Имеет ли под собой основание миф о «врачах-убийцах»?

Последняя половина 20-го века сопровождалась катастрофическими событиями планетарного масштаба. Главным среди них был распад Советского Союза, к которому привели в том числе и медицинские ошибки 4-го главного управления Минздрава СССР, которым длительное время руководил Евгений Иванович Чазов. У пациентов этого медицинского учреждения наблюдалась высокая смертность. Наблюдалась она и во времена, предшествующие чазовским. Так, например, по вине неправильного диагностирования преждевременно умерли А.А. Жданов (инфаркт) и М.И. Калинин (рак кишечника), в результате неправильного лечения умерли политик и руководитель А.С.Щербаков и конструктор А.И. Судаев. В свое время был поставлен научно корректный эксперимент: четыре члена Политбюро ЦК КПСС были низвергнуты с политического Олимпа: Молотов, Каганович, Маленков и примкнувший к ним Шепилов. Все они уже не могли пользоваться привилегиями и лечиться в поликлиниках и больнице 4-го управления Минздрава СССР. В результате трое из четверых: Молотов, Каганович и Шепилов прожили долгую жизнь, перешагнув 90-летний рубеж. А ведь лечились в обычных поликлиниках и больницах как самые простые граждане. То есть парадоксально, но медицинское обслуживание обычных граждан было выше, чем у привилегированных чиновников. Не случайно Андрей Николаевич Туполев лечился не в поликлинике 4-го главного управления Минздрава, а в обычной районной по паспорту своего родственника. А вот Сергей Павлович Королев не был столь умудрен жизненным опытом и попал в руки высокопоставленных врачей (оперировал Сергея Павловича министр здравоохранения СССР, действительный член АМН СССР, профессор Б. В. Петровский, а ассистировал Петровскому заведующий хирургическим отделением, доцент, кандидат медицинских наук Д. Ф. Благовидов). В результате Сергей Павлович скончался на операционном столе от остановки сердца. Сработал так называемый «адмиральский эффект», когда штатная операция (военная ли, строительная, инженерная или медицинская) в присутствии высоких чинов превращается во внештатную.

Но случай с Королевым я бы не стал относить к злонамеренному или же к халатному поведению врачей: и Петровский и Благовидов старались как могли, но в отрыве от традиционной медицинской, во много рутинной практики они несколько теряли в квалификации рядовым хирургам и анестезиологам районных и областных больниц. Врача определяет практика, чем ее больше – тем выше уровень квалификации. Разумеется, скидывать со счетов добросовестность, следование врачебному долгу не стоит, но отвлечение врача на административную работу неизменно влечет падение квалификации как врача. Это же происходило и с работниками 4-го главного управления Минздрава СССР, которые замкнулись на узком сегменте пациентов и неизбежно теряли квалификацию. Всякая неожиданность зачастую приводила к трагедиям.

Все это так, если бы не некоторые странности в ситуациях с Калининым, Щербаковым и Ждановым. Формальному главе СССР - председателю ВЦИК М.И. Калинину врачи не смогли своевременно диагностировать рак кишечника. А ведь человек находился под постоянным и пристальным медицинским наблюдением. Случай с первым секретарем Московского обкома ВКП(б) генерал-полковником Щербаковым Александром Сергеевичем еще более странен. После заболевания сердца Щербакова врачи выписали из больницы, в то время как у него было предынфарктное состояние и требовался исключительно постельный режим. 10 мая 1945 года Щербаков А.С. скончался от обширного инфаркта. Со Ждановым А.А. вышла примерно такая же история с неправильным диагнозом, неправильным лечением, но тут случился казус с бдительной Лидией Тимашук. Дело в том, что врачи лечили Жданова от сердечной астмы, а с ним случился инфаркт. Электрокардиограмму Жданова сделали только через три недели после начала лечения. По меньшей мере здесь наличествовала халатность.

"18 июля 1948 года Жданов сначала направился для отдыха на юг, но из-за жары вынужден был переехать в правительственный санаторий «Сосны» на Валдае между Москвой и Ленинградом. Ночью с 23 на 24 июля 1948 года у Жданова случился сердечный приступ. 25 июля из Москвы прибыли консультанты Кремлевской больницы профессора Е.Н. Виноградов, В.Х. Василенко и П.И. Егоров, лечащий врач А.А. Жданова Г.И. Майоров и врач кабинета ЭКГ С.Е. Карпай. Консилиум констатировал у больного приступ сердечной астмы вследствие хронического кардиосклероза. ЭКГ сняла С. Карпай, и на вопрос, есть ли здесь инфаркт, она ответила, что типичных признаков острого инфаркта миокарда нет, но есть внутрижелудочковая блокада. И нельзя полностью исключить острый инфаркт. Клиническая картина болезни тоже не была абсолютно типичной для свежего инфаркта. Тем не менее, консилиум решил вести больного как инфарктного.

С.Е. Карпай договорилась с лечащим врачом Жданова Майоровым и взяла электрокардиограммы в Москву для консультации с профессором В. Е. Незлиным, соавтором Софьи Ефимовны по монографии «Анализ и клиническая оценка электрокардиограммы». Надо сказать, что ранее, до отдыха Жданова на Валдае, его консультировал профессор Яков Гилярович Этингер, непререкаемый авторитет в тогдашней кардиологии. Он констатировал примерно следующее:

«У больного артериосклероз. Не атероматоз просто, а артериосклероз, тяжелая гипертония, у него сужены все сосуды, и вы на вскрытии — так и записано в истории болезни — найдете мелкоочаговый кардиосклероз, некротический».

В итоге, Софья Карпай написала заключение, в котором указала, что у больного А.А. Жданова имеется коронарокардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность с ишемией миокарда и что можно думать о наличии множественных точечных очагов некроза, а внутрижелудочковую блокаду можно объяснить ухудшением функционального состояния миокарда. Это заключение 8 августа 1948 года она передала в секретариат Лечсанупра с просьбой отправить его в Валдай доктору Майорову. 28 августа 1948 года вместо ушедшей в отпуск Карпай ЭКГ делала Л. Ф. Тимашук, врач кабинета электрокардиографии Кремлевской больницы. Тимашук настаивала на том, что у больного на ЭКГ инфаркт миокарда. Члены консилиума В.Н. Виноградов, П.И. Егоров, В.Х. Василенко и лечащий врач пациента Г.И. Майоров были не согласны с Л.Ф. Тимашук и настаивали на ином ЭКГ-заключении — инфаркта нет, а есть функциональная внутрижелудочковая блокада. В результате, каждый остался при своём мнении. Арестованный 30 сентября 1952 г врач-терапевт Гавриил Иванович Майоров на одном из допросов показал:

«Вместе с Егоровым, Виноградовым, Василенко 28 августа прилетела врач-кардиографист Тимашук. Проведя электрокардиографические исследования, Тимашук сообщила мне, что она считает, что у Жданова инфаркт. Я ответил, что, согласно клиническим данным, непохоже. . . Однако она продолжала утверждать, что у Жданова все-таки инфаркт. Это озадачило не только меня, но и Егорова, Виноградова, Василенко… Все четверо единодушно пришли к выводу, что Тимашук не права, и диагноз инфаркта миокарда не подтвердили, продолжая лечить Жданова от прежнего заболевания. Однако она продолжала отстаивать свою точку зрения, потребовала строгого постельного режима для больного. По каким-то причинам 29 августа она написала жалобу на имя начальника Главного управления охраны МГБ СССР Н.С. Власика, в которой сообщила о своих разногласиях в оценке состояния здоровья Жданова».

Вскрытие было проведено в неприемлемых условиях ванной санатория. Впоследствии Виноградов на следствии признал правоту Тимашук [1].

Все эти случаи послужили к началу пресловутого «Дела врачей», но уже через 4 года после смерти Жданова. Что-то или кто-то мешал возбуждению уголовного дела по данным случаям. Одним из главных обвиняемых был Этингер, которого обвиняли в принадлежности к террористической группа врачей, «ставивших своей целью путём вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям СССР», в том числе в преступном лечении А. С. Щербакова. Увы, следствие велось крайне безграмотно и ключевого свидетеля Этингера просто забили в ходе следствия.

