30 лет назад, в декабре 1991 года Советский Союз — как и Российская империя в 1917-м — «слинял в три дня», если воспользоваться метким выражением известного философа и публициста начала ХХ века Василия Розанова, сказанным им по поводу мгновенного исчезновения российской государственности после Февральской революции.
Эта статья посвящена событиям в Крыму и Севастополе 30-летней давности, однако пока материал готовился к печати, начались волнения в Казахстане. Здесь не место обсуждать детали происходящего, однако важно отметить общественную реакцию в России, а именно — моментальный рост «шапкозакидательских» настроений и разговоров о возрождении империи (с противоположными оценками этого явления) на фоне стремительного ввода войск ОДКБ на территорию этой бывшей советской республики.
Последнее, например, главный редактор известного российского СМИ Russia Today Маргарита Симоньян тут же назвала на своей странице в социальной сети Facebook «прибытием вежливых», отсылая тем самым к известным событиям 2014 года.
На этом фоне трагический распад СССР как будто бы оказывается темой неактуальной. Это с одной стороны. С другой стороны, в ближайшем будущем может заметно измениться общественно-политическая трактовка «русской весны» — из самодостаточного и логически законченного события, в котором проявились не только государственная воля России, но и серьезное общественное движение в Севастополе и Крыму, она рискует превратиться лишь в «пролог» силового «возрождения империи».
В связи с этим разговор о событиях в Севастополе и Крыму начала 1990-х годов получает дополнительную актуальность, ведь именно тогда были заложены многие контуры тех процессов, которые сыграли свою роль и в 2014 году.
В то же время это были именно контуры, а не неудачная репетиция, как в последнее время можно прочитать в том числе во вполне научных работах (как, скажем, в двухтомной «Истории Крыма», несколько лет назад изданной Институтом российской истории РАН).
В данном материале будет сделана попытка разобраться в управленческих пертурбациях в Севастополе и Крыму в 1990 — 1991 годах и их роли в последующей судьбе этих территорий, включая зарождение пророссийского движения. Но в первую очередь — в причинах и последствиях январского референдума 1991 года, который в СМИ нередко громко именуется «первым советским плебисцитом».
Эта тема важна именно сегодня еще по одной причине: в свете текущих событий в Казахстане на «имперском» кураже можно быстро забыть, что нынешняя система российской власти унаследовала от дореволюционной и советской государственности традицию институциональной слабости. А именно стабильная система институтов сдерживает государство от катастрофического распада в случае турбулентности в самых верхах, когда отказывает механизм «ручного управления» и амбиции и позиции отдельных участников политического процесса легко перекрывают вертикаль власти, которая может моментально рассыпаться от решений собственных представителей.
И речь сейчас не о союзном руководстве (Михаил Горбачёв) и не о власти республиканского уровня (Борис Ельцин, Леонид Кравчук). А о севастопольских и крымских реалиях начала 1990-х годов. И в них можно увидеть не столько безальтернативный исторический процесс, сколько точки бифуркации, в которых ход событий был отнюдь не предопределен. Из этой перспективы постсоветская история для этих территорий оказывается прямым следствием не только договоренностей в верхах, но и определенного «волюнтаризма», выражаясь всё же тем же советским языком, местных государственных и партийных деятелей в 1990 — 1991 годах.
На сегодня эта тема возможна лишь в формате предположений, т.к. архивы (госархив Севастополя, фонд Горбачёва) изучены мало.
***
Истоки пророссийского движения в Севастополе и Крыму сегодня часто связываются с январским референдумом 1991 года, то есть событием, имевшем место почти за год до распада СССР.
В Крыму на этот референдум был вынесен вопрос о восстановлении крымской автономии, т. е. Крымской республики, упраздненной после Великой Отечественной. В Севастополе жители города также должны были ответить на дополнительный вопрос: «Вы за статус г. Севастополя — главной базы Черноморского флота как города союзно-республиканского подчинения»?
В монографии «История Крыма» утверждается, что целью референдума было возвращение российского статуса региона, и вопрос, вынесенный на референдум, именно по этой причине был такой витиеватый: «Вы за воссоздание Крымской Автономной Советской Социалистической Республики как субъекта Союза ССР и участника Союзного договора?».
