«Двадцатка» по многим причинам превратилась в форум для встречи Запада и не-Запада. Коммюнике встреч G20 иногда выглядят гораздо более выхолощенными и пустыми, чем коммюнике саммитов БРИКС и даже саммитов «Группы семи». И в случае БРИКС, и в случае «семёрки» вместе собираются единомышленники, которые в целом находятся на одной и той же ценностной и политической волне. Поэтому результаты их обсуждений вполне продуктивны. Про «Группу двадцати» такого не скажешь, пишет программный директор Валдайского клуба Олег Барабанов.
«Группа двадцати» ведёт своё начало с 1999 года на уровне министерских встреч и с 2008 года – на уровне саммитов глав государств и правительств. Обе даты весьма показательны. Эти годы были временем глобальных финансово-экономических кризисов, которые охватили всю планету, но больнее всего ударили по развивающимся странам Глобального Юга и не-Запада в целом. Кризисы сделали очевидной необходимость поиска политического и регуляторного баланса в отношениях между развитым и развивающимся мирами, между богатыми и бедными, между пресловутым «золотым миллиардом» и всем остальным человечеством.
Ключевая проблема, которую озвучивали тогда и которая, по большому счёту, не решена до сегодняшнего дня – это недопредставленность стран глобального не-Запада в международных экономических институтах глобального регулирования и управления. На политическом уровне две крупные незападные страны – Россия и Китай – являются постоянными членами Совета Безопасности ООН, и право вето даёт им возможность блокировать те решения, которые выгодны только Западу и «золотому миллиарду», а в Генеральной Ассамблее ООН каждое государство имеет один голос, что обеспечивает формальное равенство. Однако в международных финансовых институтах ситуация совсем иная. И в Международном валютном фонде, и в ряде других структур отсутствует даже формальное равенство, поскольку там нет принципа «одна страна – один голос», но количество голосов у каждой страны определяется её экономической мощью. Соответственно, здесь определяющее, доминирующее воздействие на выработку и принятие решений оказывают именно страны Запада (в политическом смысле этого слова).
БУДЬТЕ В КУРСЕ
Тем самым неравенство в развитии закреплялось и усиливалось неравенством в принятии решений. Это сочеталось с целым рядом финансово-экономических и инвестиционных практик, которые многие представители развивающихся стран называли неоколониальными. К тому же многие из стран глобального не-Запада были реципиентами кредитов от МВФ и иных структур, макрофинансовые требования которых зачастую вызывали серьёзное социальное недовольство в этих странах и воспринимались как тормоз на пути развития собственной промышленности и инвестиционной политики. Во многом последствия этой закредитованности и жёстких требований МВФ, сопровождающих её, и делали развивающиеся страны основными жертвами глобальных финансовых кризисов, особенно в период 1997–1999 годах.
Помимо МВФ, Всемирного банка и иных институтов, у ведущих стран политического Запада была и собственная неформальная структура – «Группа семи». В её рамках они могли координировать свою политику, приходить к согласованным решениям и затем выступать своего рода единым фронтом на глобальном уровне. Эта «Большая семёрка» зачастую воспринималась в развивающемся мире именно как символ неравенства и закрепления доминирующего положения западных стран.
Потому-то задачи преодоления недопредставленности и неравенства, актуальные и ранее, в период глобальных финансовых кризисов были особенно острыми. Страны политического Запада обвинялись (и, надо признать, вполне справедливо) как в прямой ответственности за провоцирование кризисов, так и в том, что из-за их доминирования в принятии решений основной удар кризисов приходился не на них, а на развивающиеся страны.
Именно в этой атмосфере и в таком контексте появилась «Группа двадцати», сначала как министерский формат, а затем и на уровне саммитов. Её ключевым символическим значением стало как раз расширение представительства. И совсем не случайно, что одной из самых первых задач на повестке дня «двадцатки» стало перераспределение голосующих квот между странами в рамках МВФ. Этот процесс, впрочем, шёл тяжело и непросто и привёл, по большому счёту, к половинчатым результатам. Никакого реального баланса по числу голосов между развитыми и развивающимися странами в международных финансовых институтах так и не было достигнуто.
Причина этого, отчасти, кроется в том, что можно назвать «родовой травмой» «двадцатки». Поскольку её создание обсуждалось в том числе в рамках «Группы семи», «двадцатка» воспринималась многими как расширенный состав «семёрки», «Группа семи плюс» (G7+). Ведь и до создания «двадцатки» «Группа семи» периодически приглашала на свои заседания лидеров из развивающихся стран, проводя заседания в расширенном формате. Именно в этой логике отчасти и произошла институционализация расширенных заседаний «семёрки», которая и получила в итоге название «Группы двадцати». При этом фантомные воспоминания о том, что «двадцатка» – это всего лишь «семёрка плюс», сохранялись достаточно долго, их отголоски можно встретить и до сего дня. Во всяком случае, отнюдь не редки утверждения о том, что именно «семёрка» стала институциональным организатором «двадцатки» и что страны политического Запада проявили тем самым свою добрую волю. И им за это все остальные должны быть благодарны.
При этом создание «Группы двадцати» отнюдь не привело к самороспуску «Большой семёрки». Она сохранилась и по-прежнему регулярно проводит заседания со своей повесткой и приоритетами. Это позволяет использовать вышеупомянутый механизм внутренней консолидации стран политического Запада. Причём практически традицией последних лет стало то, что саммиты «семёрки» проходят раньше, чем саммиты «двадцатки», и возможности для «сверки часов» и внутризападной координации относительно общей позиции на «двадцатке» остаются достаточно сильными.
Нужно отметить, что и страны глобального не-Запада понимали необходимость и целесообразность создания собственного механизма, отчасти похожего по формату на «Группу семи». Это привело к созданию БРИК в 2006–2008 годах, примерно тогда же, когда создавалась «двадцатка». Затем произошли принятие в БРИК Южно-Африканской Республики и смена аббревиатуры на БРИКС. А в 2024 году состоялось ещё одно расширение БРИКС. Тем самым объединение ведущих стран глобального не-Запада увеличивает свою инклюзивность и представительность.
«Двадцатка» же в этом контексте превратилась в форум для встречи Запада и не-Запада.
И на наш субъективный взгляд, это привело к тому, что стороны стараются порой уходить от серьёзного обсуждения проблем и выступают по классической формуле «за всё хорошее и против всего плохого». Во всяком случае, читая коммюнике по итогам саммитов «двадцатки», не удаётся избавиться именно от такого ощущения. Эти коммюнике иногда выглядят гораздо более выхолощенными и пустыми, чем коммюнике саммитов БРИКС и даже саммитов «Группы семи». И в случае БРИКС, и в случае «семёрки» вместе собираются единомышленники, которые в целом находятся на одной и той же ценностной и политической волне. Поэтому результаты их обсуждений вполне продуктивны. Про «Группу двадцати», повторим, такого, на наш субъективный взгляд, не скажешь. Причины кроются отчасти и в том, что в плане политического пиара любое государство – хозяин саммита «двадцатки» заинтересовано в том, чтобы мероприятие прошло гладко и без скандалов. А для этого лучше сосредоточиться на общих и неконфликтных темах. Кроме того, мы имеем в «двадцатке» чётко консолидированный блок стран политического Запада, а вопрос о внутренней консолидации глобального не-Запада, скажем прямо, ещё не решён. Будем надеяться, что нынешнему бразильскому председательству в «Группе двадцати» удастся эту ситуацию выправить.
Комментарии читателей (0):