Новый премьер-министр Великобритании назначил нового посла в СССР. Им стал Ричард Стаффорд Криппс. Он был отправлен в Москву, чтобы наладить почти окончательно испорченные летом 1939 и зимой 1940 года отношения между двумя странами. Выбор Черчилля был логичен – Криппс был лейбористом, убежденным противников фашистов, в 1936-1937 гг. выступил за создание «Единого фронта» лейбористов и коммунистов, за что чуть было не подвергся исключению из рядов Лейбористской парти. В 1938 году Криппс выступил против Мюнхенского соглашения. 1 июля 1940 года Криппс встретился со Сталиным, но за 1,5 часа до этого – с Молотовым, которому он передал послание Черчилля. Формально это было письмо премьер-министра главе Совета Народных комиссаров.
Премьер излагал свою версию англо-советских отношений 1939 года: «В прошлом – в самом недавнем прошлом – наши отношения, надо признать, были омрачены взаимными подозрениями, и в августе прошлого года Советское правительство решило, что интересы Советского Союза требуют, чтобы оно прервало переговоры с нами и вступило в тесные отношения с Германией. Таким образом, Германия стала Вашим другом почти в тот же момент, когда она стала нашим врагом.» Черчилль не был бы самим собой, если бы он вспомнил о тех обстоятельствах, в которых Москва сделала столь крутой поворот в своей политике и кто и что ему способствовало.
Сделано это было не случайно. Захватив архивы Военного министерства Третьей республики, немцы немедленно приступили к их публикации, и уже в июне 1940 года была издана подборка переписки Гамелена, Вейгана, французских посольств в Анкаре и Тегеране о планах подготовки нападения на СССР, что, естественно, не добавило популярности Лондону и Парижу в Москве. Выдержки из этой переписки были опубликованы в центральных советских газетах. Передовица «Правды», предварявшая эту публикацию, была категорична в определениях: «На Скандинавском полуострове, в странах Прибалтики, в Румынии, в Иране и Турции, усиленно готовили англо-французские правящие круги базы, очаги нападения на Советский Союз.» Но премьер-министра Великобритании интересовало не ближайшее прошлое, а ближайшее будущее. По его словам, тот факт, что Великобритания и СССР, как страны, которые «не вполне расположены в Европе, а расположены на ее оконечностях», ставил их в особое положение, и обе страны одинаково не были заинтересованы в установлении нацистской гегемонии на континенте, которая угрожала интересам обеих стран.
Сталин встретился с новым британским послом, уже имея на руках письмо Черчилля. Криппс сразу же заявил о желании его страны установить хорошие отношения с СССР, и прежде всего – торговые отношения. После этого дипломат сразу же перешел к политическим делам – по его словам, Лондон был заинтересован в стабилизации положения на Балканах под эгидой Советского Союза. Сталин, отвечая на письмо Черчилля, отметил, что у Москвы нет союзных отношений с Берлином против Лондона, а только договор о ненападении. Что касается равновесия в Европе, то, по словам Иосифа Виссарионовича, оно было направлено против нашей страны и поэтому Советский Союз не заинтересован в его сохранении. Что касается Балканского полуострова, то у Москвы нет желания господствовать и в этом регионе. Также Сталин не считал, что разгром Франции делал Германию гегемоном Европы. Война еще не закончилась, а СССР и Германия поддерживают торговые отношения, и будут это делать впредь. Если это не противоречит британскому взгляду на торговые отношения – то Москва готова иметь их и с Лондоном.
Сталин не был заинтересован в том, чтобы дать втянуть СССР в войну – наоборот, он пытался вывести нашу страну из угрожающего положения. Июль 1940 года был временем весьма принятия весьма важных решений. В июле японская сторона выступила инициатором улучшения советско-японских отношений. На встрече с Молотовым 1 июля 1940 года японский посол С. Того положительно оценил решение бессарабского вопроса, отметив при этом, что его страна не ратифицировала Парижский договор о присоединении этой провинции к Румынии. Нарком заметил, что Япония поступила более мудро, чем другие государства. Это сразу же создало основу для предложения о начале переговоров.
