Про ошибки западоцентризма и российскую стратегию на Ближнем Востоке

Ближний Восток является очень сложным регионом. Он чрезвычайно важен для всей мировой экономики, отсюда и для геополитики. А так как на львиную долю она определяется западными странами, то и трактуется некоторыми аналитиками по инерции в первую очередь сквозь призму западноцентричного мировосприятия.

В то же время Ближний Восток был и остается совершенно иным моральным, этическим и культурным пространством, оперирующим сильно отличными от западных понятиями и категориями, игнорирование которых часто ведет к ошибкам в анализе там происходящего.

Вот, например, совместная статья доцента департамента востоковедения и африканистики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» в Санкт-Петербурге и эксперта целого РСМД.

Авторы считают, что эскалация боевых действий в Идлибе и внезапное обострение российско-турецких отношений есть прямое доказательство фрагментации ближневосточной политики России. Якобы вместо цельной единой позиции Москва в регионе все больше скатывается в путаницу сугубо сиюминутно мотивированных друг другу прямо противоречащих шагов.

Дело, по мнению авторов, осложняется еще и тем, что путаницу вызывает острая внутренняя конкуренция отдельных российских бюрократических сил, преследующих собственные интересы даже в ущерб общероссийским. В частности, если в сирийских событиях российское Минобороны еще как-то кооперируется с Министерством иностранных дел, то в Ливии военные задвинули дипломатов полностью.

А самое главное, вопрос подается так, что «все эти люди» не только отчаянно интригуют между собой, они еще и достаточно успешно вертят президентом, грамотно толкая его на принятие нужных прежде всего им официальных решений.

Что любопытно, общий подход к оценке событий авторов статьи подозрительно сильно совпадает с выводами западных, в особенности британских и американских «фабрик мысли». Впрочем, когда в базе лежат одинаковые пропагандистские шаблоны и мерки, то и схожесть итогов становится не слишком удивительной. Как и шаблонность подачи вопроса в целом.

В анализе специалистов ВШЭ, как и в докладах корпорации RAND, а также работах ее британских аналогов, очень много внимания уделяется указанию на конкретные ошибки российской стратегии, но при этом нигде и никак не показывается, как России следовало поступать «правильно», чтобы упомянутых ошибок избежать.

Делается это, вероятнее всего, из собственного непонимания сути региона и базовых целей российской политической стратегии в нем. И возникает все это из-за чрезмерного западноцентризма самого оценочного подхода. Взять, например, обострение российско-турецких разногласий. Оно подается как следствие именно российской внешнеполитической ошибки, хотя на самом деле происходящее сегодня было предопределено еще в 1991 году распадом СССР.

На протяжении всего ХХ века в основе государственного строительства Турции лежал кемализм, приведший страну в состав блока НАТО и суливший скорое принятие в Евросоюз, опираясь на что Анкара рассчитывала превзойти Иран, Саудовскую Аравию и Израиль в региональном доминировании, которое распространяется не только на Средиземное море, но и кавказско-черноморский регион, включая Грузию, Армению, Азербайджан и даже южную часть Каспия.

Ослабление России в 90-х годах сформировало определенное высокомерное отношение турецких элит к северному соседу. Он, конечно, большой, 10 тыс. километров с запада на восток, но экономически слабый. В 1991 году турецкий ВВП достигал почти 50% от российского при куда меньшей численности населения и размере ресурсной базы. При этом он еще и рос быстрее. В 2001 году, по отношению к 1995, размер турецкой экономики увеличился на 15,4%, тогда как российская поднялась всего на 13,8%.

Война на Кавказе, длившаяся фактически до апреля 2009-го, особенно в ее первой части, создала впечатление не только экономической, но и военной слабости России. На фоне которой полумиллионная турецкая армия казалась чуть ли не образцовым механизмом силового подкрепления наступательной внешней политики.

А таковая требовалась по мере нарастания в стране экономического и политического кризиса. Брюссель отказал Анкаре в надеждах на принятие в Евросоюз хоть когда-нибудь, а главный патрон по НАТО — США — все чаще стали игнорировать турецкие геополитические интересы в своих действиях. Особенно в курдском вопросе.

