В период между апрелем 1917 года и 1924 годом большевики однозначно поменяли свою программу, став из интеллигентской секты – народной партией. Впоследствии это привело к интереснейшим последствиям. Благодаря «ленинскому призыву» партия наполнилась выходцами из простого народа. Вот, что пишет об этом такой исследователь как Михаил Агурский: «Одним из событий, имевших далеко идущие политические последствия, оказалась смерть Ленина и т. н. ленинский призыв в партию, целенаправленно запланированный Сталиным. В своем стремлении к единоличной власти Сталин нуждается в изменении структуры партии. Старая партия, воспитанная и сформированная в период доминирования Ленина и Троцкого, Зиновьева и Каменева, не была подготовлена к тому, чтобы признать власть относительно малоизвестного лидера. Лишь приток в партию новых сил мог изменить положение. Ленинский призыв, который формально означал включение в партию рабочих от станка, по существу, был притоком большого количества крестьян, ибо прежний рабочий класс, по общему признанию специалистов, почти полностью исчез во время гражданской войны и революции. Новый приток в партию состоял из людей, пришедших в город всего за год-два до этого. О его масштабах говорит следующее. Если по официальной партийной статистике в январе 1924 г. в партии насчитывалось 83 000 коммунистов у станка, то в январе 1925 г. их было уже 302 000, в январе 1926 - 409 000, а в июле 1926 г. - 433 000. По признанию уже выдвигавшегося Г. Маленкова, основная масса вновь принятых рабочих принадлежала к средней квалификации, что могло означать, что они в результате первоначального обучения уже получили какой-то небольшой производственный разряд. Маленков признавал, что кадровые рабочие не проявляли особого желания вступать в партию, а направляли свою активность «по линии мещанских интересов».
Новая партийная среда на низовом уровне означала то, что партия приобретала крестьянский характер, хотя тип нового члена партии не представлял собой традиционного крестьянина. Новый призыв состоял из людей, оторвавшихся от традиционного уклада жизни, индоктринированных в официальной идеологии, но зато несших в себе бессознательно часть традиционных привычек.
Их приход означал также существенное смещение национального вектора. Партия становилась компактно русской, ибо пролетариат у станка главным образом формировался из русских.
Если даже Сталин, предпринимая «ленинский призыв», просто рассчитывал на него лишь как на будущую опору личной власти, он вскоре мог убедиться в том, какие далеко идущие социальные последствия это вызовет.
Разумеется, ленинский призыв объективно был не только укреплением его личной власти. Партия не имела еще достаточно сильной социальной базы. Ленинский призыв объективно стал средством широкой социальной мобилизации населения. Но, расширяя рамки партии, Сталин скорее вольно, чем невольно готовил базу и для крупных идеологических сдвигов. Новый призыв пополнял партию не в условиях революции и гражданской войны, а в условиях нэпа с его идеологической двойственностью, частью которой было двойственное отношение к национализму. Идеи красного патриотизма, централизма, народничества были уже давно терпимы, и новый призыв, разумеется, был для них гораздо более благоприятной средой, чем прежний состав партии.
Наконец, новый призыв пополнял партию как раз в момент начавшейся открытой борьбы с Троцким, а затем с Зиновьевым и Каменевым, так что эти лидеры не представляли для новых членов того безусловного авторитета, который они имели для старых членов партии.
В данном случае изменился социальный состав партии. Она приблизилась к народу. А части народа - пролетариату - почему-то не нравился НЭП: «…В ином, нежели крестьянство, положении находились рабочие. Тот самый «гегемон», который вроде бы осуществлял свою диктатуру. И которому новая экономическая политика так ничего и не дала. Но о том и в ПБ, и в ЦК старались не говорить вслух. Ведь проблема эта очень быстро стала предметом острых разногласий и споров внутри партии, постепенно принимала форму политической борьбы. Борьбы пролетариата с пролетарским государством. Да, теперь деревня могла обеспечить город, в том числе и рабочих, продовольствием. Однако по непрерывно растущим ценам. Так, повышение розничных цен в Москве, крупнейшем промышленном центре страны, только в октябре 1922 года составило 50%, а в ноябре — еще 35. Особенно стремительно повышались цены на хлеб, с чем никто при рыночных отношениях НЭПа не мог совладать. А в такой форме крестьянство отвечало не только на завышенную по общему признанию стоимость тех товаров, в которых нуждалась деревня. Ещё — и на непрерывное обесценивание рубля.
