ИА REX публикует статью главного редактора журнала «Сократ» Алексея Козырева из третьего номера издания (апрель 2011 года). Главный вопрос номера — что представляет собой такой феномен как современное государство?
Государство — извечная тема философии, наряду с космосом, природой, человеком, мышлением. Аристотель назвал человека «политическим животным», а Вячеслав Иванов в поэме «Человек» переведёт это название как «градозиждительныйзверь». В русском языке слова «Государство», «Государь», «Господарь» происходят от Господа, поэтому в го-сударстве всегда присутствует гос-подство, имеется вертикаль, объединяющая народ перед высшей целью и ценностью. Горизонталь — это не только гражданское общество, но и две руки креста, к которым прибивают гвоздями разошедшихся с «вертикалью». Полисное государство, замкнутое в небольших пространствах города, имеющее свой центр на площади, где решались все важные вопросы, было более человекосоразмерным, более поддающимся охвату человеческого мышления, поэтому и более пригодным для рождения философии, находящейся с государством во вполне диалектической связи. Государству без философии никак, но и философов-то оно не очень жалует. Казнь Сократа, присуждённая ему демократическим путём. Кроме пифагорейского союза, правящего в Кротоне на протяжении 25 лет, история знает очень немного примеров правления философов. Если только не считать Екатерину II и Ленина — первая любила, когда её именовали «философом на троне», второй же усердно конспектировал работы Гегеля в самый канун социальной революции. Но они не были в философии профессионалами, да и словосочетание «профессиональная любовь к мудрости» звучит не менее экзотично и чужевато, чем «профессиональный революционер»: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтоб изменить его»!
Однако философы вовсе не были такими уж всеобъясняющими и ничего не изменяющими. Ещё Платон в своей «Политии» (которая в русском переводе А. Н. Егунова озаглавлена «Государство») говорил о «лепке в нашем воображении государства» (420 с. 1), замечая, «что лепить его надо не так, чтобы лишь кое-кто в нём был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо всё в целом» (420 с. 3–4). Платоновская «утопия» ставит перед нами далеко непраздный вопрос об общественном идеале, о том, исходя из чего должно «лепиться» государство, какие представления о человеке и его назначении должны его формировать. В переустановке такого идеала или в намеренном отказе от него заключаются многие коллизии мировой философии. «Утопия» Платона была попыткой создания такого государства, в котором смерть Сократа (праведника) была бы невозможна. Для этого нужно воспитывать граждан, создать целую систему общественного воспитания, или пайдейи, причём длительность и качество воспитания должны быть в прямой связи с уровнем, на котором принимают решение получившие то или иное образование. Книгой о воспитании назвал платоновское «Государство» немецкий учёный Вернер Йегер. Трудно себе представить, что учитель Александра Македонского Аристотель из Стагир, учивший о политике как способе достижения общего блага, мог бы назвать политику делом «грязных рук».
Эра Христова поманила человека от Града Земного ко Граду Небесному. Романтизм христианской культуры не упразднил государство, но наполнил его существование новым смыслом, спровоцировав в то же время мощные анархические движения. Человеческой личности было задано иное измерение. Человек перерастал самого себя уже не в качестве гражданина Полиса, но как гражданин Неба. Для христианской культуры принципиально невозможной становится ситуация платоновского «Критона», в котором Сократ отказывается принять предложение друзей организовать побег во имя уважения к Законам. Государство становится защитником не только земной жизни граждан, но — по праву или не по праву берет на себя функцию быть земным орудием построения Царствия Божьего на Земле. Гностики, считавшие, что этот мир создан вовсе не всеблагим Богом, но коварным, не знающим того, что наверху, Демиургом, полагали, что государство и формальное право не несут в себе ничего хорошего, а все политические формы являются его изобретениями. Анархизм как бегство от государства, несомненно, имеет гностические корни, точно так же как в истории европейского социализма не последнюю роль играет христианская идея тысячелетнего царства Христа на земле и первобытный коммунизм раннехристианских общин. Гоббсовский «Левиафан», заложивший основы теории общественного договора и прав человека в их современном понимании, наполовину состоит из описания «государства церковного», христианской политики" и разбора Священного Писания. Ещё в 1881 году Владимир Соловьев, реагируя на суд над цареубийцами, призывает сына Жертвы помиловать преступников: "если государственная власть отрицается от христианского начала и вступает на кровавый путь, мы выйдем из него и отстранимся, отречемся от неё!«1 Поводом к социальному взрыву в таком ходе рассуждений является вовсе не отсутствие эффективности управления и распределения общественного дохода, но нравственное недостоинство власти.
Современное государство имеет совершенно иные принципы легитимации власти. Оно меньше всего напоминает вылепленное воображением «произведение искусства». И уж если искусства, то какого-то авангардного, сюрреалистического. Часто оно становится заложником обстоятельств, «вызовов времени», разного рода привходящих обстоятельств и конспирологически выявляемых причин. Как и другие общественные институты — семья, право, — полития досталась нам от античности. Сегодня эти институты всё больше возвращаются к своей дохристианской форме. Но следует помнить всё же, что со времён античности «политическая вещь» в отличие от многих обычных вещей, например, от телеги, модифицировалась в гораздо меньшей степени. Поэтому то, что писали о государстве, об истинных и ложных формах правления Платон и Аристотель, для нас и сегодня звучит вполне современно и не утратило своей свежести и новизны. Мне приходилось уже к 100-летию «Вех» замечать, что критика интеллигенции «веховцами» и критика демократического человека Платоном удивительно похожи...
Очередной номер «Сократа» посвящён теме «Государство», потому что пришло время философии думать о том, что за Левиафан живёт и дышит сегодня рядом с нами. Можем ли мы прогнозировать его телодвижения? Не погребёт ли он нас под своей тушей? Не задушит ли своим вулканическим дыханием? Не оглушит ли страшными криками? А может, Левиафан давно уже умер, и то, что есть сейчас, относится к совершенно иной, более рукотворной реальности?
Номер составлялся трудно. Не всё, что мы наметили, удалось осуществить. Но в целом он соответствует тем принципам, которые заявил журнал с первого номера. Говорить об истории, чтобы мыслить сегодняшний день. Мысля актуальное, не забывать о том, что до нас уже кто-то говорил о сходных проблемах. Какое у нас государство? Как можно прояснить смысл его конституционных именований — правовое, социальное, республиканское? Как современное российское государство выстраивает взаимодействие со свои ми гражданами и отвечает на их запросы? Что привносит в государство информационная эпоха? Что думали о государстве классики и мыслители ХХ в. — Карл Шмитт, Макс Вебер, Владимир Бибихин? В чём специфика государства на Востоке? Как тема государства и власти выражает себя в искусстве и культуре? Эти и много других тем читатель найдет на страницах нашего журнала. В определённом смысле разговор о государстве — это разговор о нас самих, задумывающихся о том, что мы живем сообща, друг рядом с другом.
Комментарии читателей (0):