Однако, при пристальном и внимательном взгляде окажется, что он был не такой уж и невинной овечкой, так как непосредственно Этингер был повинен в неправильной диагностике состояния Щербакова, в результате которой он не получил правильного лечения и скончался. И в деле со Ждановым мнение Этингера тоже было довольно таки весомым. Увы, дело «врачей» повлекло падение Власика, Поскребышева и возможно преждевременную смерть Сталина. Но об этом чуть позже. Пока же ограничусь констатацией того факта, что медицинское обслуживание того же Сталина было не на самом высоком уровне и Сталин, будучи проницательным человеком, не доверял врачам «кремлевской больницы»: лекарства из их рук старался не принимать, а препараты по рецептам просил покупать сотрудников охраны в обычных аптеках. Может быть не так уж и не право было ЦК КПСС, выпустившее постановление со следующими строками:

Постановление ЦК КПСС 4.12.1952 «О вредительстве в лечебном деле»

Заслушав сообщение МГБ СССР о вредительстве в лечебном деле, Президиум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза устанавливает, что в Лечсанупре длительное время орудовала группа преступников, в которую входили бывшие начальники Лечсанупра Бусалов и Егоров, врачи Виноградов, Федоров, Василенко, Майоров, еврейские националисты Коган, Карпай, Этингер, Вовси и другие.

Документальными данными и признаниями арестованных установлено, что вражеская группа была связана с английским и американским посольствами, действовала по указке американской и английской разведки и ставила своей целью осуществление террористических актов против руководителей Коммунистической партии и Советского правительства.

Участники группы под тяжестью улик признались, что они вредительски ставили неправильные диагнозы болезней, назначали и осуществляли неправильные методы лечения и тем самым вели больных к смерти. Преступники признались, что им удалось таким путем умертвить А.А. Жданова и А.С. Щербакова.

Были ли возможности своевременно разоблачить и обезглавить вражескую группу, орудовавшую в Лечсанупре? Да, к этому были возможности. Еще в 1948 году Министерство государственной безопасности располагало сигналами, которые со всей очевидностью говорили о неблагополучии в Лечсанупре. Врач т. Тимашук обратилась в МГБ с заявлением, в котором на основании электрокардиограммы утверждала, что диагноз болезни т. Жданова А.А. поставлен неправильно и не соответствует данным исследования, а назначенное больному лечение шло во вред больному. Если бы МГБ СССР добросовестно расследовало такое исключительно важное заявление, оно наверняка смогло бы предотвратить злодейское умерщвление т. Жданова А.А., разоблачить и ликвидировать террористическую группу врачей. Этого не произошло, потому что работники МГБ СССР подошли к делу преступно, передав заявление т. Тимашук в руки Егорова, оказавшегося участником террористической группы.

Далее, в 1950 году бывший министр госбезопасности Абакумов, имея прямые данные о вредительстве в лечебном деле, полученные МГБ в результате следствия по делу арестованного врача Лечсанупра Этингера, скрыл их от ЦК КПСС и свернул следствие по этому делу.

Бывший начальник Главного управления охраны Власик, который должен был по поручению МГБ осуществлять контроль за работой Лечсанупра, на почве пьянок сросся с ныне разоблаченными руководителями Лечсанупра и стал слепым орудием в руках вражеской группы.

Министр здравоохранения СССР т. Смирнов вместо осуществления контроля и руководства Лечсанупром, входящим в систему Министерства здравоохранения, также на почве пьянок сросся с ныне разоблаченным руководством Лечсанупра и, несмотря на наличие сигналов о неблагополучии в Лечсанупре, не проявил бдительности и принципиальности.

После смены руководства МГБ СССР в июле 1951 года ЦК КПСС счел необходимым напомнить новому руководству МГБ о преступлениях таких известных врачей, как Плетнев и Левин, которые по заданию иностранной разведки отравили В.В. Куйбышева и A.M. Горького, и указал при этом, что среди врачей, несомненно, существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства. Тогда же ЦК КПСС требовал от МГБ со всей политической остротой подойти к задаче выявления и разоблачения вражеской группы врачей и вскрыть ее корни. Однако новое руководство МГБ СССР неудовлетворительно выполняло эти указания, проявило медлительность, плохо организовало следствие по этому важному делу, в результате чего оказалось упущенным много времени в деле раскрытия террористической группы в Лечсанупре.

ЦК КПСС постановляет:

1. Обязать МГБ СССР:

а) до конца вскрыть террористическую деятельность группы врачей, орудовавшей в Лечсанупре, и ее связь с американо-английской разведкой;

б) в ходе следствия выявить, каким путем и какими средствами следует парализовать и исправить вредительские действия в постановке лечебного дела в Лечсанупре и в лечении больных.

2. За неудовлетворительное руководство и политическую беспечность снять т. Смирнова Е.И с поста министра здравоохранения СССР. Дело о т. Смирнове передать на рассмотрение Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС.

3. Поручить Бюро Президиума ЦК КПСС:

а) подобрать и назначить министра здравоохранения СССР;

б) выработать меры по выправлению положения дел в Лечсанупре Кремля. (АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 94. Л. 128–134. Копия) [3]

А вот про обстоятельства вокруг смерти Сталина. Свой Орден Ленина доктор Мясников получил в октябре 1953 года. Неожиданная награда, если учесть, что всего за полгода до ордена его главный пациент, товарищ Сталин, в результате лечения умер. В мемуарах Мясников пишет, что сомнений в диагнозе умирающего Сталина не было. Кровоизлияние в мозг, инсульт на почве высокого давления. Лечили камфарой, кофеином, строфантином и пенициллином. Я не врач, но при гипертоническом кризе давать кофеин – просто добить пациента, разве нет? И зачем антибиотик при инсульте? Кстати, Мясников - обычный терапевт. Ни в сердечных патологиях, ни в нарушениях мозговой деятельности специализации не имел. Очень показательно, что при диагнозе «инсульт в мозге» к Сталину так и не привезли ни одного специалиста по мозгу или сосудам. Мясников пишет, что с первых минут у него не было никакой надежды вылечить вождя. Приговор был уже вынесен. Но в первом же бюллетене о здоровье Сталина на 2 часа четвёртого марта почему-то читаем другое: «Проводится ряд терапевтических мероприятий, направленных на восстановление жизненно важных функций организма». Что ещё любопытнее, Мясников проталкивает версию застарелого гипертоника. Мол, именно поэтому ничего странного в инсульте не было. И тут же проговаривается, что Сталин последние три года к врачам не обращался вообще и не имел в домашней аптеке понижающих давление препаратов. А была ли гипертония? Доктор сам с некоторым удивлением делает такой же вывод:
«С каких пор у него гипертония - тоже никто не знал (и он ее никогда не лечил)».

Только четвёртого числа у Сталина догадались снять ЭКГ. Причём догадались не академики, а «какая-то молодая врачиха из больницы». Вывод простого врача академиков ошарашил – вот же на ленте явный инфаркт! Что делает доктор Мясников? Ну да, со скрипом признаёт, что и лейкоцитоз в анализе крови и температура инфаркт подтверждают. Может он начинает кардиологическое лечение? Ничего подобного! Доктор заявляет следующее, идёт ва-банк, как он сам пишет: «Электрокардиографические изменения слишком монотонны для инфаркта. Это мозговые псевдоинфарктные электрокардиограммы. Мои сотрудники получали такие кривые в опытах с закрытой травмой черепа. Возможно, что они могут быть и при инсультах». То есть припечатано – никакого инфаркта нет! Консилиум радостно соглашается, всё в порядке. Утром пятого еще необъяснимый симптом. Сталина рвёт кровью. Даже Мясников пишет: «Это явление нас несколько озадачило: как его объяснить?». В рамках версии про инсульт никак. Но поменять диагноз и лечение это врачей не побудило. Доктор пишет, что даже у маршала Булганина, который никаким образом не был врачом этот симптом вызвал удивление:

«- Профессор Мясников, отчего это у него рвота кровью?

- Возможно, результат мелких кровоизлияний в стенке желудка сосудистого характера в связи с гипертонией и мозговым инсультом.

- Возможно? - передразнил он неприязненно. - А может быть, у него рак желудка, у Сталина? Смотрите, — прибавил он с оттенком угрозы, — а то у вас все сосудистое да сосудистое, а главное-то и пропустите.»

Обратите внимание, даже постороннему человеку ясно, что симптомы желудочные, а не мозговые. Качество диагноза и лечения можно прекрасно понять по записи Мясникова. Вот послушайте: «Весь день пятого мы что-то впрыскивали, писали дневник, составляли бюллетени.» Собственно всё лечение создаёт именно такое впечатление. Что-то впрыскивали. Без понимания искомого результата. По итогам какая то имитация лечения. А вот что пишет Мясников в отношении пациента:

«Свершилось, несомненно, великое историческое событие. Великий диктатор, еще недавно всесильный и недосягаемый, превратился в жалкий, бедный труп, который завтра же будут кромсать на куски патологоанатомы, а в дальнейшем он будет лежать в виде мумии в мавзолее (впрочем, как оказалось потом, недолго; затем он превратится в прах, как и трупы всех прочих обыкновенных людей).»