2 июля Того вновь встретился с Молотовым и вновь стал говорить о том, что в самые тяжелые времена две страны могли найти путь к миру, и теперь они просто обязаны сделать это. Молотов согласился с тем, что обязательство не нападать и не помогать нападающему, уважать территориальную целостность соседа – разумны, но все же захотел ознакомиться с предложениями Токио. Того передал их Молотову. Японский проект соглашения состоял из трех пунктов: 1) обе стороны должны были строить отношения на основе конвенции о принципах взаимоотношений от 20 января 1925 года, поддерживать мирные и дружественные отношения, уважать территориальную целостность; 2) поддерживать нейтралитет в случае нападения третьей стороны; 3) срок действия договора – 5 лет. Японская сторона связывала с этим проектом продолжение рыболовной конвенции и сохранение концессий на Северном Сахалине. Отдельным вопросом обсуждался Китай. Того сообщил, что японское правительство уже предложило Франции прекратить транзит оружия через Индокитай в зону, контролируемую Гоминданом (японцы называли его чунцинским правительством) и в ближайшее время потребует того же от Англии в отношении Бирмы. Япония хотела бы получить такое же обязательство и от СССР, и также связывало с ним договор о нейтралитете. Молотов сразу отверг факт продолжения военных поставок в Китай, что вызвало удовлетворение японского дипломата, но явно ушел от обязательств в этом вопросе. Советско-японские переговоры были длительными и тяжелыми. Договор о нейтралитете был весьма и весьма необходим для СССР. Он был более, чем своевременным. 29 июля начальник Оперативного отдела ОКВ ген. от арт. Йодль известил своих подчиненных о том, что Гитлер собирается покончить с СССР, как с последней «влиятельной силой на континенте». Война с Советским Союзом виделась, как продолжение стратегии сокрушения Великобритании, которая должна была остаться в полном одиночестве и без надежды на получение помощи откуда бы то ни было.
Выступая в Верховном Совете 1 августа 1940 года, Молотов отметил, что принципиальной ошибкой Франции, ставшей одной из причин её разгрома, была недооценка Советского Союза. С другой стороны, было отмечено и другое: «Германия добилась в войне против союзников больших успехов, но она еще не добилась своей основной задачи – прекращения войны на желательных для нее условиях.» Эта задача оставалась нерешенной, и, очевидно, её решение требовало изоляции единственного противника Германии в Европе – Великобритании. Отношения Лондона с Москвой оставались напряженными, хотя назначение нового посла – Криппса Молотов расценил, как добрый знак. 26 сентября 1940 года временный поверенный в делах Германии в СССР Вернер фон Типпельскирх на встрече с Молотовым передал главе Советского правительства и НКИД сообщение Риббентропа – в ближайшее время между Германией, Италией и Японией будет подписан договор о военном союзе.
В переданном советской стороне документе кратко излагались обстоятельства заключения соглашения и отмечалось: «Между договаривающимися державами с самого начала переговоров существовало полное единомыслие в том, что их союз никоим образом не затронет отношений, которые каждая из них имеет с Советским Союзом. Для того, чтобы на этот счет и вовсе устранить всякие сомнения, в договор включена особая статья, говорящая о том, что политический статус, существующих между каждой из трех договаривающихся держав и Советским Союзом, этим договором не затрагивается.» Молотов высказал удовлетворение тем, что Берлин извещает Москву об этом и в соответствии со статьей 4 советско-германского договора 1939 года высказал пожелание ознакомиться с текстом договора и секретными к нему приложениями, если таковые имеются. Кроме того, он заинтересовался тем, существует ли германо-финляндский договор, так как по существующей у советской стороны информации в портах Финляндии начали высаживаться германские войска.
Успехи Германии в войне во многом способствовали преодолению тех неприятных эмоций, которые вызвала в Токио новость о заключении советско-германского договора о ненападении. 14 января 1940 г. кабинет Абэ подал в отставку. Новым премьером стал бывший Военно-морской министр адм. Ионаи. Он, как и его предшественник, считал необходимым как можно быстрее закончить войну в Китае и нормализовать отношения с Великобританией и США. Ионаи был противником соглашения с Германией. Подобного рода политическая линия имела массу противников, прежде всего в армии. 21 января британский крейсер «Liverpool» остановил для проверки японский лайнер «Asama Maru», следовавший из Сан-Франциско в Иокогаму, с борта были сняты германские граждане. Реакция Японии была чрезвычайно острой – последовал протест.
