и Приднестровья «считали бы возможным и целесообразным предложить Вам участвовать в данном миротворческом процессе в приемлемой для Вас форме». Официальный Тирасполь и Кишинев подчеркнули, что с «большим вниманием и благодарностью» воспримут все предложения президента Украины по затронутому вопросу.
Формально приглашение Тирасполя и Кишинева было сведено к участию в миротворческом процессе. Этим Киев также воспользовался: спустя непродолжительный период времени украинские военные наблюдатели присоединились к миротворческой операции, в то время как полноценное миротворческое участие Украины (о котором также шла речь) так и не было реализовано по ряду причин, в числе которых не последнее место занимал финансовый фактор. Ключевым, однако, стало то, что украинские власти не только получили представительство в миротворческом механизме, но и в общем политическом процессе по молдо-приднестровскому урегулированию.
Итак, четверть века назад официальный Киев получил формальную возможность участвовать в переговорном процессе. Несмотря на расширительное толкование этого приглашения, вряд ли было бы правильным требовать добуквенного следования документам 25-летней давности, тем более что десять лет спустя (в 2005 г.) уже Киев инициировал подключение к переговорам Евросоюза и США, и вряд ли сейчас украинские власти можно заподозрить в том, что они настаивали бы на буквальном соблюдении собственных инициатив, в особенности относительно того, что США и ЕС не участвуют в процессе принятия решений и не принимают участия в голосовании по проектам переговорных решений.
Согласимся с политико-правовой реальностью: Украина на основании приглашения руководства Приднестровья и Молдовы, подкрепленного присутствием уполномоченных представителей России и ОБСЕ, с 1995 г. стала участником переговоров по молдо-приднестровскому урегулированию. Это приглашение и подключение Киева окончательно сформировало полноправную «пятерку» участников переговоров, где Молдова и Приднестровье — это стороны конфликта, а Россия, Украина и ОБСЕ — это посредники в урегулировании, притом что Россия и Украина — это еще и государства-гаранты. Несмотря на многочисленные попытки конкретизировать статус «гарантов», эта задача так и не была реализована, несмотря на ряд официальных переговорных инициатив; многочисленные попытки пересмотреть достигнутые в рамках переговорного процесса договоренности, где уважаемые гаранты могли бы прислушаться к общей классике и «власть употребить», также не получили должной оценки.
Как можно охарактеризовать накопленное Украиной «посредническое» и «гарантийное» наследие за последние 25 лет? Вопрос мог бы стать риторическим, если бы не многочисленные попытки увязать это «наследие» с собственным кризисным опытом официального Киева за последние шесть лет. Как представляется, любые попытки взаимоувязать молдо-приднестровское урегулирование и кризис, начавшийся в 2014 г., являются искусственными: конечно, в любом региональном кризисе есть «в Киеве дядько», но далеко не факт, что «бузина в огороде» выросла именно из-за него и при его непосредственном участии.
Уже в 1996 г. уполномоченные представители Украины завизировали своими подписями то, что «Приднестровье принимает Основной закон (Конституцию)», а также принимает «законы и нормативные акты» и «решает вопросы экономического, социального и культурного развития в интересах населения, проживающего на его территории», а также «имеет право самостоятельно устанавливать и поддерживать международные контакты в экономической, научно-технической и культурной областях» (эти положения содержатся в одном из международно-правовых документов переговорного процесса — «Протоколе согласованных вопросов» от 11 марта 1996 г., который пока никто официально не ставил под сомнение и который, в силу своего международного статуса, не требует официального переутверждения его подписантами, в числе которых — президенты Приднестровья и Молдовы, а также уполномоченные представители Украины, России и ОБСЕ).