Сколько яда и ненависти в каждом слове. Так ли выдумано было дело врачей-убийц, как пытаются уверить нас? А дальше доктор порет какую-то антинаучную и антисоветскую чушь. Что из-за гипертонии много лет страдал мозг Сталина. Именно поэтому Сталин не мог отличать хорошее от дурного, был злобным и подозрительным. По сути, объявляет вождя сумасшедшим. На почве гипертонии. Ну что за бред? Вот послушайте:

«Жестокость и подозрительность Сталина, боязнь врагов, утрата адекватности в оценке людей и событий, крайнее упрямство - все это создал в известной степени атеросклероз мозговых артерий. Управлял государством, в сущности, больной человек. Он таил свою болезнь, избегал медицины, боялся ее разоблачений.»

А теперь обещанное разоблачение. Историк-архивист А.Н. Дугин, полжизни проработавший в архивах КГБ, очень подробно разбирал документы, связанные с уходом вождя. В том числе привлёк современных медиков для рассмотрения диагноза. По Дугину рисуется совершенно другая картина, которая снимает все недоумения Мясникова из мемуаров. Сталина просто-напросто отравили. Врач делает вывод, что вождя напоили сильным разжижающим кровь средством вроде гепарина. Отсюда и массированные кровоизлияния по всему организму, подтверждённые на вскрытии. От мозга, до сердца и желудка. От гипертонии такого просто не бывает! Отсюда и кровавая рвота и необъяснимая ЭКГ и странные диагнозы. И если признать диагноз современного врача правильным - то лечение консилиума академиков было убийственным напрямую. У человека предельно разжиженная кровь сочится через все сосуды внутри, а ему изо всех сил усиливают сердечную деятельность кофеином и камфарой. Итог несколько предсказуем.

Можно ли предположить врачебную ошибку? А могло быть совершенно иначе. Напомню, совсем незадолго до этого Сталин выступил с речью. О том, что готов уйти из руководства партии. Но отнюдь не на пенсию. А остаться главой, как сегодня сказали бы, правительства, Совмина. Да вот и войну в Корее бывшие союзники очень хотели прекратить, так как затраты на войну сильно отягощали бюджет США. По итогам «инсульт» и «успешное лечение». При этом в лечении участвовали гранды отечественной науки. Но, как и в случае с лечением Жданова, чем маститее врач, тем хуже эффект. Простая специалистка по ЭКГ Тимашук быстро разоблачила профессоров и академиков.

Кстати, об «адмиральском эффекте». Того же президента США «лечил» вице-адмирал Росс Макинтайр, который не смог вовремя диагностировать состояние кровеносных сосудов головного мозга президента, закупорка которых привела к инсульту. Или это был не инсульт, а покушение на жизнь Ф.Д. Рузвельта? Во всяком разе вскрытия не было, а заключение о смерти Макинтайр сделал заочно. Да и хоронили президента в закрытом гробу. Но о медицине США можно говорить долго и рассказывать много всего и мало хорошего. Так, родного брата Розмари – Джона Фитцжеральда Кеннеди путем многолетнего лечения превратили чуть ли не в инвалида. Вот, что об этом пишет Цорг Цитлау в книге «Могло быть и хуже. Известные врачебные ошибки»:

«Историки сходятся на том, что Кеннеди за короткий срок своего пребывания на президентском посту употреблял несколько дюжин различных медикаментов. Ни один врач не имел ясного представления о том, как они взаимодействуют; более того, никто даже и не пытался это проверить. Биограф Кеннеди Ричард Ривз отмечал: «Врачи приходили и уходили. В истории страданий Кеннеди его отношения с врачами занимают не меньшее место, чем отношения с женщинами». Не нашлось ни одного смелого и проницательного врача, чтобы указать Кеннеди на опасность подобной неразборчивости в выборе докторов.

Среди применявшихся медицинских препаратов кроме амфетаминов и болеутоляющих средств была еще и такая «тяжелая артиллерия», как ломотил (против поноса), транзентин (для стимуляции работы почек), барбитураты (от бессонницы), фенобарбитал (от эпилепсии), мужской гормон тестостерон и опиумно-камфарная настойка. Кроме того, естественно, были еще пенициллин и другие антибиотики против заразных инфекций. Тело Кеннеди, особенно его печень, на глазах превращалось в ядовитую химическую лабораторию, что было видно, в частности, и по повышению уровня холестерина в крови. О действии лекарств на образ мыслей президента существует больше спекуляций, чем реальных исследований, но президент и в самом деле не всегда мог похвастаться незамутненностью рассудка». [4]

Плохая медицина – это как бы визитная карточка англосаксонских стран. Зато они первые в мире на предмет рекламы и удачно выправляют медицинские перекосы за счет обильной саморекламы, состоящей из преувеличения достижений и замалчивания недостатков. Про жертву знаменитой клиники Майо Джона Кеннеди стараются не говорить. Но в той же клинике Майо упорно молчат о «проколе» с Эрнестом Хемингуэем! Зачем портить пациентам нервы печальной историей о несчастном симпатизанте революционеров с Кубы?

Но самонадеянность и равнодушное отношение врачей к пациентам не являются отличительной особенностью нашей отечественной медицины. Скорее даже наоборот. Именно наша медицина относилась и относится к пациентам человечнее, чем западная. Тот же Конрад Лоренц отмечал, что отношение русских врачей к больным значительно лучше, нежели отношение немецких. На фронте Лоренц был врачом, и когда его взяли в плен, то в прифронтовом лагере назначили помогать советскому врачу. Шли тяжелые бои, раненых было много, и Лоренц с горечью увидел, что советский врач отказывается делать ампутации немцам. Понятно, подумал Лоренц, он их обрекает на смерть — за то, что они натворили в Белоруссии. И даже признал это естественным. Через какое-то время он с удивлением увидел, что эти раненые, которым по нормам немецкого врача полагалась ампутация, выздоравливают. Он выбрал момент, объяснился с врачом и узнал, что в советской медицине такие ранения должны излечиваться без ампутации. Для него это было потрясением, побудившим к важным размышлениям о разных типах общества и отношения к человеку. К примерно таким же выводам приходит и автор этих строк, когда размышляет о теме лоботомии.

Wall Street Journal обнародовал материалы, согласно которым в 1943 году Министерство ветеранов США рекомендовало всем ветеранам, страдающим психическими расстройствами, пройти через данную операцию. Одним из оснований применения лоботомии была простота в исполнении. В те годы также данная процедура рекламировалась как средство спасения в безнадежных ситуациях. Лоботомию перестали применять для лечения ветеранов в середине 1950-х годов, когда в Америке стал широко применяться первый синтезированный психотропный препарат — Хлорпромазин.

Современная психохирургия берёт своё начало от происшествия 1848 года, когда в результате взрыва железный стержень вошёл в щёку рабочего Финеаса Гейджа и вышел из верхней части макушки головы. До этого несчастья Гейдж был способным рабочим мастером, верующим, обладал хорошо взвешенным умом и развитыми деловыми навыками. После того, как стержень удалили из его головы, и он поправился, Гейдж превратился во вспыльчивого, пренебрежительного и нетерпимого человека, который постоянно ругал религию.

Тот факт, что изменить поведение человека можно за счет частичного повреждения мозга, не убивая его, не остался незамеченным, и в 1882 году надзиратель сумасшедшего дома в Швейцарии Готлиб Буркхардт стал первым известным психохирургом. Он удалил церебральные ткани у шестерых пациентов в надежде на то, что "пациент может превратиться из беспокойного в тихого слабоумного". Несмотря на то, что один из них умер, а у остальных развились эпилепсия, паралич либо афазия (потеря способности применять и понимать слова), Буркхардт был доволен тем, что пациенты успокоились.

В 1935 Эгаш Мониш, профессор неврологии из Лиссабона (Португалия), провёл первую лоботомию, вдохновившись экспериментом, при котором двум шимпанзе были удалены лобные доли головного мозга. После эксперимента на шимпанзе Мониш провёл лоботомию на людях, предполагая, что источник душевного расстройства коренится в части головного мозга. Таким образом в мозг вносится , в место дефекта - блокада проводящих путей . И на таком барьере никакая сложная патологическая психопродукция (галлюцинации, бред, позывы наркомании ... педофилия) просто не способны возникнуть. Эгаш Мониш был удостоен Нобелевской премии по физиологии и медицине в 1949 г. «за открытие терапевтического воздействия лейкотомии (лоботомии) при некоторых психических заболеваниях». Исследование, в котором рассматривались 12 лет практики Мониша, показало, что его пациенты страдали припадками, рецидивами первоначальных состояний, умирали вскоре после проведения лоботомии.

