Олег Айрапетов: После аншлюса

Гитлеровцы приступили к организации продовольственных поставок в Австрию, около 20 тыс. детей было направлено на отдых в Германию за счет государства. 10 апреля в обстановке нацистского террора и пропаганды был проведен плебисцит, на котором за аншлюс проголосовало 95% выборщиков. В НСДАП за время единства с Германией вступило 500 тыс. чел – почти 10% населения страны. После присоединения Австрии армия Германии могла увеличиться на 500 тыс. чел., промышленность — на 4-5%. Впрочем, это не исчерпывало экономической пользы аншлюса. Австрия могла дать рейху лес, целлюлозу, выгодные стратегические подступы к Чехии и Балканам. Её золотой запас равнялся 200 млн. рейхсмарок, вместе с ним был получен контроль и над внешними вкладами Австрии. Бывший уже канцлер Шушниг был арестован и поначалу заключен под домашний арест. Уже 26 марта он был передан гестапо. Одним из ценных трофеев аншлюса стал барон Луи Натаниель Ротшильд, который был схвачен в Австрии и удерживался для обмена. Выкупом послужила собственность клана Ротшильдов в Австрии и Чехословакии.

Новые власти приступили и к решению еврейского вопроса. 23 марта 1938 г., выступая в Вене, Геринг заявил: «Сегодня Вена не может по праву называться германским городом. Как можно говорить о германском городе, в котором живет 300 000 евреев? Этот город несет важную германскую миссию в области культуры и экономики. Ни для одной из них нам не пригодятся евреи». Началась волна еврейской эмиграции. Объективности ради необходимо отметить, что в этот момент гитлеровцы не ставили перед собой задачи массового уничтожения евреев, а только их вытеснения. По распоряжению Геринга до ноября 1938 года для эмигрантов из Австрии её старые границы были открыты.

Впрочем, небо над Германией было все же не безоблачным. Берлину нужно было время для того, чтобы освоить приобретенные территории и сделать выводы из проведенной операции. Тыл немецких колонн, идущих на австрийскую столицу, был безобразно организован. Техника снабжалась горючим из австрийских бензоколонок. Выяснилось, что имевшиеся на вооружении танки плохо подготовлены к длительным маршам. Из строя по техническим причинам вышло до 30% бронетехники. Эти провалы в организации движения техники меркли по сравнению с тем эффектом, который произвел марш вермахта на Вену. Довольно искренне его описал орган РОВС: «Если вспомнить истекшие годы и ту кампанию, которую вела пресса всех демократических стран по поводу возможности «аншлусса» («Аншлусса» не будет… Мы не допустим… Мы гарантируем… Мы торжественно заявляем), то становится просто смешно. В двухдневный срок германские войска заняли Австрию, а на третий день в ней все позабыли, что существовала австрийская независимость. «Оккупация» Австрии при том была произведена так, что от самой границы до Вены автомобиль Адольфа Гитлера двигался среди несметных толп народа, проявлявшего, по свидетельству иностранных журналистов, самый искренний восторг». Современникам очевиден был вывод — время переговоров и трактатов прошло, впереди будущее, в котором все решает «только сила, основанная на народной поддержке».

11 марта рейхсмаршал авиации Герман Геринг заявил послу ЧСР в Берлине В. Мастному, что происходящее, несомненно, является «германским семейным делом» и ничем не грозит Чехословакии. Более того, у Берлина нет претензий к Чехословакии, а германские войска в Австрии получили приказ остановиться в 15 километрах от новой германо-чешской границы. 12 и 13 марта германский МИД передал Мастному заверения фюрера в теплых чувствах, а также подтвердил неизменность действия германо-чехословацкой арбитражной конвенции 1935 года, предусматривавшей решение спорных вопросов мирным путем. Обещание остановить войска на подступах к границе ЧСР весьма энергично приветствовал Галифакс, особо отметивший его значение в обращении к Палате лордов. 13 марта Геринг сообщил Риббентропу, находившемуся в Лондоне, что германские войска прибыли в Австрию вовремя — коммунисты вот-вот готовились захватить часть страны под лозунгами «Да здравствует Москва» и т.п. Риббентроп отвечал: он уже встречался с Чемберленом и Галифаксом, оснований для беспокойства нет — британцы все поняли верно, впечатление от бесед — «превосходное». После войны Шушниг с особенной обидой комментировал выступление главы британского дипломатического ведомства, который весьма двусмысленно отнесся к аншлюсу — он отрицал тот факт, что Лондон поощрял это движение, а с другой стороны говорил о том, что в британской столице всегда понимали невозможность постоянного существования независимой Австрии. Не поддерживая на словах свершившегося факта, Галифакс тем не менее считал, что нет необходимости обсуждать случившееся в Лиге Наций.

