В детстве, читая поэму Маяковского «Хорошо», всегда обращал внимание на эпизод:
«Серчают стоящие павловцы:
«В политику…
начали…
баловаться…
Куда против нас бочкаревским дурам?
Пожаловали б на штурм!
Но тени боролись, спутав лапы,
И лап никто не разнимал и не рвал.
Не выдержав молчания, сдавался слабый,
Уходил от испуга, от нерва.
Первый, боязнью одолен,
Снялся бабий батальон…»
Позже я выяснил, что в реальной истории все было ровно наоборот. «Бабий батальон» снялся последним, не считая юнкеров из охранной части Зимнего. К тому моменту почта-телефон-телеграф уже были в руках ВРК, а по Зимнему давала залп «Аврора». При этом самой Бочкаревой в Петрограде в тот момент не было — она была на фронте с основной частью своего «Женского батальона смерти», а те части, которые пытались защитить Зимний октябрьским вечером — это были учебные роты, почти никак не вооруженные. И когда начала наступление «красная гвардия», состоящая чуть более чем полностью из пьяной, обдолбанной, но хорошо вооруженной матросни (которой за полтора месяца до того раздал оружие сам Керенский в попытке предотвратить занятие столицы Корниловым), а казачьи части слиняли к Гатчине вслед за диктатором, ситуация стала решенной. Уход женского батальона довершил дело. Собственно Зимний обороняла уже только пара десятков безусых пацанов из юнкерского училища, которых смели, не заметив. Вот и весь переворот.
Сама Бочкарева — тоже интересный персонаж. В октябре 1917-го ей было всего 29. В войну она стала своего рода знаменем «легального» русского суфражизма: жена уголовника из сибирской глубинки, написавшая личное прошение царю об отправке на фронт, заработавшая георгиевскую медаль и получившая разрешение на формирование женских ударных частей, она была одним из символов официальной военной пропаганды, особенно после Февраля. Ее возили с пропагандистской поездкой во Францию и Англию, предъявляли как образец русского мужества и стойкости. В 1918-м она тихо спивалась в Томске, отказав в сотрудничестве и красным, и белым, а когда Томск в очередной раз заняли красные, ее взяли чекисты, увезли в Красноярск и там расстреляли без особых церемоний.
Мне бы хотелось написать развернутый текст о роли «женской темы» в тех событиях — Коллонтай, Арманд, Бочкарева, великая княгиня Елизавета с Марфо-Мариинкой, ее сестра как живой символ агиткампании про «шпионов в августейшей фамилии» (не говоря уже про историю с Распутиным), та же Матильда с ее попыткой судиться с Лениным в июне 17-го… Уже одно то, что «рабочая блузница», потеряв после июльских событий особняк Кшесинской, обрела новый штаб именно в здании Высших женских курсов — в Смольном институте — заслуживает отдельного внимания. Тут тоже есть некий символизм: Петросовет, председателем которого буквально накануне событий стал Троцкий, тоже заседал не где-нибудь, а в Мариинском дворце, этом каменном символе любви отца к своей дочери.
Но в эти дни зафиксируем отдельно вот этот октябрьский эпизод с батальоном Бочкаревой. Представьте себе этих совсем молодых девчонок, пошедших добровольно в армию под влиянием патриотической пропаганды, в расчете на то, что они будут бить немцев с оружием в руках. Многие из них уже потеряли любимых, родных, близких на войне, и рассчитывали отомстить. А повернулось иначе: они оказались в собственной столице лицом к лицу с вооруженными мятежниками из числа своих же соотечественников, и в тогдашнем раскладе единственное, к чему могла привести их попытка как-то оказать сопротивление — к массовому изнасилованию помянутой матроснёй. Вот вам и борьба женщин за равенство полов.
Это я к тому, что уже в этом крохотном эпизоде видно, что Великая Октябрьская Социалистическая Революция в то же самое время была, конечно же, и контрреволюцией. Скрытым реваншем консервативно-патриархального начала над вырвавшейся было на свободу стихией всеобщего эгалите.
Есть полуапокрифическая история, что спустя два года, в 1919-м, Инесса Арманд и Александра Коллонтай на какую-то очередную демонстрацию за права женщин во всем мире явились голыми — прямо на Красную площадь. Дедушка Лукич, вышедший поглазеть на это зрелище, хмыкнул, засунув руки в карманы: «ну, это вы уж слишком…» Он вообще очень во многих вещах был дремучий консерватор, наш дедушка Лукич. И, кстати, Маяковского опять-таки терпеть не мог, предпочитая ему Пушкина.
Глядя на то, как Путина атаковали барышни из Femen с голыми сиськами наперевес, я думал про эту «акцию» двух подруг в 19-м. Ведьмин век — есть такая книжка у Дяченок, всем рекомендую.
А с другой стороны — вот эти бочкаревские девочки. Да, они не могли и не смогли спасти «главного дезертира русской истории» от его соученика по гимназии. Но они хотя бы попытались. Почти единственные, кто тогда попытался.
Алексей Чадаев – советник председателя Государственной Думы РФ, директор Института развития парламентаризма, кандидат культурологии.
Комментарии читателей (0):