Соответственно, Украина нарушила волю крымчан, в феврале 1991 года включив Крым в состав УССР в качестве автономной республики — это событие нельзя назвать «восстановлением», ведь Крым как автономная республика входил в состав РСФСР, а в УССР в 1954 году Никитой Хрущевым была передана Крымская область.
В таком же духе рассуждает руководитель горсовета Севастополя в 1991 — 1992 годах Иван Ермаков. В недавнем интервью севастопольскому СМИ «Форпост» он назвал события 2014 года, т. е. возвращение в состав России, прямо вытекающими из референдума января 1991 года, не сильно, впрочем, отличаясь в этой трактовке от заявлений нынешнего главы Республики Крым Сергея Аксенова.
Скорее всего, такая трактовка является осовремениванием.
Так, отвечая на вопросы автора этих строк, историк, доцент кафедры истории севастопольского филиала МГУ им. М.В. Ломоносова Татьяна Богаткевич отметила, что вопрос о России встал на повестку дня только после распада СССР:
«В Крыму и Севастополе в составе СССР их территориальное подчинение Украине было не так уж заметно, особенно на повседневном, бытовом уровне. Культуры схожи, телевидение, СМИ, высшие органы власти общие, даже школьные программы совпадали, за исключением дополнительных уроков украинского языка в школах Крыма (в Севастополе и этого не было). Распад Союза привел к тому, что Крым и Севастополь в одночасье оказались оторванными от России. Русскоязычное население полуострова осознало, что вынуждено жить в составе другого государства. Тогда и возник вопрос о 1954 годе».
Тогда в чем состояла цель организаторов референдума в Крыму и Севастополе?
Заместитель директора Института российской истории РАН, доктор исторических наук, специалист по советской истории Сергей Журавлев предположил, что данное событие было связано с так называемым Новоогаревским процессом — то есть подписанием, по инициативе Горбачева, нового союзного договора, в котором Крым в статусе автономной республики вполне мог получить право подписывать договор наравне с Украиной:
«Горбачёв пытался подписать новый союзный договор, на протяжении года велись очень тяжелые переговоры с главами республик, которые не хотели входить в состав СССР на прежних условиях, с некоторыми он смог договориться только о конфедерации.
И он решил опереться в этих переговорах на автономии, пойдя ва-банк и предложив им повысить статус до уровня союзных. В частности, он обещал Татарстану подписание союзного договора наравне с РСФСР и УССР. Ельцин тогда понял, что это грозит развалом России, и сильно протестовал. На Украине эта история была в Крыму. Горбачев обещал Крыму статус автономной республики в составе Украины, которая будет подписывать союзный договор наравне с УССР.
Конечно, все автономии захотели повысить свой статус. Это означало национальный суверенитет, свой бюджет, выход на международную арену, самостоятельную внешнюю торговлю. Поэтому руководители автономий были благодарны Горбачеву, а его позиции благодаря этому региональному лобби сильно укрепились.
В Крыму ситуация осложнялась тем, что это всё происходило на фоне возвращения крымских татар, которых приехало тогда в Крым около 100 тысяч и которые хотели видеть Крым не территориальной, а национальной, крымско-татарской, автономией.
Подписание нового союзного договора планировалось на август 1991 года, но сорвалось из-за августовского путча.
При этом Горбачев вряд ли обсуждал отдельно вопрос Севастополя — его статус в рамках СССР поднимать было некуда, он и так был городом республиканского подчинения в составе УССР. И вряд ли при обсуждении крымской автономии поднимался вопрос о Черноморском флоте, который подчинялся Министерству обороны СССР, то есть союзному руководству.
Но нужно смотреть документы в фонде Горбачева».
Высказанное С. Журавлевым предположение подтверждается уже упомянутым интервью И. Ермакова, который между делом сказал следующее о позиции Николая Багрова — руководителя Крымского обкома партии в 1989—1991 годах:
«Багров дружил с Кравчуком, ему удалось добиться разрешения на референдум. Потом был съезд. И Крым выступал как субъект союзного договора. Багров договорился, что Крым станет 16-й республикой СССР. И улетал отсюда на съезд, но тут ГКЧП, и всё накрылось».
Итак, крымскую политическую элиту в 1990 году волновало не возвращение в состав России, а объем собственных властных полномочий внутри советской системы, в том числе — внутри УССР, причем идея референдума была согласована крымским партийным руководством с Украиной в лице Леонида Кравчука.