Спустя год, в 1997 г., Украина на высшем уровне приняла участие в подписании «Меморандума об основах нормализации отношений между Республикой Молдова и Приднестровьем» (подписан президентами Молдовы, Приднестровья, России, Украины и действующим председателем ОБСЕ, с последующим депонированием в ОБСЕ в качестве официального документа), который и по сей день остается одним из наиболее значимых международно-правовых актов в молдо-приднестровском урегулировании. Отметим, что классификатор законодательства Украины на официальном сервере Верховной Рады Украины относит этот документ к международным договорам Украины (в числе некоторых других документов переговорного процесса), что, по нашему мнению, снимает любые вопросы относительно статуса и значения договоренностей переговорного процесса, которые так часто задаются официальным Кишиневом. Московский Меморандум, помимо прочего, устанавливал, что стороны («руководство Республики Молдова и Приднестровья») «подтверждают свои обязательства не прибегать во взаимных отношениях к применению силы или угрозы силой». Стороны также заявили о том, что будут «продолжать становление между ними государственно-правовых отношений». Документ подтвердил статус России и Украины как «стран —гарантов выполнения достигнутых договоренностей», а также посреднический статус этих государств и ОБСЕ при несколько неясном «содействии» СНГ.
NB. Нередко в экспертном мнении Молдовы и, несколько реже, Украины ссылаются на то, что некоторые базовые документы переговорного процесса, включая Московский Меморандум 1997 года, сопровождались совместными заявлениями президентов России и Украины, которые, дескать, «конкретизировали» некоторые положения этих документов. Мы не согласны с тем, чтобы считать такие якобы «уточняющие» заявления частью общей договорно-правовой базы молдо-приднестровского урегулирования, поскольку ни до, ни после этого ничто не мешало закреплять базовые договоренности непосредственно в документах урегулирования, скрепленных подписями всех без исключения участников урегулирования — такой опыт формировался исходя из предыдущей переговорно-правовой базы, а также последующих документов, даже более сложных периодов — так, на президентском уровне подписывалось совместное заявление РФ, РМ и Приднестровья 2009 г., инициатива В. Ющенко, озвученная 22 апреля 2005 г. на форуме без участия представителей официального Тирасполя, позднее по настоятельной рекомендации приднестровской стороны была официально внесена в переговорную повестку и препровождена в адрес руководства Приднестровья официальным письмом украинского переговорщика и т.п. (курсив автора — В.Я.)
Было бы неверным при этом сводить роль Украины в переговорном процессе только к участию и последующей реализации переговорных документов (хотя это, как представляется, составляет основную суть посреднического и гарантийного статуса).
Во-первых, украинская сторона не ограничивала своё участие в подписании и имплементации такого рода договоренностей какими-либо рамками (по количеству сторон / подписантов). Хочется надеяться, что в Киеве не забыли об опыте подписания трехсторонних документов, в частности по вопросам перемещения через границу товаров и их таможенного оформления (к примеру, документы 1996−1997 гг., которые в значительной мере способствовали формированию базы трансграничного сотрудничества, действовавшей до марта 2006 г. и отчасти не утратившей актуальности и сегодня — по крайней мере, в части опыта, свидетельствующего о заинтересованности различных участников в поиске жизнеспособных решений, а не только в соблюдении формальных требований). Тем актуальнее в настоящее время потребность в прямом и заинтересованном диалоге всех вовлеченных субъектов, а не часто используемые отсылки к тому, что принципиальные вопросы, имеющие прямое влияние на региональную ситуацию, не должны решаться только в рамках двустороннего диалога Киева и Кишинева.
Во-вторых, после подключения официального Киева к переговорам в 1995 г. украинская сторона начала выстраивать комплексную систему региональной вовлеченности в те или иные процессы. Формально основываясь на решениях 1995 г. и в особенности на Московском Меморандуме 1997 г., украинская сторона подписала ряд двусторонних соглашений с властями Приднестровья на различных уровнях, среди которых Протокол рабочей встречи Руководителя Администрации Приднестровья и исполняющего обязанности Премьер-министра Украины по вопросам торгово-экономического, научно-технического и культурного сотрудничества от 20.06.1997 г., Соглашение между министерством промышленности и энергетики Приднестровья и министерством промышленности Украины о взаимных кооперированных поставках продукции производственно-технического назначения 1997 г. с развернутым приложением к нему, соглашения и протоколы относительно конкретных условий поставок (транзита) через территорию Украины грузов, подконтрольных ветеринарной службе 2008−2014 гг. и др.). Более того, активно формировалась договорно-правовая база межрегионального сотрудничества — Приднестровье подписало целый ряд соглашений о сотрудничестве с регионами Украины, а также на уровне межрайонных контактов. Активно развивалось отраслевое сотрудничество — к примеру, Приднестровский государственный университет им. Т. Шевченко подписал ряд соглашений о сотрудничестве с украинскими вузами, а участие украинской профессуры в государственных аттестационных комиссиях приднестровского вуза стало распространенной практикой.