Открытием Мониша заинтересовались многие, но самым известным пропагандистом лоботомии стал американский психиатр Уолтер Джей Фримен. На этом снимке он и его помощник - нейрохирург Джеймс Уоттс. Вот эти двое - американские короли лоботомии, лично сделавшие тысячи операций. Фримен использовал в качестве обезболивания электрошок. В 1945 году он придумал новый метод - трансорбитальную лоботомию, которую можно было проводить без сверления черепа, с помощью инструмента, похожего на нож для колки льда. Фримен нацеливал зауженный конец ножа на кость глазной впадины, с помощью хирургического молотка пробивал тонкий слой кости и вводил инструмент в мозг. После этого движением рукоятки ножа рассекались волокна лобных долей, что причиняло мозгу необратимый ущерб и каждого четвертого пациента просто превращало в "овощ". Кстати, первые операции проводились с помощью настоящего ножа для колки льда, и лишь затем были разработаны новые хирургические инструменты - лейкотом и орбитокласт. Фримен успешно рекламировал свой метод излечения душевнобольных: он завел специальный "лоботомобиль" - автофургон, в котором путешествовал по стране, предлагая чудодейственное исцеление, и проводил операции прямо перед зрителями, в духе циркового представления.

Розмари Кеннеди - старшая из сестер Джона Кеннеди, одного из самых известных американских президентов. Кеннеди были идеальной семьей и дети в ней были идеальными - все, за исключением Розмари. Она родилась умственно отсталой - такой диагноз поставили врачи. Девочка отставала в развитии от других детей, не могла учиться и социализироваться так же, как они. Страдала перепадами настроения - то бешеная активность, то депрессия. IQ ее был равен 75. К двадцати годам родители не знали, что делать: Розмари стала неуправляемой. Говорили, что у нее наклонности нимфоманки и агрессивное поведение. Врачи убедили родителей в том, что нужно попробовать лоботомию - она как раз приобрела популярность как новейший способ излечения таких больных. Дело было в 1941 году, операцию провели "короли лоботомии" Фримен и Уоттс, в результате операции Розмари до конца жизни осталась немощным инвалидом, с уровнем развития 2-летнего ребенка и невозможностью самостоятельно ухаживать за собой. Всю оставшуюся жизнь - а умерла она от естественных причин в 2005 году - Розмари Кеннеди прожила вдалеке от своей семьи, в отдельном доме с сиделкой.

Большинство процедур лоботомии было сделано в Соединенных Штатах (приблизительно 40.000 человек). В Великобритании – 17.000, в трех скандинавских странах - Финляндии, Норвегии и Швеции - приблизительно 9.300 лоботомий. В начале 1950-х годов в США проводилось около 5 тысяч лоботомий в год. Упадок лоботомии начался в 1950‑е годы после того, как стали очевидными серьезные неврологические осложнения этой операции. В дальнейшем проведение лоботомии было запрещено законодательно во многих странах — накопились данные о сравнительно малой эффективности операции и ее большей опасности по сравнению с нейролептиками, которые становились все совершеннее и активно внедрялись в психиатрическую практику.

В начале 1970‑х годов лоботомия постепенно сошла на нет, но в некоторых странах продолжали оперировать до конца 1980‑х. Во Франции в промежуток между 1980–1986 годами было проведено 32 лоботомии, за тот же период — 70 в Бельгии и около 15 в Госпитале Массачусетса; около 15 операций ежегодно проводилось в Великобритании.

В СССР лоботомия была официально запрещена в 1950 году. И в этом была не только идеологическая подоплека. На первом плане оказались причины сугубо научного характера: отсутствие строго обоснованной теории лоботомии; отсутствие строго разработанных клинических показаний к операции; тяжелые неврологические и психические последствия операции, в частности «лобный дефект».

Первый президент АМН СССР основоположник советской нейрохирургии Н. Н. Бурденко высказывался против психохирургии и лоботомии при психзаболеваниях. Но в 1947, после его смерти, психохирургия получила поддержку Института нейрохирургии СССР, директором которого с 1947 года стал Б. Г. Егоров, одновременно заняв пост главного нейрохирурга Минздрава.

В СССР лоботомия осуществлялась щадяще, только в одной лобной доле. Отбор больных для лоботомии был очень жёстким. Хирургический метод предлагался лишь в случаях неэффективности предшествующего длительного лечения, включая и инсулиновую терапию и электрошок. Метод лоботомии признали принципиально допустимым, но только в руках опытных нейрохирургов и в случаях, когда никакая другая терапия не даёт эффекта, и поражение признаётся необратимым. С 1945 по 1950 гг. в Ленинграде лоботомию выполнили 155 больным. Проанализировав результаты лоботомии у 120 больных, катамнестически прослеженных на глубину до 2,5 лет. - выяснили, что улучшение различной степени достигнуто у 61 % оперированных. При этом в 21 % наблюдается полная ремиссия без каких-либо лобных симптомов с возможностью возвращения к высококвалифицированному и ответственному труду. Вместе с тем у части больных выявился лобный дефект, который иногда преобладал над шизофреническим.

Лоботомия оказалась наиболее эффективной при параноидной форме шизофрении. При простой форме шизофрении и при кататоническом ступоре хирургическое вмешательство успеха не приносило.

Противник лоботомии психиатр В. А. Гиляровский предложил запретить применение этого метода лечения в психиатрических учреждениях. Он добился распоряжения Минздрава СССР о проверке результатов применения префронтальной лейкотомии на местах. В отчёте о проверке Ленинградского института им. В. М. Бехтерева было указано, что лейкотомии подверглось 176 больных, из них 152 — с диагнозом «шизофрения». Комиссии продемонстрировали 8 больных с хорошими результатами, однако у всех были обнаружены те или иные дефекты, некоторое органическое снижение. Операции делали и хирурги, и психиатры. Больных после лейкотомии обычно переводили в другие лечебные учреждения и потому отдалённые исходы не изучались как следует.

Вскоре вышла статья того же Гиляровского в журнале «Медицинский работник» (№ 37 от 14.09.1950) «Учение Павлова — основа психиатрии». с критикой метода лоботомии: «Предполагается, что перерезка белого вещества лобных долей нарушает их связи с зрительным бугром и устраняет возможность поступления из него стимулов, приводящих к возбуждению и вообще расстраивающих психические функции. Это объяснение механистично и уходит своими корнями к узкому локализационизму, свойственному психиатрам Америки, откуда и перенесена к нам лейкотомия.»

29 ноября 1950 г. газета «Правда» направила Министру здравоохранения СССР опубликованное накануне в ней «Письмо в редакцию» — «Против одного лженаучного метода лечения», в котором в частности указывалось:

«Одним из примеров бессилия буржуазной медицины является пользующийся широким распространением в американской психиатрии «новый метод лечения» психических заболеваний — лоботомия (лейкотомия)… Естественно, что в среде наших врачей, воспитанных в духе славных традиций великих гуманистов — Боткина, Пирогова, Корсакова, вооружённых учением И. П. Павлова, не может быть места таким «Методам лечения», как лоботомия. Тем не менее и у нас нашлись люди, которым оказался по вкусу этот заокеанский плод лженауки. Ещё в 1944 году заведующий кафедрой психиатрии Горьковского медицинского института профессор М.А. Гольденберг произвёл операцию по методу лоботомии.»

На следующий день после сигнала из «Правды» 30 ноября 1950 года состоялось заседание Президиума Учёного медицинского Совета Минздрава СССР. Было постановлено воздержаться от применения лейкотомии при нервно-психических заболеваниях, как метода противоречащего основным принципам хирургического лечения И. П. Павлова.

Лоботомия в СССР - была официально запрещена! Как видим, хорошее отношение к пациентам было традиционной чертой отечественной медицины. А вот увлечение в медицине западными практиками приводило к ненужным и опасным экспериментам, зачастую необратимым. Как в случае с Розмари Кеннеди, так и в случае с Эрнестом Хемингуэем, которому в модной клинике Майо провели «терапию» электрошоком, которая по последствиям не сильно отличалась от лоботомии. Вот что пишет немецкий исследователь Йорг Цитлау об этом вопиющем случае:

«Вместо этого к ним прибавили электрошок. Израненного за время войны и прочих его бедствий писателя крепко привязывали к операционному столу, виски для лучшей проводимости растирали гелем и подводили к ним электроды. Потом подавали ток. Резиновый кляп во рту должен был помешать ему откусить себе язык. Все это происходило несколько раз в неделю. Такие методы лечения на первый взгляд напоминают пытку — но от скоропалительных выводов стоит воздержаться. Ведь электрошоковая терапия (так звучит корректный медицинский термин) пользуется большим успехом и в современной медицине, так как воздействует на области мозга, ответственные за развитие депрессии. Но тогда, в шестидесятых, никто не имел достаточного опыта такого рода лечения, и в случае с Хемингуэем электрошок себя не оправдал. У него по-прежнему случались приступы бреда, и вдобавок появились провалы в памяти. Одному из посетителей он рассказывал: «Эти шокотерапевты ничего не понимают в писательском деле. Зачем уродовать мой мозг, губить мою память, в которой весь мой капитал?» Потом он иронически прибавил: «Лечение было блестящим, но пациент мертв. Скверная история».» [4]

То есть из великого писателя сознательно делали «овоща» из опасения его прокоммунистических симпатий. Впрочем, англосаксы большие мастера использовать медицину для устранения или же коррекции инакомыслящих. Например, случай с Аланом Тьюрингом, которого в Великобритании «лечили» от гомосексуализма. Также в западных странах применяли и стерилизацию «асоциальных» элементов.