В Москве смотрели на будущее не так оптимистично. Литвинов публично заявил, что потакание Берлину будет иметь продолжение: «Не подлежит никакому сомнению, что Германия в более или менее близком будущем практически приступит к тому, чтобы восстановить свои довоенные границы…» Нарком отмечал: «Азарт одних, запуганность других, в свою очередь, разжигающая этот азарт, несомненно создают очень тревожное международное положение». 14 марта 1938 г. в докладе И.В. Сталину Литвинов отмечал чрезвычайную важность случившегося и предлагал принять следующие меры: мобилизовать пацифистов Англии для давления на правительство Чемберлена, укрепить правительство Народного фронта во Франции, приободрить Чехословакию, что должно повлиять и на другие малые государства — потенциальные жертвы фашистов. 18 марта Москва предложила созвать конференцию для обсуждения проблемы. СССР был единственной страной, которая сделала это, и, разумеется, эта инициатива не была поддержана. Набор действий был невелик, но своевременен.

После окончания аншлюса пресса нацистской Германии опять вернулась к теме защиты немцев Чехословакии. Прага очень быстро почувствовала, что перерыв античехословацкой пропаганды был временным явлением. Ответ на вопрос о том, кто будет жертвой новой агрессии, был очевиден. 16 марта 1938 г. чехословацкий посланник в Москве, присутствовавший на встрече М.М. Литвинова с представителями прессы, докладывал в Прагу: «На вопрос американских журналистов, что намерен предпринять СССР в случае нападения на ЧСР, Литвинов вчера заявил, что, само собой разумеется, СССР выполнит свои союзнические обязательства. На дальнейший вопрос, как СССР может оказать помощь, он ответил, что уж какой-нибудь коридор найдется». Как показали дальнейшие события, сказать это было проще, чем сделать. Нарком явно переоценил уровень влияния Парижа на партнеров. 30 марта на запрос Франции о согласии на пропуск Красной армии, Бухарест ответил, что намерен сохранить нейтралитет, а решение по такому вопросу должен предварительно согласовать с Варшавой. Фактически это был отказ. В ходе той же встречи Литвинов призвал американское и британское правительства обратить внимание на польско-литовские отношения.

Во Франции ожидали такого развития событий, после Рейнской области не произошло ничего неожиданного для Парижа. Также ожидаемой была реакция — ничего не было сделано. Муссолини приветствовал аншлюс, отправив телеграмму в Вену: «Я поздравляю Вас с тем, как Вы решили австрийскую проблему». Гитлер был в восторге. Он отправил в Рим телеграмму: «Муссолини, я никогда не забуду этого!» 2 мая 1938 года глава Германии посетил Италию с официальным визитом. Встреча была триумфальной, дружба двух фашистких диктаторов — демонстративной. Теперь уже Муссолини демонстрировал Гитлеру достижения Италии, в том числе и войска, маршировавшие «римским шагом».