И тут возникает вопрос: по каким причинам в этом референдуме участвовал Севастополь? Да, севастопольцы отвечали на «дополнительный вопрос» о статусе собственного города, но зачем они оказались привлечены к вопросу, касавшемуся положения Крымской области?
В «Истории Севастополя» говорится о том, что «Севастополь решил принять участие в референдуме», из чего можно сделать вывод — это участие было отнюдь не обязательным.
Татьяна Богаткевич, один из авторов «Истории Севастополя», высказала точку зрения, что Севастополь не мог не принимать участия в крымском референдуме, так как Севастополь на момент 1990 года был частью крымской избирательной системы.
Каким образом формировались избирательные округа Крыма и Севастополя — на данный момент не исследовано, поэтому приходится опираться на списки депутатов различных советских государственных выборных структур, опубликованные в интернете. В первую очередь — на списки депутатов Верховного Совета УССР и Верховного Совета РСФСР.
До 3-го созыва (1951−1955 года) депутаты от Севастополя отсутствуют в составе Верховного Совета РСФСР (есть только депутаты от Крымской области), однако созыв 1951—1955 годов включал двух депутатов от Севастополя, наряду с шестью депутатами от Крымской области. Это означает, что в 1948 году действительно произошло изменение статуса Севастополя (вопрос, часто дискутируемый сегодня в научной литературе и ненаучной публицистике), и он был выделен из состава Крымской области, став городом республиканского подчинения РСФСР, и это изменение отразилось и в избирательной системе российского парламента советской эпохи. При этом количество депутатов от Крымской области осталось прежним — 6 человек. Получается, что под Севастополь было выделено в составе РСФСР два новых избирательных округа.
В 4-м созыве Верховного совета РСФСР, действовавшем с 1955 года, депутатов от Севастополя и Крымской области нет, зато они есть в Верховном совете УССР 4-го созыва, 1955−1959 годов — 2 от Севастополя и 10 от Крымской области. Можно заметить, что количество депутатов от Крымской области в составе ВС УССР расширилось по сравнению с их представительством в ВС РСФСР. В то же время Н.М. Кулаков был до этого депутатом от Севастополя в составе российского Верховного Совета, как и 3 из 10 депутатов от Крымской области — это, конечно, является подтверждением широко известного тезиса о том, что в составе СССР передача территории от России к Украине не имела государствообразующего значения.
Данные по депутатам Верховного Совета УССР за 1959−1963 и 1975−1989 по избирательным округам в открытом доступе отсутствуют, поэтому приходится ориентироваться на данные по выборам 1963, 1967, 1971 и 1990 годов.
Основная разница данных депутатских составов с составом 1955 года, с одной стороны, и составом 1990 года, с другой, — отсутствие депутатов от Севастополя. 1-й секретарь севастопольского горкома партии Валентин Пашков, а также командующий Черноморским флотом Серафим Чурсин избирались в 1963 году от Крымской области, при этом общее количество депутатов от этого региона в Верховный Совет УССР — 14 вместо 10, в том числе за счет двух, условно, «севастопольских» депутатов. В созыве ВС УССР 1967 года таковых уже 15, из них 3 (в том числе двое — от ЧФ), хотя и избраны от Крымской области, но территориально относятся к Севастополю. В 1971 году депутатов от Крымской области еще больше — 19, из них по-прежнему трое — из Севастополя (в том числе двое — из руководства флота).
Единственный состав ВС УССР после конституции УССР 1978 года, где Севастополь наряду с Киевом был определен как город республиканского подчинения, который опубликован в широком доступе — это созыв 1990 года.
В этом созыве — 4 депутата от Севастополя, из них один представлял Черноморский флот, а вот количество депутатов от Крыма меньше в сравнении с 1971 годом — вместо 19 их 16. Получается, что после обозначения Севастополя в качестве города республиканского подчинения УССР Крымская область лишилась нескольких депутатских мест в парламенте данной советской республики.
***
Казалось бы, какое имеет значение государственная вертикаль власти в советское время, ведь, как известно, все решения принимались партийными структурами. Однако в момент кризиса и ослабления роли партии невнятная с институциональной точки зрения система оказалась зависима не от сложившихся традиций и не от официальных компетенций, а от личных договоренностей и партийных, и государственных деятелей.
И здесь стоит разобраться с вопросом о партийной вертикали власти в Севастополе на момент 1991 года. А по линии партии Севастополь подчинялся Крыму, причем весь советский период.
