Конфликты в Восточной Азии: в чём отличие от Европы?

Завкафедрой востоковедения МГИМО Дмитрий Стрельцов об особенностях восточноазиатского восприятия международной безопасности
20 января 2023  20:54 Отправить по email
Печать

Государства Восточной Азии, будучи продуктом национального освобождения от колониальной или полуколониальной зависимости от Запада, ценят свою независимость и национальный суверенитет в гораздо большей степени, нежели европейские страны, которые зачастую спокойно передают часть своих прерогатив на надгосударственный уровень, как в случае с ЕС или НАТО. Об особенностях восточноазиатского восприятия международной безопасности пишет доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой востоковедения МГИМО МИД РФ Дмитрий Стрельцов в статье для Международного дискуссионного клуба «Валдай».

Как в Европе, так и в Восточной Азии периодически вспыхивают международные кризисы, таящие в себе угрозу перерастания с регионального на глобальный уровень. Конфликтность в системе международных отношений Восточной Азии проявляет себя в не меньшей, если не в большей степени, нежели в Европе. Однако в её основе лежат несколько иные причины, чем в Старом Свете.

Условный Восток (и Восточную Азию, в частности) отличает гораздо более высокая степень цивилизационно-исторической, этноконфессиональной и национально-психологической гетерогенности. В отличие от условного Запада, который развивался под эгидой единой христианской цивилизации, в Восточной Азии сосуществуют между собой такие конфессионально-культурные ареалы, как конфуцианско-буддистский, исламский, христианский. Более разнообразны в Восточной Азии и формы общественно-политического строя: авторитарные режимы там сосуществуют с демократиями, причём шкала «авторитарности» и «демократичности» здесь гораздо шире, чем на евроатлантическом пространстве. В этих условиях оказывается практически невозможным обеспечить консенсус по поводу единых «норм и правил», которые должны лежать в основе общего порядка, что становится источником конфликтности на системном уровне.

Если же говорить о неких«общих ценностях», которые могли бы стать в Восточной Азии основой международного сотрудничества, они гораздо менее очевидны, чем на Западе. Например, считается, что азиатские культуры отдают предпочтение интересам группы над индивидом, порядку над свободой и обязательствам над правами. Однако в реальности этические нормы в различных странах Востока могут быть основаны как на приоритете традиционной социальной иерархии, так и находиться ближе к западным стандартам с их акцентом на эгалитаризм и равенство возможностей.

БУДЬТЕ В КУРСЕ

По этой причине строительство неких «коллективных» или «многосторонних» систем безопасности, основанных на общем понимании принципов, лежащих в их основе, оказывается на Востоке гораздо более сложной задачей, нежели в Европе.

Следует учесть и то, что, в отличие от Европы, где кризисы, подобные украинскому, связаны с проблемным и неоднозначным наследием холодной войны и постбиполярного мироустройства, значительная часть конфликтов в Восточной Азии уходит корнями в более отдалённые исторические эпохи – колониальную и даже доколониальную. К их числу можно отнести территориальные споры в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, конфликты в связи с проблемами сепаратизма, религиозного и этнического экстремизма, особенно в связи с подъёмом национализма «нетитульных наций» и обострением межконфессиональных противоречий, а также конфликты, связанные с так называемыми «историческими обидами», какие можно наблюдать во взаимоотношениях между Японией, Китаем и государствами Корейского полуострова. Такие конфликты, даже если они находятся в тлеющем состоянии, имеют склонность периодически выходить на поверхность по причине повышенной чувствительности к ним со стороны общественного сознания.

Нередко «исторические конфликты» насаждаются сверху из внутриполитических соображений. Используя травматическую память о событиях прошлого, связанную с допущенными в отношении собственных стран несправедливостями, в том числе и теми, которые имели место десятилетиями и даже столетиями ранее, руководство стран Восточной Азии добивается с помощью нарративов «исторических обид» консолидации населения своих стран вокруг действующей власти и обеспечения его лояльности. Формируя соответствующий внутриполитический фон, такие нарративы становятся существенным фактором конфронтационности в отношениях этих стран с государствами – источниками этих обид, приводя к серьёзным дипломатическим конфликтам.

Для внедрения исторических нарративов в общественное сознание используется широкий инструментарий образовательных, медийно-популяризаторских и политико-идеологических методов и средств, которыми располагает государство. Эта цель достигается с помощью образовательных практик в рамках системы школьного и вузовского образования, в частности, учебных программ и школьных учебников. Они воспроизводятся в средствах массовой информации, выступлениях общественных деятелей и лидеров общественного мнения, публикациях и комментариях представителей экспертно-академического сообщества, становясь мощным средством патриотического воспитания масс. Большую роль также играют мнемонические мемориалы и исторические музеи, призванные обеспечить «правильное» историческое просвещение их посетителей.

Например, в Китае дискурс вокруг «исторических обид» тесно связан со «столетием унижения» (1840-1949) и необходимостью возрождения величия страны, что в современной идеологии выражено в концепции «китайской мечты о великом возрождении китайской нации» – идее преодоления «исторической несправедливости» по отношению к Китаю, ответственность за которую несут как «великие державы» – государства Запада, так и соседи (и прежде всего Япония). Доминирующая в общественно-политическом дискурсе Республики Корея «теория колониальной эксплуатации» (однозначно негативная оценка периода японского колониального правления 1910-1945 годов) не позволяет провести полноценную нормализацию отношений с Японией, несмотря на принадлежность обоих стран к лагерю военно-политических союзников США и наличие общих угроз безопасности. Аналогично страны ЮВА не могут договориться с Китаем о «кодексе поведения» в Южно-Китайском море во многом по причине своего имеющего многовековые корни глубинного недоверия к азиатскому гиганту. Есть и «исторические обиды» в отношениях Китая и Республики Корея, в основе которых лежат различия в оценке субъектности Кореи как независимого государства в период синоцентричного мира.

