Почему Путин за социализацию, а не за социализм

Многие СМИ с удовольствием цитируют слова Владимира Путина на его недавней пресс-конференции, сказанные им о перспективах социализма в России, судя по опросам социологов, весьма популярного в народе общественного строя. Как только слова Путина ни подавали в СМИ, как только ни поворачивали их во все стороны, но дословного цитирования я так и не встретил. Везде есть элемент "дорисовывания картины за автора". А это очень важно, потому что трактовки и пояснения на самом деле не проясняют, а затемняют суть сказанного Путиным. А для адекватного понимания сказанного надо вернуться к первоисточнику.

"Мне представляется, что глубинное состояние общества таково, что реставрация социализма - в том смысле, какой вы, по-моему, в это вкладываете - невозможна".

Тут я считаю важнейшим прерваться и подчеркнуть эту самую путинскую уточняющую оговорку. Она дана не случайно. Без уточнения того, что понимать под словом "социализм" в современной дискуссии, продуктивный разговор невозможен. Слишком много версий у социализма, слишком много вариантов путей в его практике, и без определения содержания понятия говорящими ни до чего договориться, кроме недоразумения, не выйдет. Каждый по умолчанию будет под этим словом понимать своё содержание, и разговор будет ни о чём.

Поэтому Путин подчёркивает – он понимает вопрос в том смысле, в котором его задаёт вопрошавший корреспондент. А тот понимает слово "социализм" по слову "реставрация" как его советскую версию. Ибо никакой иной версии наш опыт не знал, и потому разговор идёт лишь о том, что известно всем по опыту. Именно по этому советскому опыту как бы ностальгирует российский народ. И именно это тезис Путин подвергает сомнению.

Прав ли он? Ведь он так же ссылается в аргументирующей части на общество, как и корреспондент. Почему же разные выводы? Корреспондент утверждает, что общество в глубинном состоянии хочет реставрации социализма, а Путин – что общество в его современном глубинном состоянии хочет не прежнего советского социализма, а его отдельных элементов, которых Путин называет "социализация" и трактует как пакеты социальной помощи государства людям. А для этого не нужды реставрировать то, что называется "советский социализм". Верен ли этот тезис?

Прежде всего, надо подчеркнуть, что народ в своём разговоре о социализме вовсе не исходит из его теории, так как просто её не знает. И потому социализм для него – это отсутствие легально сверхбогатых, бесплатное образование и медицина, разного рода дотации, а так же низкие тарифы на услуги ЖКХ. В бытовом сознании никакого другого понимания слова "социализм" нет.

Некоторая более продвинутая часть населения знает, что социализм – это когда нет частной собственности, и все предприятия принадлежат государству, от лица которого ими руководят чиновники. Называя почему-то госсобственность "общенародной", хотя народ и в этом случае не имеет никакого права касаться этой самой своей собственности. Так бюрократия получает тотальную власть в экономике, и через неё – в политике.

И только самые продвинутые знают, что социализм – это переходный период от капитализма к коммунизму, начинающийся с диктатуры пролетариата, во время которой происходит отъём частной собственности в пользу государства под термином "экспроприация". После чего возникает широкий слой управляющей советской бюрократии, диктатура пролетариата отменяется, возникает "общенародное" государство без классов, и управляется такая политическая система единственной правящей партией, несменяемой и всегда всесильной, потому что её учение всегда верно, а возглавляющие её чиновники всегда правы. Даже если потом выясняется, что они были не правы.

Все решения принимаются тайно верхушкой этой партии. Всё, что она захочет – происходит, а что не захочет – не происходит, и потом всё заканчивается зависимостью общества от степени разложения этой самой правящей партии и ее верхушки. Её чиновники, превратившись в правящий класс, проводят приватизацию и закрывают социалистический проект, возвращаясь к частной собственности и наследуемому социальному положению. Вот чем закончилась советская версия социализма.

Несмотря на все уверения советской пропаганды о бесклассовом обществе в СССР, классы там были, хотя и другие, чем при капитализме. Наряду с рабочими и крестьянами существовал класс номенклатуры, обладавший всеми признаками класса по Марксу. Он занимал своё место в обществе по признаку отношения к собственности, которой формально не владел, но управлял, распоряжался и пользовался. Приватизация, по сути, ввела в легальный оборот лишь аспект владения. Всё прочее у номенклатуры уже было.