Крымский историк, генеральный директор Центрального музея Тавриды Андрей Мальгин объяснил сложившуюся систему следующим образом: «Весь советский период, начиная с 1921 года, севастопольский горком партии подчинялся Крымскому обкому, который, в свою очередь, также всё советское время входил в состав компартии Украины. КПУ, естественно, входила в состав КПСС. Так было устроено внутри советской системы по причине территориального удобства подчинения, вне зависимости от того, в какую республику и в каком статусе входили Крым и Севастополь».
Татьяна Богаткевич так охарактеризовала роль Крымского обкома для Севастополя:
«В СССР была однопартийная система и безальтернативные выборы, именно в Крымском обкоме Компартии УССР решались вопросы о выдвижении тех или иных кандидатов для участия в выборах на местном, республиканском и общесоюзном уровне».
Очевидно, такая система имела следствием заинтересованность партийных и государственных деятелей Севастополя в дружбе с партийными руководителями в Крыму. Интересна в этом плане фигура председателя исполкома севастопольского горсовета Сергея Сосницкого, который присутствовал в 1954 году «от Севастополя» на торжественной церемонии передачи Крыма Украине — а это присутствие обычно является одним из аргументов в пользу точки зрения о том, что Севастополь был передан Украине вместе с Крымом.
Однако в данном случае имеет значение не только вопрос о том, сохранился ли у Севастополя российский статус (если судить по спискам ВС РСФСР и ВС УССР, проанализированным выше — то нет, не сохранился), но и тема взаимоотношений Севастополя и Крыма, ставших в 2014 году отдельными субъектами Российской Федерации.
В этом контексте стоит отметить, что Севастополь первоначально сохранил независимость от Крыма в составе УССР — иначе в Верховном Совете этой советской республики в 1955 году, как было отмечено выше, не было бы депутатов от Севастополя отдельно от Крымской области. Однако в 1963 году по непонятным на сегодня причинам в этом же Верховном Совете есть депутаты только от Крымской области, включая 1-го секретаря севастопольского горкома партии, т. е. партийного руководителя Севастополя.
Можно предположить, что в таком снижении статуса Севастополя — с города республиканского подчинения до города Крымской области, не оформленным через государственные решения на уровне УССР в 1960 — 1970-е годы, не последнюю роль сыграла партийная вертикаль.
Уже упоминавшийся С. Сосницкий с 1952 года был членом бюро Крымского обкома, а в 1957 году он стал депутатом Крымского областного совета трудящихся и заместителем председателя его исполнительного органа (исполкома). Бывший в то время 1-м секретарем севастопольского горкома партии Андрей Коровченко в 1960-м году вслед за Сосницким уезжает из Севастополя в Симферополь, переходя на позицию 2-го секретаря Крымского обкома партии, одновременно становясь и депутатом Крымского областного совета.
Конституция УССР 1978 года, видимо, нарушала это подчиненное по отношению к Крыму положение Севастополя, который вернулся к республиканскому статусу, хотя и произошло это не в составе РСФСР; под Севастополь были сформированы отдельные избирательные округа.
Принципиально важным изменением после принятия конституции УССР 1978 года становится исчезновение представителей Севастополя в Крымском областном совете трудящихся (новое название с 1978 года — народных депутатов) — последний раз они присутствуют в составе, избранном в 1977 году, то есть еще по «сталинской» конституции. Но в 1980-м и последующих составах их нет. Стоит отметить, что всё это время Крым почему-то проводил через Севастополь в депутаты большое количество представителей от своего облисполкома, в том числе — областных руководителей КГБ и прокуратуры, а также от крымского обкома партии, включая областные комсомольские и профсоюзные структуры (см., например, 13-й созыв 1971 года).В итоге собственно Севастополь в Крымском областном совете представляли исключительно трудящиеся — токари, водители, маляры, слесари и т.п., без каких-либо властных полномочий.
Можно предположить, что Киев целенаправленно стремился убрать влияние Крыма на Севастополь после принятия конституции 1978 года, вряд ли случайно в 1981 году 1-й секретарь севастопольского горкома партии Борис Черничкин стал членом ЦК КПУ (а не Крымского обкома), а в 1984-м году на ту же должность 1-го секретаря севастопольского горкома и вовсе был назначен человек из Киева — член ЦК КПУ Алексей Смолянников.