В 1924 г., как только в Дании пришло к власти первое социал-демократическое правительство, стал обсуждаться и закон о стерилизации. Именно от социал-демократии ведет свой род как фашизм Бенито Муссолини, так и национал-социализм Гитлера. В созданную парламентом комиссию вошли врачи, ученые и юристы. В ее работе участвовал и Вильгельм Иоганнсен, один из самых видных генетиков мира, автор учения о чистых линиях, который ввел в науку сами термины "ген", "генотип" и "фенотип".

Разработанный законопроект о стерилизации умственно отсталых был принят парламентом в 1929 г., а в 1934 г. он был значительно ужесточен под влиянием Великой депрессии, остро поставившей вопрос о цене социальной политики. В отличие от многих других стран, рассматривавших принятие подобных мер, в Скандинавии закон не стал предметом политической борьбы. В датском парламенте против голосовало только 6 депутатов-консерваторов. В Финляндии против принятия закона выступило несколько левых социалистов. Единственной группой населения, активно отвергавшей стерилизацию, были католики, и в особенности после появления в 1930 г. направленной против евгеники папской буллы Castii connubii. По понятным причинам они были здесь крайне немногочисленны. По-видимому, католики не имели бы ничего против стерилизации или кастрации, если бы они использовались в качестве наказания, например, за сексуальные преступления, но не были бы самовольным улучшением, вносимым в предустановленное свыше устройство человеческого тела. Хотя представления о наследственной природе умственной отсталости и были решающими при принятии соответствующего законодательства, автор сосредоточивается на роли врачей, статистиков и юристов, уделяя относительно мало внимания генетикам. Само генетическое сообщество было немногочисленным в Дании, а Институт генетики человека был создан при Копенгагенском университете на деньги Рокфеллеровского фонда только в 1938 г.

Правительство Швеции завершило выплату компенсаций подданным страны, которые подверглись насильственной стерилизации с 1935 по 1975 год. Только за последние несколько лет компенсацию, оцененную в 19200 евро, получили 1700 человек. Власти отклонили как необоснованные примерно 20 процентов заявлений. Всего же, по официальным данным, насильственной стерилизации в Швеции из "демографических или социальных соображений" подверглись 63 тысячи человек, большинство из них - женщины ("steriliserades sammanlagt cirka 63.000 människor, varav övervägande delen kvinnor").

Впервые о насильственной стерилизации шведов рассказала историк Майа Рюнсис, которая случайно обнаружила в секретных архивах медицинского управления страны посвященные этой теме документы. Ее расследование началось с обычного письма, отправленного в полицию местным священником в конце 1930-х годов. Священник жаловался на 13-летнюю девочку, которая, по словам святого отца, была не в состоянии изучать Библию. Автор письма предположил, что у девочки "проблемы с умственным развитием". И предложил полиции принять меры - провести стерилизацию. Подобных случаев, как установила Рюнсис, было множество. Простые женщины, имеющие слишком много детей, трудные подростки, люди с тяжелыми наследственными заболеваниями становились объектами стерилизации, которую проводили власти.

Социал-демократическое правительство Швеции, правившее в стране между первой и второй мировыми войнами, одним из первых в Европе законодательно разрешило стерилизацию людей без их согласия. Рюнсис установила, что эта операция "делалась в основном женщинам с низким социальным статусом, а также представительницам некоторых национальных меньшинств". Под давлением общественного мнения в 1997 году шведские власти официально признали: стерилизация в Швеции проводилась вплоть до 1976 года. В докладе особой правительственной комиссии, которая подробно изучила все аспекты проблемы, впервые был поднят вопрос о материальной ответственности государства за применение "неоправданного насилия" в отношении подданных.

История вопроса в Швеции:

В 1909 г. в Стокгольме было основано общество расовой гигиены, и только годом позднее появилось первое генетическое общество - Общество Менделя. Примерно в это же время возник селекционный центр в Свалефе - один из первых в мире, в котором уже в это время началось соединение селекции и генетики. Г. Нильсон-Эле, связанный с этим центром и получивший мировую известность благодаря исследованиям о наследовании количественных признаков, писал, что расовая биология бесконечно важнее, чем его собственные исследования. В работах государственного Института расовой биологии, созданного в Упсале по специальному решению парламента в 1922 г., вопросы расы занимали центральную роль. Его первый директор Герман Лундборг занимался антропологическим изучением потомства от межрасовых браков, сотрудничая при этом с Ч. Дэвенпортом и С. Холмсом в Америке. Вред межрасовых браков, упадок традиционных шведских ценностей, отрицательное влияние индустриализации и урбанизации на состав населения, утрачивавшее самые ценные расовые элементы, антисемитизм - в эти идеологические тона в той или иной степени окрашивались евгенические исследования при Лундборге. Все резко изменилось после 1933 г., когда с приходом нацистов к власти в Германии направление деятельности института подверглось критике. Социал-демократические политики отвергали расизм и, кроме того, стремились держаться подальше от всего, что пахло нацизмом. Новый директор Гуннар Дальберг был назначен во многом благодаря хорошим связям с левыми политиками, хотя сам институт предпочел бы видеть на этой должности другого ученого, — последователя Лундборга Торстена Сьегрена.

Экспедиционные исследования и работы в области физической антропологии были свернуты, а на место расовой биологии пришло изучение наследственных болезней - работа в больницах и архивах, эксперименты на животных с целью определения наследственной природы ряда соматических заболеваний. Именно тогда, в 1936 г., шведским парламентом был принят закон о стерилизации. Один из теоретиков шведской модели социализма Гуннар Мюрдаль охарактеризовал стерилизацию неполноценных как необходимый элемент "великого социального процесса приспособления" человека к современному городскому и индустриальному обществу.

Стерилизация была частью социальной инженерии, по словам авторов, очень прочно связанной с другими ее составляющими. С одной стороны, образование и "качество" человеческого материала приобретали все большее значение по мере развития современной экономики. С другой - развитие техники и социальной помощи позволяло все большему числу женщин оставаться дома, посвящая себя воспитанию детей. Но поскольку общество инвестировало средства в деторождение, последнее теряло черты непосредственно частного дела. И возникало опасение, что женщины, которые останутся дома, будут не лучшими с точки зрения наследственности. Таким образом, программа стерилизации основывалась не на расовом фундаменте, — на ценностях расы и крови всегда остается темный налет мистики, ведь их смысл можно понять только изнутри, тому, кто сам принадлежит к данной общности, — а напротив, вдохновлялась идеалом рационального и насквозь "прозрачного" - как модернистское здание из стекла и бетона - общественного устройства.

Само понятие "приспособление" подразумевает, что стерилизация не сопровождалась прямым принуждением, как в нацистской Германии. Действительно, в документах, регулировавших стерилизацию в различных скандинавских странах, указывалось, что она не должна происходить с применением насилия. Зато использовались косвенные и цивилизованные формы принуждения, которые, как и следовало ожидать, были по-своему не менее эффективными. В качестве стимула могли выступать освобождение из больницы, разрешение на вступление в брак, прерывание беременности для женщин. Умственно отсталого ребенка, как это было в Дании, могли по результатам тестов забрать в закрытое заведение, а условием возвращения домой поставить стерилизацию. Взрослого, находящегося в больнице, следовало заранее поставить в известность о намечаемой стерилизации и получить его согласие, но даже если он отказывался, рекомендовалось все равно начать подготовку к операции и говорить о ней с пациентом как о решенной, неизбежной и само собой разумеющейся вещи. Инстанции, принимавшие решение о стерилизации, могли различаться в разное время в разных скандинавских странах. Это могли быть министерство здравоохранения, просто два врача, комиссия, включавшая пастора, врача и представителя опеки или органов народного образования.

И хотя в Швеции, как и в других скандинавских странах, стерилизация применялась в значительно меньших масштабах, чем в Германии - лишь в 1942 г. ежегодное число стерилизованных превысило тысячу, — многие эксперты в 1930-е гг. были готовы перейти и к более радикальным вариантам: стерилизации следовало подвергнуть бродяг, проституток, всех тех, кто отличался "предрасположением к антисоциальному поведению".