Свою роль сыграла и позиция, занятая Вашингтоном. 26 января 1940 года вступило в силу эмбарго США. Незадолго до этого в «New York Times» выступил со статьей бывший государственный секретарь (вскоре он будет назначен на пост Военного министра) Генри Люис Стимсон. Он заявил, что в последние годы Америка совершала ошибку, поставляя Японии сырье и в первую очередь нефть и металлолом. Американцы делали это, по мнению специалистов, утверждал он, из опасения испортить отношения с Японией и вызвать войну. Эти опасения были ошибочными. Новости о вторжении Германии в Данию и Норвегию, а затем и в Голландию привели Токио к решению об отказе от политики выжидания. 15 апреля 1940 года правительство Японии сделало заявление о Голландской Вест-Индии, в котором говорилось, что события в Европе могут повлиять на ее status quo. Затем последовали новости о Дюнкерке и капитуляции Франции. В Токио приняли решение об активизации на юге. Это означало необходимость обеспечения тыла на севере. 9 июня 1940 г. было подписано соглашение об урегулировании пограничной линии в районе Халхин-Гола.
Настало время и для очередного японо-германского сближения. Оно становилось все более популярным, в отличие от правительства Ионаи. 19 июня посол Японии в Германии барон Курусу высказал пожелание установить более дружеские отношения между двумя странами. Начались переговоры. 26 июня министр иностранных дел Арита сделал заявление о том, что «Новый Порядок в Великой Восточной Азии» будет достигнут мирными путями вызвал недовольство в японской армии, и в США. Военные не хотели идти по мирному пути, Вашингтон не устраивала перспектива перестройки огромного региона по японскому проекту. 2 июля посол Японии в СССР Того Сигенори при встрече с Молотовым заявил о желании его правительства наладить мирные и дружественные отношения между двумя странами. Посол представил проект договора о нейтралитете сроком на 5 лет. За основу был взят советско-германский договор 1926 года. 8 июля прибывший в Германию бывший глава МИД специальный посланник Наотакэ Сато официально запросил Риббентропа, признает ли Берлин Восточную Азию сферой японского влияния. Министр ответил вопросом – когда и на каких условиях Япония вступить в войну против Великобритании. Сато обещал дать ответ.
17 июля правительство Японии вновь возглавил принц Коноэ. Он имел репутацию убежденного германофила, как и возглавивший МИД Мацуока. Военным министром в новом кабинете стал другой германофил – ген. Хидеки Тодзио. Политика Японии быстро менялась. Уже 1 августа начались переговоры о заключении договора с Германией. Со своей стороны, и немцы были настроены на скорейшее восстановление союза с Токио. Надежда на достижение мира или, на худой конец, перемирия с Лондоном, не оправдалась, и резко возрастало значение союзника на Дальнем Востоке, который мог бы оттянуть на себя часть сил Британской империи и внимание США. Международное положение становилось все более опасным.
14 августа последовал ответ Советского правительства на предложение Сигенори. Он был дан в письменном виде. Москва предлагала заключить договор о ненападении. Японская сторона взяла длительную паузу. Причина была очевидна – ей необходима была определенность. 26 сентября, накануне подписания японо-германо-итальянского соглашения, Мацуока, выступая в Тайном совете заявил, что именно этот договор будет отныне определять политику Японии и что в случае германо-советской войны Токио поддержит Берлин и то же самое сделает союзник в случае японо-советской войны, не смотря на существующий советско-германский договор о ненападении. Со своей стороны Риббентроп 25 сентября распорядился, чтобы временный поверенный в делах в Москве встретился с Молотовым и разъяснил тому, что будет заключен договор, нацеленный исключительно против американских «разжигателей войны».