Все это делало активизацию турецкой геополитической экспансии лишь вопросом времени. По нарастающей она пошла раскручиваться еще с началом гражданской войны в Сирии в 2012 году. Процесс ускорился после самопровозглашения на Ближнем Востоке террористического «Исламского государства» (организация, деятельность которой запрещена в РФ).

В Анкаре считали, что тем самым они существенно прибавляют Турции в геополитическом весе, чем заставят всех, включая Россию, с ней больше считаться, а значит, и больше платить за компромиссы.

Мы пришли в регион не из-за Турции. Первой главной целью России являлось купирование угрозы радикального исламизма на предельно возможных дальних подступах. Вторая стратегическая задача вытекала из первой. Питательной средой, порождающей рост числа черных бармалеев, являлся хаос, вызываемый разрушением сложившихся в регионе государств. В том числе по инициативе США и ряда европейских стран. Сирия оказалась в совпадении целей, потому сначала Москва «пришла» в Дамаск.

Третья стратегическая цель логично вытекала из сочетания двух первых. России требовалось доказать способность успешного решения внутренних проблем региона. Что критично важно, во всем многообразии их местных специфических тонкостей.

Поэтому Москва не могла ограничиться только Дамаском, а была вынуждена учитывать и увязывать между собой интересы Ирана, Израиля, Ливана, пестрой карты палестинских политических группировок, Египта, Иордании и суннитских монархий Залива. Естественно не могли остаться в стороне интересы и возможности Европы, а также поведение США.

Нынешний конфликт с Турцией возник не из-за каких-то мифических ошибок Москвы, он является следствием несовпадения базовых подходов к определению масштаба горизонта событий. Россия считает необходимым достижение взаимоприемлемого баланса интересов всех стран региона, тогда как Турция продолжает руководствоваться уже явно устаревающей парадигмой «командир всегда прав» и возможностью одностороннего получения выгоды за счет временных слабостей конкурентов.

Любые проколы в достижении желаемого Анкара пытается компенсировать истеричной риторикой: «Если вы мне не дадите желаемого, то я сейчас вам всем как дам, потому что тогда я за себя не отвечаю, и вообще я имею право, потому что я так хочу». Москве периодически приходится организовывать холодный душ на горячие головы для возврата их к адекватности. По возможности ограничиваясь помидорами и туризмом, чтобы не доводить дело до применения «Калибров».

И это единственно верная долгосрочная стратегия, потому что очень схожее мировосприятие лежит в основе поведения всех ведущих региональных сил, от персов до саудитов, от курдов до израильтян.

Разве что России все откровеннее приходится отвечать на типичный восточный репутационный вопрос — а ты вообще тут кто такой, чтобы со мной так разговаривать?! Американцы, в частности, и западный мир в целом на него, как правило, отвечали массированными гуманитарными бомбардировками и прямой вооруженной оккупацией. Мы в этом смысле принципиально другие.

В отличие от США, России на Ближнем Востоке необходим не тотальный управляемый хаос, а прочный мир и экономическое благополучие. Но достигнуть этого можно только после приведения всех заинтересованных сторон к общему знаменателю одинаковых базовых подходов к пониманию финальной цели. Даже тех, кто считает себя слишком крутым, богоизбранным и хитрым, чтобы «становиться в общий строй».

Этот этап неприятен, но неизбежен. Нам еще предстоит пройти его с Ираном, Ираком, ближневосточными монархиями и Израилем, вообще традиционно привыкшим считать себя выше всех вместе взятых.

Процесс потребует времени и наверняка будет сопровождаться локальными сложностями в двусторонних отношениях. И, на взгляд некоторых западноцентричных аналитиков, он действительно может показаться нарастающей фрагментацией российской внешнеполитической стратегии в регионе.

Однако не стоит забывать, что казаться и быть это всегда две большие разницы. Фундаментальная российская стратегия на Ближнем Востоке не просто есть, цельность ее линии остается неизменной с 2015 года.