Во внутренней политике Италии это сближение отразилось принятием ряда расовых законов. 14 июля 1938 г. в «Popolo d’Italia» было опубликовано письмо ученых Римского, Флорентийского, Падуанского, Болонского университетов с призывом к защите чистоты «итальянской расы». Этот «Манифест расы» стал активно распространяться в итальянской прессе. До этого момента антисемитизм политике итальянских фашистов не был присущ. В 1934 году Муссолини встречался с лидерами сионистов, в том числе с Хаимом Вейцманом и Наумом Гольдманом и обсуждал с ними планы создания еврейского государства в Палестине со столицей в Тель-Авиве с приданием особого статуса Иерусалиму. В конечном итоге 6 октября 1938 года Большой Фашистский Совет принял решение о введении расовых законов, существенно ограничивавших права лиц не арийского происхождения, в первую очередь — евреев. После этого диалог итальянских фашистов и сионистов был прерван. Успехи германской политики явно вдохновляли и Будапешт, который активно и горячо поддержал действия Берлина. 15 марта 1938 г. Хорти, обращаясь к соотечественникам по радио, заявил: «С нашей точки зрения, объединение Австрии с Германией означает только то, что один из наших старых друзей, поставленный мирными договорами в совершенно невыносимое положение, объединился с другим нашим старым добрым другом и верным соратником по оружию». Основой дружбы был общий враг.

В ЧСР при создании республики оказалось до 1,2 млн. венгров, но их число в 1921 сократилось до 750 тыс. чел., а в 1930 году до 680 тыс. чел. Разумеется, в период венгерского владычества шла жесткая политика мадьяризации и не все записанные венграми были таковыми. После освобождения многие бывшие меньшинства смогли вернуться к собственной идентичности. Тем не менее сокращение численности венгров было слишком большим. В 1937 году венгерская община ЧСР подала в Лигу Наций жалобу, в которой доказывала, что «Декларация военного положения», официально действовавшая только в первый год провозглашения Чехословакии, неизменно продолжала применяться по отношению к венграм и на момент составления жалобы. В ней перечислялись факты дискриминации: ограничение свободы передвижения членов общины, цензура, увольнение государственных служащих по национальной принадлежности, конфискация земельного имущества без компенсации, фальсификация переписей, аресты лиц, получавших литературу из Венгрии, исполнявших венгерский гимн и т.п. Было очевидно, что эта акция была предпринята в согласии с Будапештом.

После аншлюса активизировалась и Польша. Вся польская пресса, за исключением оппозиционной, приняла изменения весьма положительно, польское посольство в Вене сразу же было преображено в генконсульство. Страной после кончины Пилсудского в 1935 г. все более явно и более активно управляла армия, что неизбежно сказывалось на её внешней политике. Получивший из рук президента в ноябре 1936 года маршальский жезл и особые полномочия Рыдз-Смиглы явно хотел подтвердить их внешнеполитическим успехом. 16 марта 1937 года посетивший Варшаву Геринг заверил его в том, что Гитлер является сторонником сближения с Польшей и с германской стороны нет территориальных претензий. Геринг убеждал собеседника, что Германия нуждается в сильной Польше, которая смогла бы защитить ее от соседства с СССР, и что естественным общим врагом двух стран является Россия. Все это явно понравилось Рыдз-Смиглы, который заверил своего гостя в том, что продолжит польско-германское сотрудничество, начатое его предшественником.

Теперь наступило время для использования этого сотрудничества. Так, во всяком случае, казалось руководителям Польши. Опыт Гитлера вдохновил польское правительство на действия. Интересы Берлина и Варшавы также пересекались в Литве. С 1933 года в «Клайпедском крае» усилилось влияние нацистов — партии, ратовавшей за возвращение немецких земель в состав единого германского государства. В Мемеле весной и летом 1934 года активировались сторонники национал-социалистов. В результате литовские власти перешли к репрессиям. Руководители местных нацистов были арестованы, вслед за чем Каунасс начал управлять автономным краем на основе введенного там военного положения. Обострение положения в Мемеле совпало с завершением кризиса в Саарской области и воссозданием германской армии. Судебный процесс над активистами немецкого движения в Литве начался 14 декабря 1934 года и закончился 23 марта 1935 года. Успехи новой власти в Берлине привели к тому, что в Каунасе решили пойти на мягкие приговоры — часть привлеченных к суду была оправдана. Если литовско-германиские отношения были проблемными, то литовско-польские неизменно находились в состоянии «холодной войны».