При этом городской совет Севастополя с 1979 года возглавлял Евгений Генералов (ушедший добровольно с этой должности в октябре 1989 года) — местный не партийный деятель, до этого руководивший приборостроительным заводом «Парус», соответственно, можно предположить, в большей степени равнодушный к партийной вертикали, шедшей на Крым, чем партийные деятели-севастопольцы, зато трижды избиравшийся, видимо, напрямую от Севастополя, в Верховный Совет УССР, причем последний раз — уже под занавес Советского Союза, в 1990 году.
Неоднозначность правового положения Севастополя показывает и ответ Татьяны Богаткевич на вопрос о том, как выглядели в городе выборы в Совет народных депутатов СССР в 1989 году:
«Для жителей Севастополя уже сам избирательный процесс стал достаточно скандальным. Было выдвинуто на одно место 12 кандидатов, но основная борьба разыгралась между Михаилом Николаевичем Хронопуло, командующим Черноморским флотом, и бригадиром судовых слесарей-монтажников Севастопольского морского завода имени Орджоникидзе Виктором Алексеевич Ноздрей.
Именно Ноздря стал депутатом СНД СССР от Севастопольского территориального избирательного округа № 484 Крымской области, а позднее его включили и в комиссию по разработке Конституции Крымской АССР 1991 — 1992 гг.».
Итак, на момент 1990 года и появления в Крыму идеи референдума о «возвращении статуса автономной республики» Севастополь по государственной линии замыкался на Киев, а по партийной линии — на Крым, который, в свою очередь, также подчинялся Киеву. При этом и по партийной, и по государственной линии уже несколько десятилетий шла аппаратная борьба за Севастополь между Крымом и Киевом — борьба, ставшая возможной вследствие рыхлости советской системы институтов, но не связанная с конфликтом идентичностей (вероятно, играли свою роль и экономические мотивы, которые в данном материале не анализируются).
Можно предположить, что в 1990-м году в Севастополе сторонниками участия в крымском референдуме оказались местные партийные деятели эпохи перестройки, в первую очередь — ставший в июле 1990 года первым секретарем горкома партии Василий Пархоменко, который уже в августе того же года в газете «Слава Севастополя» заявил, что идея референдума в Крыму является правильной.
Можно также предположить, что не все в севастопольском горкоме партии были согласны с этой точкой зрения. 2-й секретарь севастопольского горкома с 1988 года Юрий Ступников, который с апреля 1990 года был руководителем горсовета Севастополя (совмещая таким образом партийную и государственную должности), взял самоотвод при выборах 1-го секретаря горкома (в результате и победил Пархоменко), а в феврале 1991 года, т. е. практически сразу же после «крымского» референдума, ушел с обоих постов — и 2-го секретаря горкома партии, и руководителя горсовета, сославшись на состояние здоровья, как писала газета «Крымская правда». При этом Ступников остался депутатом Верховного Совета УССР, которым был избран в 1990 году — как и ушедший из горсовета в 1989 году Е. Генералов.
По сведениям газеты «Крымской правды» от 9 февраля 1991 года, власть в Севастополе серьезно трясло: «Согласно поданным заявлениям освобождены от должностей председатель горсовета (то есть Ступников — Л.У.), два заместителя председателя горисполкома. Во время выбора на совмещенную должность забаллотирован председатель исполкома».
Под совмещенной должностью имелись в виду позиции председателя горсовета и руководителя горисполкома. На эту должность был выбран упоминавшийся выше Иван Ермаков — новая фигура не только в советском бомонде, но и в его обновленной «перестроечной» части, человек не партийный, военный, полковник запаса, главный инженер, а на момент 1991 года — начальник Севастопольского авиационно-ремонтного завода Министерства обороны СССР.
Тем удивительнее, что он не только стал руководителем севастопольского горсовета и председателем его исполкома, но и возглавил стремительный процесс сближения с Крымом — с конца марта 1991 года он вошел в состав Верховного Совета Крымской АССР, а в мае 1991 года был избран там заместителем председателя.
На позиции председателя Верховного Совета Крымской АССР находился руководитель крымского обкома КПУ Николай Багров — главный лоббист, как уже говорилось выше, идеи референдума о статусе Крыма перед руководством УССР.
Уже после распада СССР, в марте 1992 года Ермаков оказался назначен спецпредставителем президента Украины в Севастополе — можно предположить, что это назначение шло по всё той же крымско-киевской линии, от Багрова на Кравчука.