Заметьте, как на Западе ловко получается: в целях гуманизма практикуется бесчеловечное отношение к людям. Это не свойственно нашей отечественной культуре. Однако, наша элита по давней порочной традиции смотрит на Запад как на воплощение идеала и совершенства. Причем, в области медицины тоже, совершенно не понимая того факта, что медицина Запада довольно-таки молода и по-настоящему стала развиваться только с начала 18 века. В сравнении с индийской, персидской или китайской медициной западная медицина невероятна молода. У нас же было много оригинальных ученых-медиков. Например, Николай Иванович Пирогов. Но, увы, наша интеллигенция буквально поголовно заражена евроцентризмом. Вот типичный пример того, что не замечаем собственных оригинальных открытий и начинаем их открывать заново для себя после публикаций.

Е.И. Чазов в 1960-е годы уже предлагал проводить тромболитическую терапию. В то время из фибринолитиков применялся фибринолизин, который надо было 6 часов вводить внутривенно капельно. Тогда еще не был принят широко тромболизис, и не все его признавали этот метод. Некоторые ученые с трибуны говорили, что тромб в коронарной артерии возникает не до инфаркта, а после того как инфаркт уже случился - В.А.Марков слышал такую лекцию. Высмеивали Е.И.Чазова за то, что он предлагает тромболитической терапией лечить этих больных. Всплеск интереса к тромболизису возник после того, как в 1975 г. в отделении под руководством Михаила Яковлевича Руды (Институт кардиологии; с 1976 года - Институт клинической кардиологии им. А. Л. Мясникова АМН СССР, директор - Е.И.Чазов) было проведено исследование, показавшее, что при внутрикоронарном введении фибринолитика в некоторых случаях восстанавливался кровоток – тромб исчезал, и дальше у этих больных более благоприятно протекало заболевание. Е.И.Чазов докладывал о результатах за рубежом, но ему говорили, что необходимо доказать прямым способом, что тромб растворяет тромболитик. За рубежом тоже пытались применять этот метод, но не могли доказать, что он эффективен. Впоследствии стало понятно - почему не могли, М.Я. Руда в одной из статей в «Кардиологии» объясняет это. Потому что на тромболизис в разное время брали больных – и в ранние часы после начала инфаркта миокарда, и после 24 часов тоже пытались брать. Поэтому, когда суммировали все результаты, не получалась эффективность. Были и другие причины. Пытались лечить больных не только с подъемом ST, но и с неполной закупоркой кардиальной артерии, а в таких случаях эффективности нет и не было. Как было доказано позже, этот метод чрезвычайно эффективен в первый час от начала закупорки, максимум - в первые шесть часов. По мере того как артерия закрыта, развивается и увеличивается некроз, если в это время открыть артерию, то спасается большое количество сердечной мышцы.

Е.И. Чазов на европейском конгрессе кардиологов докладывал о 19 успешных случаях внутрикоронарного тромболизиса, но остался не услышанным - доклад был последним на последнем заседании конгресса. В 1980 г., на проходившем в Москве международном конгрессе кардиологов выступил Ринтроп с докладом о 16 случаях механического разрушения тромба и восстановления кровотока при остром инфаркте миокарда. Пошла серия зарубежных работ на эту тему, а про работы советских ученых забыли, как будто их не было. Но Е.И.Чазову во время этого конгресса удалось убедить ведущих кардиологов и доказать приоритет, поскольку ранее была опубликована статья в «Терапевтическом архиве» с аннотацией на английском. После этого в американской литературе среди 10 важнейших достижений кардиологии в 20 веке указан Евгений Иванович Чазов с внутрикоронарным введением фибринолитика. Когда волна интереса опять появилась к этому методу, в отечественной кардиологии стали активно этим заниматься. Как видим, как ученый-кардиолог, Евгений Иванович Чазов – мировой величины, чего, увы, нельзя сказать о нем как человеке и враче. С его работой в качестве начальника 4-го Главного управления при Минздраве СССР в 1967—1986 годах связаны многочисленные и загадочные смерти в высшем руководстве СССР. Вот что пишет о роли Чазова в судьбе политических деятелей позднего СССР сотрудник ЦК КПСС Легостаев в своей статье «Генсек кровавый»:

«Наконец, где-то весной или в начале лета 1978 г. Андропов сказал Чазову про Горбачева: "Вы не ошибаетесь в нем. С ним можно дружить". Это следовало понимать так: "Горбачев в деле". Тогда же Андропов добавил: "Конечно, было бы хорошо, если бы он был в Москве. Но на сегодня я не знаю, как это сделать". И надо же такому случиться, вскоре после этого разговора в Москве образовалась необходимая вакансия. Причем, как на заказ, именно под Горбачева. На этот раз "заснул и не проснулся" не кто-нибудь, а сам Федор Кулаков, наиближайший соратник Брежнева, один из наиболее реальных претендентов на его место. Зарубежная пресса и местные доброжелатели предсказывали ему блестящее будущее: "Ведь вам, Федор Давыдович, нет еще и шестидесяти!". Однако утром 17 июля 1978 г. Кулакова обнаружили в его постели мертвым. Смерть Кулакова явилась шокирующим событием для всей партии. Поползли слухи, будто бы он застрелился. Ходили и другие версии, но и по сей день трагедия Кулакова остается одной из самых загадочных страниц в истории брежневских лет.

Интересно читать, что пишет по этому поводу Чазов, удостоенный незадолго до кончины Кулакова звания Героя Социалистического Труда. Как всегда, Чазов прибыл на работу в 8 утра (он много работал), и тут звонок. В телефонной трубке "срывающийся на рыдания голос жены Ф. Кулакова". Разумеется, Герой Труда без проволочек выехал на место. Дальше Чазов акцентирует, будто он "был первым, кто вошел в спальню, где находился Федор Давыдович". И ему сразу все стало ясно: "внезапная остановка сердца в связи с болезнью". Ну как же, ведь еще никому не удавалось умереть без того, чтобы у него не остановилось сердце.

Но вот что в рассказе Чазова вызывает вопросы. Ему позвонила жена Кулакова? А где в это время были охрана, личный врач Федора Давыдовича, другие служилые люди, чьей главной обязанностью являлось оберегать Кулакова как государственного человека от любых опасностей, а в случае возникновения таковых обеспечивать экстренную помощь? И опять же: как удалось Чазову войти к покойному первым? Разве никто из охраны или медицинского персонала не попытался до его прибытия чем-то помочь Кулакову, сделать, например, ему искусственное дыхание? Чазов обходит молчанием эти важные для него как начальника 4-го главка вопросы. Зато на них отвечает бывший второй секретарь Ставропольского крайкома партии В. Казначеев, знавший семью Кулаковых. В своей книге "Последний генсек" он пишет: "Накануне вечером дачу Кулакова под разными предлогами покинули охрана и медицинский работник, прикрепленный к каждому члену Политбюро". Многозначительное совпадение, не правда ли?

Можно ли выразить словами боль, которой отозвалась в сердцах трех друзей смерть Кулакова? Нет, нельзя. Поэтому не буду. Отмечу только, что обстоятельства, при которых произошла трагедия, выявили отдельные недостатки в работе как службы безопасности (Андропов), так правительственной медицины (Чазов). Что касается Горбачева, то он был безутешен. Ведь покойный, еще когда был живым, сделал так много для его партийной карьеры. Однако, с другой стороны, уйдя в мир иной, Федор Давыдович избавил тем самым троих друзей от мучившей их головной боли: для Горбачева открылась, столь необходимая с точки зрения политических интересов Андропова, вакансия. Поэтому, едва отгремел прощальный салют по Кулакову, Андропов, призвав на подмогу Устинова, организует плотное давление на Брежнева с целью вынудить того взять на освободившееся место секретаря ЦК по сельскому хозяйству Горбачева. Ведь он, как и Кулаков, из Ставрополья. Генсек колеблется. Тогда Андропов снаряжает к нему на дачу в Крым (на дворе август) Чазова с поручением прояснить позицию Брежнева, а заодно и отдыхавшего с ним по соседству Черненко: не он ли тормозит дело? Вернувшись, Чазов докладывает: поводов для беспокойства нет, процесс идет. И вот 27 ноября 1978 г. Пленум ЦК КПСС избирает Горбачева секретарем ЦК по сельскому хозяйству. Таким образом, гроб его первого партийного покровителя Кулакова послужил Горбачеву и первой ступенькой на лестнице, ведущей к должности генсека. Его посадил на эту ступеньку Андропов для своих собственных надобностей». [5]