Внутреннее положение в Польше было сложным, вдобавок политический курс, избранный Беком, вызывал сильное недовольство — его открыто обвиняли в том, что он фактически поставил страну в положение вассала Германии. Внешнеполитический успех мог компенсировать репутационные потери. В середине марта 1938 года в Варшаве и Вильно начались антилитовские демонстрации с требованием защитить польское население Литвы. Положение на польско-литовской границе было постоянно напряженным, в феврале 1938 ее посетил приехавший в Польшу Геринг, вслед за этим укрепления инспектировали высшие государственные чиновники. Весьма своевременно произошел очередной инцидент. 11 марта на польско-литовской границе погиб солдат польской пограничной стражи Станислав Серафина. По заверениям литовских властей, польский военнослужащий получил смертельное ранение, находясь на литовской территории, причем в результате ответного огня литовского полицейского.

Во всяком случае, тело погибшего оказалось в руках литовских властей, и они передали его полякам с воинскими почестями. Правительство Польши, собравшееся на совещание 12 марта, приняло решение начать действия. Их останавливало только отсутствие в стране Бека — он находился с визитом в Италии. Пока что было принято решение активизировать прессу. Так как в Польше печать была «независимой», то она немедленно и единодушно начала раздувать антилитовскую истерию. Бек торопился назад, проезжая через Вену он поприветствовал наместника Остмарк (как теперь стала называться Австрия) Зейсс-Инкварта. Через бывшего польского посла в Австрии министр запросил встречу с Гитлером. Она состоялась 15 марта 1938 г. в отеле «Империал». 16 марта Бек был в Варшаве. 17 марта 1938 года польский поверенный в делах в Эстонии передал представителю Литвы требование своего правительства: признать особые права польского населения в Литве, отменить статью Конституции, провозглашавшую Вильно столицей и т.п. В какой-то степени это был беспрецедентный документ — одно соседнее государство требовало от другого, среди прочего, установить с собой дипломатические отношения. Ответ требовался в течение 48 часов, Варшава предупреждала, что ни дискуссий, ни отсутствия ответа не потерпит и сама защитит свои интересы. Польша грозила осуществить «марш на Ковно» в 24 часа.

Польские требования Литве не были согласованы с Берлином, но были сразу же поддержаны там. Вернувшийся из Варшавы Геринг встретился с Липским 17 марта и сразу же поддержал акцию Варшавы. Он отметил, что у Германии есть свои интересы в Литве, и главным из них был Мемель. Геринг предупредил, что возможна негативная реакция со стороны СССР, но это не беспокоило польского дипломата. Польская антилитовская пропаганда приобрела совершенно бешеный характер. Газеты призывали убивать литовцев, по городам проходили демонстрации под шовинистическими лозунгами. Отпуска польских военных были приостановлены, в Виленский край и на границу с Литвой стали стягиваться войска, на особое положение была переведена военно-морская база в Гдыне. Рыдз-Смиглы прибыл в Вильно, где провел смотр гарнизона и принял парад. В городе также прошло шествие сторонников наказания Литвы.

В Москве, а значит, и в Советском Союзе в марте 1938 года больше всего внимания уделяли двум событиям. 2 марта начался процесс над 21 участником «право-троцкистского блока» (Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, Г.Г. Ягода и др.). Пресса пестрила призывами расправиться с обвиняемыми. 13 марта они были приговорены к смертной казни. Второй новостью было возвращение участников экспедиции дрейфующей станции «Северный полюс» во главе с И.Д. Папаниным, которые провели на льдине в Северном Ледовитом океане 274 дня. 15 марта ледокол «Ермак» прибыл в Ленинград с четырьмя папанинцами. Их ждал горячий прием, сам Папанин выступил с речью о готовности служить Родине, партии и её вождю и, конечно же, вместе со всей страной призвал к расправе над «мразью и разбойниками». «Фашистские шпионы» были расстреляны 16 марта. 17 марта папанинцы были приняты в Кремле Сталиным.