Но вернемся в начало 1991 года. После январского референдума и признания Украиной статуса Крыма в качестве автономной республики Крымский областной совет был преобразован в Верховный Совет Крымской АССР. При этом если в Крымском областном совете на начало 1991 года не было ни одного представителя Севастополя, то в парламенте крымской автономии уже в марте 1991 года их оказалось 29.
На сегодня не ясно, каким образом отбирались депутаты от Севастополя в Верховный Совет Крымской АССР, но их состав был явно разношерстным: там был и 1-й секретарь севастопольского горкома В. Пархоменко, и, скорее, диссидент по советским меркам Александр Круглов, в скором будущем — один из самых ярких уличных деятелей пророссийского движения в Севастополе и Крыму.
При этом из интервью И. Ермакова годичной давности складывается впечатление, что у Севастополя на тот момент не было никакой собственной субъектности:
«Севастополю, т.к. он участвовал в референдуме, было сказано, сколько должно было быть депутатов от Севастополя… Автономию Крыму дала УССР. А не Украина. И Севастополю говорили, чтобы он в этом участвовал» (выделение полужирным — авторское).
Таким образом, формально ситуация вернулась к положению до Конституции УССР 1978 года, когда в крымском выборном органе присутствовали депутаты от Севастополя, с той разницей, что сам Крым был теперь не областью, а автономной республикой. Стоит еще раз подчеркнуть, что на момент весны 1991 года не было украинизации этих территорий, не существовало конфликта идентичностей и не стоял вопрос о возвращении в Россию. Соответственно, тогдашнее добровольное подчинение Севастополя Крыму вместо Киева объясняется какими-то другими, не очень ясными на сегодня, обстоятельствами.
Вероятно, в Севастополе в 1990 — 1991 годах произошло то же самое, что и с распадом СССР в целом, когда политические комбинации и государственная структура выстраивались не через институты, а посредством элитных договоренностей, в которых заметную роль играли личные карьерные амбиции.
Понятно, что какую-то роль в этом процессе играла и элементарная дезориентированность людей. Так, историк, сенатор от исполнительной власти города Севастополя Екатерина Алтабаева так вспоминает тот период:
«Реальность была очень сложной для каждого человека в эпоху перестройки. Вроде бы обновление, коснувшееся всех сфер жизни общества, прежде всего — политической, несло положительные изменения. Однако последствия этих изменений оказались, в конечном итоге, деструктивными. Доминировало ощущение, что Советский Союз — это больной: операция началась, организм вскрыли… И застыли. Как с болезнями поступить — неясно. И вдохновляющие разговоры остаются вдохновляющими разговорами».
Сергей Журавлев схожими словами описывает общую атмосферу того времени:
«Люди были дезориентированы. Они вообще не понимали, что происходит. Их очень легко можно было склонить к тому или иному. При этом новые политические лидеры — Ельцин, Чубайс и т.д. — все вышли из «шинели» КПСС. Потому что политическая активность была возможна только в КПСС. Либо ты диссидент, как, например, лидер украинского национального движения Черновил. Но те, кто вышел из КПСС, мыслили и действовали так, как были воспитаны в партии. Это демократический централизм, неприятие чужого мнения, отсутствие культуры дискуссии».
И всё же вряд ли только дезориентированностью можно объяснить тот факт, что главный для Севастополя на январь 1991 года вопрос «о союзно-республиканском статусе города», на который дало положительный ответ 97% севастопольцев — был тут же забыт организаторами референдума в Севастополе, включая руководство горсовета и руководство компартии, увлеченными договоренностями с Крымом.
***
История «севастопольского» вопроса «крымского» референдума января 1991 года является самой загадочной темой в анализируемых здесь событиях, причем это касается и предыстории (например, кто был автором самого вопроса, когда и на каком уровне он обсуждался и утверждался, что имелось в виду под «союзно-республиканским статусом»), так и тех последствий, к которым могло привести Севастополь лоббирование результатов этого референдума горсоветом отдельно от Крыма — как перед руководством УССР, так и перед союзным руководством.
Сергей Журавлев предположил, что переговоры с Горбачевым у Севастополя по этому поводу вряд ли велись:
«Поднять статус Севастополя в рамках СССР было невозможно. Статус Крымской области до автономии вернуть — можно. А как поднять статус Севастополя? Он и так город республиканского значения».