Ещё один источник конфликтогенности в регионе – неурегулированность многих границ между странами Восточной и Юго-Восточной Азии (особенно морских). Территориальные проблемы Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей стали постоянным источником неутихающих конфликтов в отношениях между Китаем и Японией, Китаем и Вьетнамом, Китаем и Филиппинами и так далее. Эта конфликтность связана с наследием колониальной системы: колониальные державы устанавливали границы между своими заморскими территориями достаточно произвольно, без учёта исторических, географических, популяционно-демографических, экономических и иных факторов – главным критерием были их договорённости между собой. К тому же закреплённого вестфальской системой понятия «государственных границ» в Восточной Азии не существовало – в рамках синоцентричной вассально-даннической системы его просто не требовалось. Свою роль играет и то, что Сан-Францисский мирный договор 1951 года, не указав чёткие географические координаты территорий, от которых отказалась Япония по итогам Второй мировой войны, и не обозначив страны, в пользу которых был сделан этот отказ, по сути, закрепил неурегулированность границ между Японией и её странами-соседями (Китаем, Республикой Корея и СССР) и заложил бомбу замедленного действия под всю региональную систему международных отношений. Положение здесь коренным образом отличается от Европы, где в результате послевоенного урегулирования и заключения Хельсинкского заключительного акта, провозгласившего незыблемость границ на континенте, отсутствуют какие-либо территориальные конфликты, связанные с итогами Второй мировой войны.

При отсутствии общих подходов к границам не до конца приемлемой, а потому фактически нереализуемой является идея запуска в Восточной Азии некоего регионального Хельсинкского процесса, который бы закрепил принцип нерушимости границ и недопустимости войн из-за территорий. Это создаёт дополнительные проблемы для безопасности стран региона, вынужденных считаться с реальными возможностями изменения статус-кво путём военной силы.

Следует учесть и то обстоятельство, что государства Восточной Азии, будучи продуктом национального освобождения от колониальной или полуколониальной зависимости от Запада, ценят свою независимость и национальный суверенитет в гораздо большей степени, нежели европейские страны, которые зачастую спокойно передают часть своих прерогатив, в том числе касающихся вопросов внешней политики и безопасности, на надгосударственный уровень, как в случае с ЕС или НАТО.

В восточноазиатских странах принятие внешних обязательств в области военной безопасности и передача части суверенных прав внешним субъектам рассматривается как частичная утрата суверенитета, а значит и переход к зависимому состоянию.

При недостатке ценностного и особенно морально-этического обоснования для такого шага собственные национальные интересы на национально-психологическом уровне на этом фоне имеют явный приоритет перед общерегиональными и межгосударственными.

На этом фоне ситуация в сфере международной безопасности, которая принципиально не изменилась здесь с периода холодной войны, коренным образом отличается от Европы. Это пресловутая система оси и спиц, для которой характерно наличие страны гегемона и его младших партнёров. Ослабление США и уменьшение военного присутствия – процесс, наблюдаемый на протяжении нескольких десятилетий, так и не привёл к созданию в Восточной Азии действенных механизмов обеспечения безопасности. Региональные форматы безопасности в афро-азиатском мире носят сугубо диалоговый характер и не предполагают решений обязывающего характера. В силу приверженности принципу незыблемости суверенитета страны Востока не хотят стеснять себя какими-либо ограничениями и лишаться пространства для манёвра. К тому же эффективность многосторонних мер в сфере безопасности оказывается непредсказуемой в силу волатильности и непредсказуемости перспектив развития международной ситуации, страха перед появлением новых «чёрных лебедей».

По мере нарастания процессов деглобализации и снижения управляемости глобальной международной системы усиливается тенденция к автономизации политики в сфере безопасности стран Восточной Азии. Одним из сильных мотиваторов движения в этом направлении стала пандемия коронавируса. Государства вновь подтвердили свою особую роль в реагировании на кризисы и защите своего суверенитета, использовании чрезвычайных методов управления экономикой в периоды кризисов, при явном отказе от возможностей международного сотрудничества. Усиление «пандемийного национализма» подорвало авторитет институтов глобализации и международного порядка, которые опираются на принципы многосторонности в решении проблем безопасности.

Однако имеется в Восточной Азии и источник конфликтности, сходный с тем, что существует в Европе. В Восточной Азии речь идёт о назревающем в течение нескольких десятилетий конфликте между Китаем и его странами-соседями, обеспокоенными ростом напористости в региональной политике Пекина, в первую очередь с объединёнными общими ценностями восточноазиатскими союзниками США, которые пытаются координировать усилия по «сдерживанию Китая». В Европе это конфликт между Россией с коллективным Западом. И там, и там две страны, противостоящие «демократическому лагерю», выступают за пересмотр установленных Западом «норм и правил», считая их несправедливыми. Обе они психологически испытывают схожий комплекс обиды на коллективный Запад: Китай – за «сто лет унижения» и за доминирование Запада в институтах глобального управления, Россия – за отказ Запада считаться с её интересами после распада СССР и за расширение НАТО на Восток. Близость интересов России и Китая здесь касается не регионального, а общемирового порядка, и потому именно эти конфликты и порождаемые им международные кризисы можно связать в единое целое как проявление «антиревизионистской» конфликтности глобального уровня.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram или в Дзен.
Будьте всегда в курсе главных событий дня.

Комментарии читателей (0):

К этому материалу нет комментариев. Оставьте комментарий первым!
Нужно ли ужесточать в РФ миграционную политику?
Какой общественно-политический строй в России?
43% социалистический
Подписывайтесь на ИА REX
Войти в учетную запись
Войти через соцсеть