Вот так тайная полиция и медицина рука об руку двигали вперед и вверх будущего разрушителя СССР. Дальше - больше. Чазов активно и охотно участвует в кремлевских интригах. В борьбе за власть:

«В период подготовки к XXVI съезду КПСС и во время его работы (март 1981г.) трое друзей — Андропов, Чазов и Горбачев — исходили из того, что "Брежнев нужен Андропову". Поэтому каждый по отдельности и все вместе всемерно способствовали переизбранию больного 74-летнего генсека на очередной срок. После съезда возобновились регулярные тайные встречи Андропова и Чазова. Они сходились либо по субботам в рабочем кабинете председателя КГБ на пл. Дзержинского, либо на его конспиративной квартире на Садовом кольце недалеко от Театра сатиры. На встречах, как свидетельствует Чазов, говорили "о состоянии здоровья Брежнева, наших (?!. — В.Л.) шагах в связи с его болезнью, обстановке в верхних эшелонах власти". Ничего себе доктор, да?» [5]

Потом настал момент кончины Суслова. Это вообще очень и очень странная история. У Суслова констатировали инсульт, но:

«по свидетельству зятя М.А. Суслова Л.Н. Сумарокова, никакого инсульта у Михаила Андреевича не было, и лег он в больницу, несмотря на то, что чувствовал себя нормально, только по настоянию Е.И. Чазова для профилактического обследования. О том, что М.А. Суслов лег на обследование, 25 января 1982 г. от Б.Н. Пономарева узнал А. С. Черняев. Об этом же пишет Е.И. Синицын . Этого факт не отрицает и Е.И. Чазов. Таким образом, сразу же после возвращения из Варшавы в понедельник 18 января Михаил Андреевич лег в ЦКБ в полном здравии. Обследование, по свидетельству Б.Н. Пономарева, показало, что «все в порядке». И вдруг «три дня назад – удар (кровоизлияние). И вот с тех пор – без сознания» . Л.Н. Сумароков тоже пишет, что обследование ничего не обнаружило, и 22 января, в пятницу, М.А. Суслова должны были выписать. Накануне он чувствовал себя хорошо, а вечером ему дали какое-то новое лекарство, после которого он потерял сознание и почти сразу же умер на руках дочери Майи Михайловны, бывшей в этот момент рядом с отцом. Но после этого его отправили не в морг, а в реанимацию и констатировали смерть только 25-го.

«Когда днем, – пишет Е.И. Чазов о М.А. Суслове, – мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало». Прочитав эти слова, можно подумать, что вечером 21 января Е.И. Чазов находился в Москве. Однако позднее Евгений Иванович утверждал: «Горбачёв – свидетель того, как меня вытаскивали с Северного Кавказа к Суслову. Мы сидели с ним в Железноводске, когда мне позвонили и сказали: «Срочно выезжайте, с Сусловым плохо, чтобы к утру были в Москве». Как же примирить эти два свидетельства? Если они оба соответствуют действительности, получается, что днем 21 го Е.И. Чазов улетел в Железноводск на отдых, а уже вечером его вызвали обратно.

Вспоминая о смерти М.А. Суслова, его зять Л.Н. Сумароков обращает внимание на следующие странности. Во-первых, назначая М.А. Суслову новое лекарство, Е.И. Чазов не только не объяснил своему пациенту его необходимость, но и не поставил его об этом в известность. О том, что 21 января ее отцу дали новое лекарство, Майя Михайловна поняла только по внешнему виду таблетки. Но все произошло так быстро, что она не успела отреагировать на это. Во-вторых, когда к М.А. Суслову вызвали реанимационную машину, ее не пустили в ЦКБ, в связи с чем она развернулась и уехала обратно. А когда вызов повторили, то первоначально реанимационную бригаду направили в палату Д.Ф. Устинова и только потом – к М.А. Суслову. В результате к нему она прибыла с большим опозданием. Свидетельствовало ли это о неорганизованности, или же тут был злой умысел, предстоит выяснить. В-третьих, почему-то в тот день М.А. Суслова охранял совершенно другой сотрудник КГБ СССР, который до этого в его охране не состоял. В-четвертых, пишет Л.Н. Сумароков, когда Майя Михайловна встретилась в ЦКБ с Е.И. Чазовым, «тот, увидев дочь Суслова, казалось, проявил полное сочувствие, уронил голову на руки и зарыдал. Видимо, напряжение было слишком велико, и нервы не выдержали даже у него». В связи с этим в семье покойного сразу же возникли подозрения о его насильственной смерти. Эти подозрения еще более окрепли, когда через некоторое время в салоне своей машины был обнаружен задохнувшийся от выхлопных газов лечащий врач М.А. Суслова Лев Кумачев». [6]

То есть была не одна смерть, а две, причем имела место смерть подчиненного Чазова Е.И. Примечательно, что Чазов сообщил о событии, не дожидаясь, пока Суслов испустит последний вздох. Об этом поведал в своих мемуарах Александров-Агентов, долго работавший у Брежнева помощником по международным вопросам. Он пишет: "В начале 1982 года Леонид Ильич отвел меня в дальний угол своей приемной в ЦК и, понизив голос, сказал: "Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрет. Я думаю на его место перевести в ЦК Андропова. Ведь правда же, Юрка сильнее Черненко — эрудированный, творчески мыслящий человек?". [5]

Заем настала очередь и самого «дорогого Леонида Ильича»:

«7-го день выдался холодный. Брежнев отстоял на Мавзолее военный парад, коротенькую демонстрацию и уехал на дачу в Кунцево. На следующий день махнул в Завидово поохотиться. Поздним утром 9-го, отдохнувший, в хорошем настроении и внутренне решительный, прибыл в Кремль. На 12 к нему, по его просьбе, переданной заранее, пригласили Андропова. Дежурил в тот день в приемной давний брежневский секретарь Олег Алексеевич Захаров. Вся информация от него. О чем Брежнев говорил с Андроповым последний раз в своей жизни — доподлинно неизвестно. Однако, если учесть всю совокупность обстоятельств на тот момент, то можно предположить с высокой степенью вероятности, что Брежнев, сославшись на болезнь Андропова и мнение "узкой группы" членов ПБ, сказал о принятом ими решении рекомендовать ноябрьскому Пленуму в качестве нового генсека все-таки Щербицкого. Андропову как второму секретарю предстояло возглавить подготовку Пленума. Присутствовал ли кто-нибудь еще при этом разговоре? Скорее всего, да. Вроде бы заходил Черненко. Но, безусловно, как минимум три человека — Устинов, Черненко и Щербицкий — знали о его содержании. Вечером после работы Брежнев вернулся в Кунцево. Поужинал и отправился спать. Как позже в беседе с писателем В. Карповым вспоминала Виктория Петровна, супруга Брежнева: "Прикрепленные помогли ему раздеться, дали снотворное, положили добавочное — вдруг еще понадобится". Утром почему-то сразу два сотрудника КГБ, Собаченков и В. Медведев, отправились будить Брежнева. Нашли его мертвым: "Вжик! Вжик!.."

Как свидетельствуют в своих воспоминаниях В. Медведев и зять Брежнева Чурбанов, первым после обнаружения генсека мертвым на даче появился Андропов. Позже приехал Чазов. В свою очередь Чазов излагает порядок событий с точностью до наоборот. Дескать, это он, как, собственно, и положено врачу, примчался первым, и уже он нашел по телефону и проинформировал Андропова. Есть немало и других противоречий и неясностей в описаниях обстоятельств смерти Брежнева у разных авторов. Однако наиболее важен все-таки, в контексте всей ситуации, ответ на вопрос: кто же оказался первым у тела Брежнева? Если действительно Андропов, то возникает повод для самых мрачных подозрений.

Пытаясь добраться до истины, я несколько раз поднимал в печати тему загадок кончины Брежнева (например, "Как умер Брежнев?" в "Завтра" №44, 1997г.), а также Черненко (о чем ниже), полагая, что рано или поздно Чазов будет вынужден публично подтвердить или опровергнуть свои свидетельства. И не ошибся. В появившейся в конце прошлого года его новой книжке "Рок" он отозвался. И как! Устами великого русского поэта Пушкина он назвал меня Курилкой журналистом и сказал, что плюёт на меня. Неплохо — для академика двух академий. Какой-нибудь доктор наук, тот просто бы обхамил. А тут все-таки Пушкин! Но, к сожалению, по существу Чазов не смог сказать ничего. Это позволяет мне утверждать с вероятностью, близкой к единице, что он сознательно фальсифицирует истину. Для чего? Единственно правдоподобный ответ: чтобы скрыть тот факт, что в ночь с 9 на 10 ноября 1982 г. советский лидер Брежнев умер насильственной смертью, и что Андропов имел к этой акции прямое или косвенное отношение». (Легостаев. Генсек кровавый) [5]

Но на этом похождения «кремлевского доктора» не прекратились. Потом настал черед Андропова. Как будто Евгений Иванович Чазов расчищал дорогу в Кремль своему другу Михаилу Горбачеву:

А «когда рано утром (т. е. 1 октября), – пишет Е.И. Чазов, – вместе с нашим известным хирургом В. Д. Федоровым мы осмотрели Андропова, то увидели распространяющуюся флегмону, которая требовала срочного оперативного вмешательства». После этого Ю. В. Андропов был отправлен из Крыма в Москву. Некоторое представление о том, в каком состоянии к этому времени находился Ю.В. Андропов, дает интервью Л.Н. Толстого. По его свидетельству, в аэропорт Юрия Владимировича везли «в реанимационной машине». «Трап, отмечает он, – подали не со стороны здания аэропорта, а со стороны летного поля», и «мы под руки завели Андропова в самолет».