Так или иначе в начале 1991 года внутри севастопольского горсовета возобладала линия на подчинение крымским структурам. Олицетворением этой линии стал Иван Ермаков, который сохранил свой пост заместителя председателя Верховного Совета Крымской АССР и после превращения автономии в Крымскую республику в мае 1992 года, когда в Крыму была принята собственная конституция, провозгласившая республику независимой от Украины, а Севастополь — неотъемлемой частью Крыма.
В то время было уже вполне очевидно, что СССР безвозвратно канул в Лету, в середине 1992 года Украина начала выдавать в Крыму и Севастополе украинские паспорта вместо советских.
И здесь между Севастополем и Крымом можно увидеть не только общее, а этим общим было пророссийское движение, причем более активное в 1990-е годы в Крыму, а не в Севастополе, но и заметную разницу: если крымский истэблишмент на момент 1992 года больше волновала независимость от Украины, то Севастополь — возможность возвращения в Россию.
Эта разница во многом объясняется наличием Черноморского флота, базировавшегося в Севастополе.
Екатерина Алтабаева так говорит о том времени:
«После распада СССР Черноморский флот чуть не оказался под властью Украины, которая воспринимала флот как свою собственность. Сразу была попытка привести команды кораблей к украинской присяге. И только благодаря жесткой позиции командующего флотом адмирала Игоря Касатонова и большей части офицерства, которое не мыслило себе превращение Черноморского флота СССР в Военно-морские силы Украины, удалось сохранить флот для России. Команды кораблей отказались присягать Украине.
После декабря 1991 года, когда Горбачёв перестал быть президентом СССР, начались переговоры по определению принадлежности ЧФ, с конца января 1992 года. Командующий добивался того, чтобы состоялась встреча с Ельциным, который должен был как лидер государства обозначить свою позицию по флоту. Касатонов писал об этих событиях неоднократно.
Переговорный процесс был очень долгим и сложным. Там, где были гарнизоны и военные базы (Очаков, Одесса) — отдали Украине. А Севастополь не отдали».
Сергей Журавлев, в свою очередь, отметил:
«Черноморский флот подчинялся Министерству обороны СССР, но после Беловежской пущи и подписания договора о создании СНГ на бумаге было указано, что ЧФ должен быть в составе вооруженных сил СНГ. После распада СССР оказалось, что флот — уже не СССР, еще не России, формально он входит в состав вооруженных сил СНГ, но СНГ не существует, т.к. нет основополагающих документов, нет даже флага. Что вешать на мачты? Советский флаг висел на многих кораблях чуть ли не до 1997 года.
Сами севастопольцы в значительной степени ощущали себя советскими людьми все 90-е годы. Севастополь — это продукт советской системы. Безусловно. В большей степени, чем любой другой город. Город моряков. Их семей».
Итак, для Севастополя дело было не только во флоте как боевой силе. Сам по себе ЧФ был символом идентичности — одновременно и русской, и советской. Словами Е. Алтабаевой: «Мы все были убеждены, что если Черноморский флот выйдет из Севастополя, то Севастополя не будет. И это было составной частью очень осознанного движения Севастополя за сохранение русской идентичности. До декабря 1991 года этого не было.
Например, когда взамен общесоюзных учебников появились украинские учебники — и по истории Украины, и по всемирной истории. Учебники по истории Украины создавались на основе работ историков из украинской диаспоры, в первую очередь, в Канаде, скажем, Ореста Субтельного. В этих учебниках объектом изучения были не все народы и цивилизации, в разное время жившие на той территории, которая в 1990-е годы оказалась украинской. А только история украинского народа, истоки которого возводили якобы аж к Трипольской культуре.
И школьный курс истории, и университетский курс истории был надругательством над историей, как всемирной, так и истории того пространства, которое тогда называлось Украиной.
Процесс замены учебников был постепенным, начиная с нового учебного 1992 года. Но уже в 1995 году мы с коллегами стали работать над собственными школьными и университетскими курсами, вначале был курс «Страницы истории Севастополя», потом «Севастополеведение», при поддержке Алексея Михайловича Чалого. Потому что уже тогда было четкое представление: детям дают фальсифицированную историю.
Постепенно люди прозревали, что то, что происходит — это ассимиляция в чистом виде. А чем больше давление — там больше сопротивление».