Но и польско-литовский конфликт на этом фоне не был игнорирован. Позиция СССР была изложена сразу же и однозначно: «Как бы то ни было, сообщения из Варшавы и Берлина говорят о том, что положение, складывающееся в результате польской провокации, внушает сильную тревогу». 17 марта Риббентроп в ответ на запрос литовского посланника посоветовал принять польские требования. Тем временем в Польше на фоне воинственной истерии, разжигаемой правительством, началось нечто непредвиденное властями. Население стало осаждать банки, снимая деньги с текущих счетов и т.п. Национальное единение не состоялось. 18 марта Литвинов встретился с послом Польши в СССР Вацлавом Гжибовским. Тот поначалу изворачивался и попытался отрицать сам факт существования ультиматума. Глава НКИД был категоричен — дело, по его словам, принимало серьезный оборот. В тот же день Англия и Франция предприняли совместный демарш в Варшаве с целью предотвратить демонстрацию силы со стороны Польши и отказаться от ультиматума со сжатыми сроками по вопросу Вильно. Советское правительство пошло на весьма серьезные меры, вплоть до предупреждения Варшавы о возможной денонсации договора о ненападении в случае польской агрессии против Литвы.

20 марта Литвинов вновь встретился с Гжибовским. Тот по-прежнему пытался использовать обычные демагогические приемы польской дипломатии — что на самом деле ультиматума Литве не было, а была нота, содержащая угрозу и т.п. «Я ответил, — заметил наркоминдел, — что такие тонкости меня не интересуют, и что обыкновенно требование, предъявленное с установкой краткого срока для ответа и сопровождающееся угрозой применения силы, называется ультиматумом, и что все эти отличительные признаки заключались в польской ноте. Во всяком случае, весь мир истолковал ее как ультиматум». Вмешательство СССР охладило воинственные настроения Варшавы, которая ограничилась только одним требованием — восстановления дипломатических отношений. Литва пошла на эту уступку. 19 марта Литовское телеграфное агентство сообщило о готовности своего правительства установить дипломатические отношения с Польшей.

По мнению Литвинова, это было правильное решение. Литовский посол в Москве на встрече с наркомом сообщил ему о разговоре с германским атташе. Генерал-лейтенант Эрнст-Август Кестринг «заверял, что слухи о германской поддержке Польши в конфликте с Литвой ни на чем не основаны. Польша является клячей, которую Германия впрягла в свою упряжь на время». Военные часто бывают настолько недипломатичны, что даже говорят правду… Но состояние Польши пока что не предполагало ничего хорошего. 20 марта в Вильно был проведен парад. На польско-литовской границе по-прежнему было неспокойно. Для того, чтобы продемонстрировать, что кризис уже позади, Бек при полете в Ригу распорядился сделать посадку на полчаса в Каунасе. Формально — для дозаправки. На самом деле это была демонстрация силы. Министр, практически не имевший информации о состоянии дел в Советском Союзе после массовых репрессий против польского населения СССР в 1937-1938 гг., был уверен, что ненавистный сосед на востоке находится в состоянии полураспада. Начальник референтуры Wschod («Восток») польской военной разведки Ежи Антоний Незбжицкий не без основания называл МИД своей страны «гнездом снобов и дегенератов».

Определенного успеха на литовском направлении достигла Германия. 25 марта 1938 Берлин потребовал от Каунаса освободить арестованных нацистов Мемельского края, что и было сделано. Советский военный атташе в этой стране полковник П.С. Рыбалко докладывал: «”Победа над Литвой” ничего Польше не дала и внутренней обстановки не разрядила, надвигается промышленный кризис, кризис в сельском хозяйстве не прекращался и не ослабевал, сегодня в Польше много деревень и уездов буквально голодает. Об этом пишут даже польские газеты, несмотря на наступающую весну, безработица не уменьшается, а увеличивается, целые села и волости не имеют семян, чтобы засеять и не имеют, чем обработать (прошлый год был большой неурожай почти во всей Польше). Промышленность находится далеко не в блестящем состоянии. Внутреннее положение крайне напряжено, развязываются фашистские устремления и в недавней воскресной речи президент заявил, что возможно Польша вынуждена будет стать на тоталитарный путь дальнейшего своего развития. И по всем признакам она ищет выхода в авантюре войны. На этот раз поляки готовят авантюру более серьезную, чем польско-литовский конфликт. Сейчас развита бешеная античешская кампания, кое-что предпринимается на польско-чешской границе (возможно, готовится убийство еще одного серафима)». Эти оценки очень скоро оправдаются на практике.