27 сентября 1940 г. был подписан Берлинский пакт или «пакт трех» - Германия, Италия и Япония договорились о совместных действиях во время войны и разделении сфер влияния после победы в ней. Япония признавала «руководящее положение Германии и Италии в установлении нового порядка в Европе» (Статья 1). Италия и Германия признавали «руководящее положение Японии в установлении нового порядка в Великой Восточной Азии» (Статья 2). Страны обязались оказать друг другу дипломатическую, экономическую и военную помощь в случае нападения на одну из них державы, не участвующей в войне в Европе или в Китае (Статья 3). Статья 5 соглашения оговаривала, что отношения каждой из сторон с Советским Союзом не затрагиваются данным договором. Он заключался сроком на 10 лет (Статья 6). После заключения договора с благодарственной речью о роли правительств трех стран выступил Риббентроп. Позиции Германии явно укрепились. Статьи 3 и 5 сразу же позволили современникам трактовать соглашение как дипломатическую победу Берлина. Особенно был доволен заключением договора Муссолини. дуче считал его продолжением Антикоминтерновского пакта.
4 октября Вернер фон Типпельскирх передал главе Совнаркома разъяснения относительно Финляндии – немецкие войска не будут оставаться на ее территории, через которую они следуют по пути в Норвегию, в Киркенес. Внешнеполитическая обстановка была сложной, немецкие войска появились и в Румынии, отношения между Берлином и Москвой явно не были отмечены печатью доверия. В это время активизировался Криппс. 17 октября 1940 года он встретился с заместителем наркома иностранных дел А.Я. Вышинским. Посол предложил заключить договор об оплате «прибалтийских пароходов, временно реквизируемых английским правительством. Криппс сказал, что британское правительство принимает на себя все могущие произойти убытки, причем он считал бы более целесообразным вести эти переговоры в Лондоне.» Итак, для начала предлагалось признание нового порядка вещей в Прибалтике de facto. Чем хуже шли дела, тем более открытой к сотрудничеству становилась дипломатия Лондона. Предложение Криппса было принято к рассмотрению, но сильного впечатления оно на Вышинского явно не произвело. Тогда Криппс завил, что хотел бы встретиться с Молотовым, так как имеет к нему и только к нему «крупное, конфиденциальное поручение Британского правительства».
Доверять его Вышинскому Криппс поначалу не хотел, но ему все же пришлось это сделать, так как его собеседник заявил, что не может доложить наркому о просьбе посла, не зная предмета, который предлагается обсудить на встрече. Далее последовала явно ожидаемая реакция: «Криппс заметно смутился и заявил, что в нарушение данных ему инструкций, он может в общих чертах изложить это предложение. Дело заключается в том, что в связи с событиями, произошедшими за последние несколько недель на Балканах, на Ближнем Востоке и на Дальнем Востоке, взаимоотношения Англии с этими частями мира изменились, а следовательно, должны быть изменены и взаимоотношения между Англией и СССР.» Активность Криппса была легко объяснима и она объяснялась отнюдь не только советско-германским политическим сотрудничеством.
В октябре погода стала портиться, что сказалось на интенсивности авиации. 29 октября британцы отразили очередной налет с большими потерями для немцев. Официальный отчет Министерства авиации Великобритании уже в 1940 году называл последним днем «битвы за Англию» 31 октября. «К 31 октября, — гласил отчет, сражение закончилось. Оно не прекратилось драматически. Онo постепенно угасало, но победа британцев, тем не менее, была несомненной и полной.» Но в небе над британской столицей по-прежнему шли бои, причем весьма интенсивные. Вплоть до 3 ноября 1940 года каждую ночь на Лондон совершали налет в среднем до 200 бомбардировщиков. 11 ноября налет на базу ВМС в Харвиче совершили итальянцы. Это была месть Regia Aeronautica за Таранто, и очень неудачная. 13 бомбардировщиков Savoia-Marchetti S.81 и истребителей-бипланов Fiat CR.42 были сбиты. Победа была очевидной, но прекратилась ли «битва за Англию» - этот оставалось еще под вопросом. Кроме того, положение на Балканах, Ближнем и Дальнем Востоке действительно было сложным.
Айрапетов Олег
Комментарии читателей (0):