Уже при Сталине под конец его жизни в СССР возник слой детей номенклатуры, такая советская золотая молодежь с синдромом принца или принцессы. Им без трудов и борьбы досталось привилегированное положение в советской социальной иерархии. И, вкусив наслаждение властью, они сразу возненавидели «эту страну», потому что считали, что она им должна. Их родители её укрепляли, а она не возвращала им по заслугам. Утрата статуса родителя вела к утрате статуса детей. Ничего нельзя было передать по наследству.

Убить такую систему было главной мечтой высшего советского правящего слоя. Не случайно все наши нынешние самые махровые антисоветчики и националисты в бывших советских республиках – выходцы из привилегированных советских элитных семей. Они не простили системе отсутствия права оформления владения и конвертации власти в наследуемую собственность.

Ради возможности слома хребта такой системы они пошли на сговор с геополитическим врагом – Западом. Без него было невозможно получить поддержку в деле уничтожения той части партии, которая боялась утратить господствующее положение и потому была против реставрации капитализма. Эта часть элиты апеллировала к социализму не потому, что он давал лучшие экономические результаты, а потому что они уже устроились в этой системе и чувствовали, что её замена приведёт их не к новым приобретениям, а к потерям имеющихся привилегий.

В борьбе за сохранение старого и введение нового победили сторонники реставрации капитализма. И, надо сказать, победили они с поддержкой большинства народа, который тогда понимал социализм как архаичное, отсталое общество с отсутствующими возможностями для улучшения своего материального и социального положения, общества с отсутствующими социальными лифтами, где жить лучше можно было лишь всеми правдами и неправдами вступив в правящую партию и начав участвовать во всей той лицемерной лжи, которую она через пропаганду поставляла обществу. И которую общество уже отказывалось воспринимать.

Состояние потребительского рынка напоминало форму без содержания. Его просто не было. Общество изголодалось по доступным товарам, товарный голод делал всё население диссидентами, а диссидентов – чуть ли не голосом совести. Репрессии и ореол мучеников возводил диссидентов в ранг сонма святых. Власть начала с диссидентами свои шашни (достаточно вспомнить того, кто курировал театр Любимова) и ничем, кроме катастрофы, это кончиться не могло. Оно и кончилось катастрофой.

Через 20 лет после этой катастрофы мы все поумнели и стали идеализировать докапиталистическое прошлое. Потому что капиталистическое настоящее, решив проблему насыщения товарного голода, принесло проблемы, при социализме неведомые – обогащение, не связанное с трудом, социальное расслоение по несправедливым причинам, чудовищную коррупцию, национально-государственную измену как вид доходного бизнеса, пропасть между властью и обществом, рост эксплуатации труда и бесправие человека труда. И самое главное – тот же синдром принца и хамствующую золотую молодёжь, на которую теперь уже стало некуда жаловаться.

Люди попали в состояние бывших крепостных, которые, едва освободившись, попали в руки пиратов. На этом фоне воспоминания о бывшем феодале, который и порол редко, и малый уровень прокорма допускал, стали казаться более счастливыми, чем времена жизни на разбойной Тортуге, где тебя все грабят и жаловаться некому. Но так ли прошлое состояние действительно хуже нынешнего?

Прежде всего, как бы ни были трудны фазы адаптации целых поколений к новым условиям, наполнение товарного рынка действительно разительно контрастирует с пустотой прилавков при социализме. В Белоруссии остались изжитые в России формы спецпайков власти, когда сетевые торговые магазины снабжают главу администрации района пайком в виде курицы, овощей, фруктов и мороженного. В России это уже дико.

И при всех претензиях к капитализму, в белорусский социализм никто не хочет. Да, всем нравится, когда «батька» орёт на чиновников, мстя им от имени народа за его более бедное положение, но этот спектакль на публику не имеет никакого отношения к положению полусоциалистической белорусской элиты и жить так уже в России, да и в самой Белоруссии, уже никто не хочет.

Народ не хочет к товарному дефициту и всевластию одной партии лукавых и лживых приспособленцев и карьеристов. Народ не хочет отсутвия возможности заниматься частным предпринимательством на справедливых началах. Народ ненавидит доставшийся от советских времён блат и протекционизм. Когда главным почётным статусом в обществе является должность бухгалтера горпродторга и начальника аптеки или автосервиса. И народ понимает – под словом "социализм" будет стоять именно возврат ко всему этому.