Таким образом, украинские власти постепенно перестали ограничивать контакты с приднестровской стороной исключительно переговорным форматом, справедливо считая приднестровскую сторону самостоятельным субъектом международных контактов и выстраивая двусторонние контакты без привязки к динамике урегулирования, что во многом облегчало решение насущных задач и для Киева, и для Тирасполя.
В-третьих, Киев был достаточно инициативен и самостоятелен в продвижении собственных идей. Недавно мы вспоминали об инициативах, выдвинутых во время президентства В. Ющенко, но было бы несправедливым ограничивать украинские предложения только этим идеями. Так, еще в 2002 г. официальный Киев выдвинул идею «отложенного [политического] статуса» для Приднестровья, однако в полной мере эту идею тогда реализовать не удалось из-за того, что на тот момент существовал широкий международный консенсус относительно федеративной модели урегулирования (которую высшее украинское руководство также поддержало в 2003 г.).
В-четвертых, длительное время украинские власти неизменно отвергали любые попытки вовлечения Украины в конфликт на чьей-либо стороне. Именно так мотивировали свою позицию украинские власти в период достаточно жесткого давления со стороны Молдовы и Запада в 2001—2004 гг., когда Брюссель и Кишинев требовали от Киева, помимо прочего, ограничить товарооборот с Приднестровьем и допустить молдавских силовиков на свою территорию. В одном из своих официальных документов 2004 г., распространенном в европейских институтах и среди государств-участников ОБСЕ, украинская сторона подчеркнула, что «Молдова должна принимать только те меры, которые она сама в состоянии выполнить и которые в результате не приведут к ухудшению ситуации, а […] шаги Кишинева, связанные с попытками решить отдельные экономические вопросы за счет украинской стороны, не могут быть приемлемыми». Украинские власти особо подчеркивали, что «главная ответственность за урегулирование лежит на сторонах конфликта», и с этим трудно поспорить даже спустя прошедшие годы.
Таким образом, в молдо-приднестровском урегулировании Украина имеет свой уникальный 25-летний опыт участия, о котором сейчас не столь часто вспоминают, а в последнее время пытаются «привязать» его к другим проблемам, которые должно решать украинское руководство. Мы далеки от переоценки роли Украины в молдо-приднестровском урегулировании, особенно с учетом не до конца реализованного потенциала украинского председательства в ОБСЕ 2013 года и последующего опыта украинского участия в переговорном процессе. Однако мы и не склонны поддерживать наметившуюся в последнее время тенденцию к тому, чтобы увязывать роль Киева на берегах Днестра и кризис вокруг Донецка и Луганска.
Как представляется, 25-летний «стаж» Украины в молдо-приднестровском урегулировании совместно с другими сопосредниками и гарантами представляет самоценность, равно как и то, что модальность молдо-приднестровского урегулирования — иная, и официальный Киев официально признает Кишинев и Тирасполь в качестве двух сторон конфликта. Украинские власти и другие участники международных переговоров по тем или иным кризисным ситуациям сами вольны принимать решения о возможности использования приднестровского опыта, но вряд ли было бы верным навязывать иной опыт в молдо-приднестровском урегулировании. Если украинские власти исходят из целесообразности сохранять свою роль в переговорном процессе, то вряд ли следует пытаться заниматься экстраполяцией того или иного опыта на различные ситуации.
Как мы упомянули в начале этого материала, «статус обязывает». Важно помнить, что любой статус предполагает не только наличие специфических прав и обязанностей, но и ответственность. На гарантах — особая ответственность в первую очередь за соблюдение прав и свобод человека (и соотечественника), причем это особенно актуально сегодня, в сложнейшей эпидемиологической ситуации, которую многие хотели бы использовать для усиления давления на Приднестровье. Поэтому неслучайно, что в Тирасполе ожидают от украинской стороны не каких-либо «льгот», а четкого следования статусу объективного посредника и гаранта в переговорах, который по-своему уникален и всё еще востребован.
Комментарии читателей (0):