Итак, получается, что около 29 сентября Юрий Владимирович чувствовал себя хорошо, а через день уже не мог ходить. Так быть не могло. Но тогда следует признать, что поездка в горы имела место не около 29 сентября, а намного раньше. И действительно, по свидетельству Л.Н. Толстого, Ю.В. Андропова госпитализировали «через неделю» после этой поездки. Но тогда следует признать, что флегмона была обнаружена до визита Е.И. Чазова в Йену. В таком случае поездка Ю.В. Андропова в горы не могла не быть согласована с 4-м управлением. Следовательно, сдвинув ее на время своего пребывания в ГДР, Е.И. Чазов тем самым попытался скрыть данный факт. Но зачем?

Если флегмона была обнаружена на следующий день после поездки в горы, т. е. около 25 сентября, получается, что на протяжении нескольких дней лечащий врач В.Е. Архипов, который якобы отличался такой щепетильностью в отношении медицинской тайны, ничего не делал для того, чтобы остановить развитие флегмоны. В результате она была запущена настолько, что достигла своей крайней, некротической стадии, у больного, по признанию самого Е.И. Чазова, началась гангрена и к 1 октября он потерял способность самостоятельно передвигаться. Это уже трудно назвать халатностью. Но даже если допустить непрофессионализм личного врача Ю.В. Андропова и всего медицинского персонала Нижней Ореанды, где находился генсек, за неделю 4-е управление могло привлечь к его лечению самых квалифицированных специалистов из Москвы.

Правда, Е.И. Чазов пытается создать видимость, что узнал о флегмоне постфактум. Однако если ее обнаружили около 25 сентября, то его обязательно должны были поставить в известность об этом: или личный врач Ю.В. Андропова Е.Е. Архипов, или главный врач санатория, или охрана генерального секретаря. Можно допустить, что бывшему главному кремлевскому врачу неудобно признаваться, что он не только самоустранился от вмешательства в этот вопрос, но и, оставив своего пациента в тот момент, когда его состояние стало ухудшаться, отправился за границу. Но не менее вероятно, что таким образом он пытался создать себе алиби. Вспомним, как, уговорив в январе 1982 г. М.А. Суслова лечь на диспансеризацию и санкционировав использование для его профилактического лечения нового лекарства, Е.И. Чазов тоже уехал из Москвы. Что последовало за этим, мы знаем.

Таким образом, если появление флегмоны можно списать на халатность медицинского персонала, то в их действиях после обнаружения флегмоны допустимо искать состав преступления. Когда 1 октября Ю.В. Андропова доставили в Москву, его сразу же отвезли в Центральную кремлевскую больницу. «Учитывая, что может усилиться интоксикация организма, – пишет Е.И. Чазов, – в Москве, куда мы возвратились, срочно было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала». Это свидетельство вызывает много вопросов.

Неужели гангрена страшна только тем, что ведет к усилению «интоксикации организма»? Почему было решено ограничиться только «иссечением гангренозных участков», а не удалением пораженных флегмоной тканей, т. е. удалением порождающих ее микроорганизмов? И какая была связь между «подорванными» «силами организма» и «незаживаемостью» «послеоперационной раны»? «Мы, – пишет Е.И. Чазов далее, – привлекли к лечению Андропова все лучшие силы советской медицины. Однако состояние постепенно ухудшалось – нарастала слабость, он опять перестал ходить, рана так и не заживала. Нам все труднее и труднее было бороться с интоксикацией». Издав в 2000 г. новые воспоминания, Евгений Иванович счел необходимым скорректировать первоначальную версию о болезни Ю.В. Андропова: «В связи с простудой у него развился абсцесс, который оперировал академик В.Д. Федоров. К сожалению, организм потерял сопротивляемость, и ликвидировать гнойный процесс не удалось»

Даже если бы Евгений Иванович был коновалом, все равно он должен был знать, что «абсцесс» и «флегмона» – это разные виды воспалительного процесса. Если абсцесс представляет собой локализованное воспаление, то флегмона – это воспаление растекающееся. Поэтому для ликвидации абсцесса бывает достаточно его вскрытия и удаления гноя. Что касается флегмоны, то здесь очень важно своевременно остановить процесс ее растекания, процесс расширяющегося поражения ткани клетчатки. [6]

Потом пришел черед Устинову, который заболел пневмонией после командных учений с министром обороны Чехословакии Мартином Дзуром. Причем, Устинов умер от пневмонии в декабре 1984, а Дзур в январе 1985. Потом был черед Константина Устиновича Черненко:

«Осенью 1984 г. Горбачев и Чазов организуют сильнейшее давление на Черненко, понуждая его поехать в отпуск на родину Горбачева, в Кисловодск, в расположенный там в горах специальный по высшему классу санаторный корпус. Это было именно сильнейшее давление, чему есть немало свидетельств. О том же говорила мне и вдова Черненко. Но еще со времен войны Черненко страдал эмфиземой легких, чего, разумеется, не мог не знать Чазов. Десять дней пребывания генсека в обстановке разреженного, холодного и влажного по вечерам горного воздуха сделали свое дело. Черненко был в экстренном порядке на носилках транспортирован из Кисловодска в Москву без шансов на выживание. Характерно, что в своих мемуарах Чазов с партизанским упорством обходит этот немаловажный эпизод своей врачебной деятельности молчанием. Да и то сказать: даже дважды академик вряд ли сможет правдоподобно соврать, для чего нужно было человека с хронически больными легкими засылать в это гиблое место». [5]

Таким образом, имеем просто фантастическую результативность работы Чазова как врача – шлейф смертей пациентов. Горбачев не стал испытывать судьбу и назначил Чазова министром здравоохранения СССР – подальше от лечения собственного тела. За рубежом высоко оценили деятельность Чазова в качестве начальника 4-го главного управления Минздрава: Как сопредседателю международного движения «Врачи мира за предотвращение ядерной войны», в 1985 году ему была присуждена Нобелевская премия мира. Как мы уже знаем этой премией иностранцы очень любят поощрять своих верных слуг: Горбачева, Сахарова, Обаму.

В данном случае мы рассматривали несколько аспектов вмешательства врачей в человеческий организм. Автор оставил за скобками прямые эксперименты над посторонними людьми (программы нацистов типа Менгеле об опытах над людьми в концлагерях, деятельность отряда 731 японских милитаристов, или испытания действия психоторопных препаратов над простыми ни о чем не подозревающими людьми в экспериментах США типа «МК-Ультра»), а также современную наркотизацию населения под видом препаратов-антидепрессантов. Предметом рассмотрения была прямая деятельность врачей на своем посту. Причем, в отношении не простых людей, а высокопоставленных. Вывод парадоксален: чем выше пост пациента и больше званий у лечащего врача – тем хуже результат. Иногда это было следствием некомпетентности или халатности врача. А иногда и прямым умыслом. Но не стоит забывать, что халатность или преступное легкомыслие – это тоже вариант вины. Вполне возможно, что прав был Туполев, который лечился в обычной районной поликлинике.

Использованная литература:

1. Сергей Чевычелов. Цена невежества, или Электрокардиограммы вождя: http://club.berkovich-zametki.com/?p=6281
2. В.А. Кутузов. Загадочная смерть А.А. Жданова / Новейшая история России / Modern hystory of Russia. 2013. N1, c. 164.
3. Постановление ЦК КПСС 4.12.1952 «О вредительстве в лечебном деле»: https://alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/55572
4. Йорг Циттлау. Могло быть и хуже. Истории знаменитых пациентов и их горе-врачей. Издательский дом Питер. 2010.
5. Валерий Легостаев. Генсек кровавый: http://zavtra.ru/blogs/2001-03-0571
6. А.В. Островский. Кто поставил Горбачева?. Издательство «Литагент Алгоритм» 2010.