И тут Путин полностью прав, когда утверждает, что в своём глубинном состоянии не только правящий класс, но и наш народ не хочет реставрации такого социализма. Потому что другого социализма в нашей жизни не было. Проще сказать, народ не считает, что замена Медведева на Зюганова означает сохранение всех нынешних плюсов с устранением всех нынешних минусов. При социализме в тридцать лет уж точно никто не сможет себе позволить купить в кредит иномарку в автосалоне и поехать отдыхать в Европу, Таиланд или даже в Турцию.

Снова здравствуйте, очереди, пустые прилавки и крики "Вас тут не стояло!". А за счастливое будущее нам будут рассказывать сытые лощёные мужчины в дорогих пиджаках и особое сословие круто завитых женщин, называемых в народе "партбабы", отоваривающиеся по пятницам в закрытых пунктах снабжения. Они и сейчас все есть, перейдя в новую партию власти из старой КПСС, только вместо продпайков они теперь получают элитную недвижимость.

Путёвки в Крым станут дешёвыми, но исчезнут из доступа. Вместе с мебелью, туалетной бумагой, женскими сапогами и колготками. Взяткой станет палка сырокопчёной колбасы и календарь с полуголыми девицами. А установить телефон в квартиру станет делом половины жизни.

Потому Путин уверенно говорит: в том смысле, который вы вкладываете в слово "социализм", его реставрация невозможна. Невозможна реставрация однопартийной системы, контролирующей госсобственность, к которой принадлежит всё, вплоть до сапожного ларька на углу, при дефицитном потребительском рынке. Такая система приведёт в теневой экономике и теневой политике намного вернее, чем система нынешняя. Тут с этим хоть можно как-то бороться. Там бороться с этим – это подрывать главные основания самой системы.

Вот тут Путин говорит о том, что если понимать под социализмом именно всё вышесказанное, то очевидно, что такая реставрация невозможна, потому что её никто не хочет. Но возможна социализация экономики и развитие социальной сферы, что все как раз под социализмом и понимают. Но для этого нужны большие отчисления, а они возможны лишь при сильной экономике. Тут есть опасность попасть в ситуацию расходов больше доходов. Ножки можно протягивать лишь по одёжке.

И вот совершенствование этой самой одёжки – это как раз та самая тема, которую требует народ и для которой не требуется реставрация социализма в его однопартийном советском типе. Для этого существует госкапитализм с его демократическими институтами давления общества на власть.

То есть Путин говорит, по сути, о развитой социал-демократии в её неискаженном либерализмом виде. Либерализмом можно исказить всё, даже коммунизм. Коррупция при Брежневе, пронизав всё общество и достигнув Политбюро, вполне себе созрела в рамках социализма с его госсобственностью и коммунистической однопартийностью. Следовательно, отсутствие коррупции – это не неотъемлемый атрибут какого-то строя, а качество текущего управления при любом строе. И, говоря о стремлении народа к социализму, надо понимать, что тут имеется в виду.

А имеется в виду социал-демократия – то есть, безусловно, многоукладная рыночная экономика с сильным социальным блоком, защищённым законодательно, и социальными гарантиями государства, где власть не сконцентрирована в руках единственной правящей партии, в которой во втором поколении власть захвачена подлецами и перерожденцами, которых из-за их партийной дисциплины невозможно от власти отстранить. И потому все реформы кончаются развалом правящей партии и страны.

То есть при уточнении термина становится понятно, что президент очень точно формулирует понятия и оперирует ими. Жаль, что задающие вопрос журналисты не придерживаются такого же принципа – уточнения содержания термина, по поводу которого они задают вопрос. Но, возможно, они и не стремятся к поиску истины, а хотят поставить терминологическую ловушку главе государства? Тогда мы просто имеем дело с нечестной игрой, с манипуляцией общественным мнением.

Это была несомненная журналистская ловушка, которую Путин увидел и обошёл. Но некоторые оппозиционные СМИ усилили манипуляцию – они стали кричать, что Владимир Путин вопреки воле народа не станет вести Россию в социализм. Так создаётся ложь. Некоторые журналисты, увы, не уступают в мастерстве карточным шулерам. Но если президент не называет вещи своими именами из соображений политкорректности, то мы свободны от таких обязательств и можем вполне назвать жулика жуликом. Даже если он прикрывается таким словом как социализм.