Важно отметить, что после распада СССР по линии севастопольских властных институтов взаимодействовал с Россией отдельно от Крыма только Черноморский флот, и, вероятно, И. Касатонову удалось «надавить» на российское руководство весной 1992 года в обсуждении темы ЧФ как российского образования в том числе потому, что за его спиной был только Севастополь.
Однако не военные, а государственные и общественные деятели Севастополя выходили на Россию вместе с Крымом. И. Ермаков в своем интервью 2020 года прямо говорит, что в Москву ездили и севастопольцы, и крымчане, заседавшие в тот момент вместе в Верховном Совете Крымской республики.
При этом в конституции Крымской республики мая 1992 года, провозглашавшей независимость от Украины, Севастополь — в результате описанной выше властной конфигурации, которая возникла после совместного январского референдума 1991 года — был зафиксирован как город с особым статусом.
Сближение Крыма и Севастополя проявилось и в президентской избирательной компании 1994 года. Андрей Мальгин отмечает: «Важной вехой был «мешковский» период 1994−995 годов, в частности дебатируемое тогда предложение о переносе столицы Республики Крым в Севастополь. Не следует забывать и то, что Ермаков баллотировался на выборах президента Крыма. И у него там была своя севастопольская программа».
В то же время все публичные заявления и постановления Верховного Совета России 1992−1993 годов, как и более поздние — Государственной думы и Совета Федерации 1996 года, касались одного Севастополя. Получается, что в России и по президентской линии (переговоры по флоту), и по парламентской линии были готовы обсуждать российский статус только Севастополя, а сам Севастополь при этом настойчиво стремился в Россию вместе с Крымом. Не случайно в 1994 году город выбирал депутатов в парламенты и Украины (Верховная рада), и Крыма (Верховный Совет).
Андрей Мальгин в своей книге «Крымский узел» пишет о том, что постановления Верховного совета России стоит воспринимать в контексте политической борьбы с президентской властью, а вопрос автономных республик у России в 1992 году ассоциировался с попытками образования республик, например, Уральской, на ее собственной территории.
Продолжая этот тезис, можно сказать, что поддержка независимой от Украины Крымской республики была невозможна для России на тот момент, если она хотела удержать в своем составе бывшие автономные республики РСФСР, например Татарстан, которым Горбачев в 1990 году посулил повышение статуса.
Всё это могло сыграть свою роль в том, что в конечном итоге российский интерес к Севастополю после распада СССР ограничился флотом.
***
Исследователь В.А. Федоров в книге 1998 года «Правовой статус Крыма. Правовой статус Севастополя» утверждал, что до ратификации Федеральным собранием России в 1998 году договора 1997 года о разделе флота Севастополь был российским, что признавала и сама Украина, т.к. конституция Украины 1996 года содержала запрет на пребывание на территории страны иностранных вооруженных формирований.
И хотя эта позиция является, очевидно, преувеличением, но и с точки зрения развития трансформационных процессов в системе власти, запущенных эпохой перестройки в Севастополе и Крыму, отнюдь не декабрь 1991 года, а, скорее, 1997−1998 годы стоит признать их окончанием. У служащих ЧФ, говорится в «Истории Севастополя», только в 1997 году появились паспорта. С 1997 года исчезли заявления российского парламента о российском статусе города. На выборах в Верховный Совет Крыма в 1998 году депутаты от Севастополя уже отсутствовали, признаки автономии республики были заметно урезаны.
Только после совокупности всех этих событий, а даже не после принятия в 1996 году конституции Украины, где был прописан особый статус Севастополя, наряду с Киевом, формально ситуация вернулась к системе, существовавшей с 1978 (Конституция УССР) по начало 1991 года (референдум о статусе Крыма и Севастополя).
При этом Украина, вполне в советском духе, не довела эту систему до логического завершения, так и не приняв отдельный закон о статусе Севастополя, который в том числе должен был определить и принципы управления в городе, и структуру его взаимоотношений с центральной властью.
А в чём Украина точно не была наследницей советских традиций — так это в вопросах идентичности и исторической политики. В отторжении этой политики в 2014 году Севастополь и Крым снова выступили вместе, но уже не из властных коридоров, а по народному почину, который в конечном итоге вылился в референдум. Однако что это был за референдум, что у него общего с январским референдумом 1991 года и что различного — это уже совсем другая история.
Комментарии читателей (0):