В 1922 году советскую денежную систему попытались оздоровить предельно простым способом — девальвацией. Рубль, точнее «расчетный знак», как он тогда назывался, нового выпуске подлежал обмену на 100 тысяч рублей предыдущих эмиссий. И всё же задуманного сокращения денежной массы так и не произошло. Поэтому в том же году пришлось снова печатать купюры астрономических номиналов — в 5 и 10 тысяч рублей, а также выпустить краткосрочные обязательства наркомфина в 5, 10 и 25 тысяч рублей. Положение осложнялось ещё и тем, что в Закавказье находились в обороте собственные денежные знаки, «боны», имевшие хождение только в пределах Закавказской Федерации (Грузии, Армении и Азербайджана), с купюрами максимального достоинства в 100 и 500 тысяч, миллион рублей.
Не помогло хотя бы стабилизировать финансовое положение и введение новой денежной единицы — червонца, приравненного к царской золотой монете в 10 рублей весом 7,74234 грамма. В октябре 1922 года в обращение выпустили банкноты Госбанка достоинством в 1, 2, 3, 5, 10 и 25 червонцев, однако они так и не вытеснили расчётные знаки образца 1923 года, которые обменивали на 100 рублей выпуска 1922 года или на миллион всех предыдущих. Более того, сами расчётные знаки нового выпуска вскоре пришлось печатать номиналом сначала в 250 и 500 рублей, а затем и в 1000, 5000, 10 000, 15 000 и 25 000 рублей.
Столь же безрезультатным оказалось и разрешение в апреле 1922 года свободного обращения золота, серебра, драгоценных камней, валюты. Иными словами, восстановление права граждан иметь в собственности и свободно продавать всё то, за лишь хранение чего в период «военного коммунизма» безжалостно карали.
Несмотря на все предпринимаемые меры по оздоровлению финансовой системы, положение рабочих и служащих только ухудшалось, о чём наглядно свидетельствовало продолжение забастовок. В 1923 году их число сохранилось на том же, что и в предыдущем уровне, -444 со 164,8 тысячи участников. И также первыми в рядах бастующих находился пролетариат — шахтёры провели 155 забастовок, металлисты — 117. Они, используя законное (что подтвердил XI партсъезд) право защищать свои интересы, протестовали прежде всего против ставших регулярными задержек зарплаты, а также и её величины, не позволявшей сводить концы с концами.
Забастовки, проходившие по всей стране с завидной регулярностью, ПБ старалось просто не замечать, ибо не знало, как же реагировать на них. Ограничивалось уклончивыми решениями. Так, 25 января постановило: «Предложить редакциям газет наблюдать за тем, чтобы статьи, касающиеся заработной платы, писались в строго деловом, фактическом, спокойном тоне, без заострения вопроса в сторону взаимоотношений между профсоюзами и хозяйственными органами. Предложить членам ЦК не принимать участия в дискуссии». А 1 февраля, рассмотрев вопрос «О борьбе с ростом хлебных цен», вообще уклонилось от какого-либо решения — «Направить в советском порядке».
И перед страной стояли проблемы индустриализации. Временная передышка НЭПа приводила к росту социальных и национальных конфликтов, а «свободы» приводили к росту бандитизма, хулиганства .
Сама потребность построения государства, налаживания быта и ровной повседневной работы требовала усиления общественной морали. О той жуткой ситуации с моралью в обществе свидетельствует огромное количество беспризорников, которое было в 20-е годы 20-го века. Всю страну захлестнул вал хулиганств, изнасилований, воровства, коррупции. С художественной точки зрения это время прекрасно высмеяно в романах Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» (примеры коррупции были взяты Евгением Петровым из реальной жизни, тем более, что брат Катаева начинал трудовую биографию с должности инспектора уголовного розыска города Одессы), многочисленных рассказах М.Зощенко. Побывавший в конце 20-х годов в Советской России английский экономист Дж. М. Кейнс отмечал, что худшего уровня государственного управления, чем в Советской России, он нигде не встречал. Нужно было срочно проводить индустриализацию, решать проблему повышения обороноспособности страны, решать проблему пятой колонны в стране. А ничего этого нельзя было добиться без упорядочения отношений внутри страны, коллектива, семьи. Зараза, растущая из разрушения семьи, опутывала все общество. Помимо беспорядочных половых связей и брошенных семей, низкая мораль порождала высокую коррупцию, кумовство, воровство, низкую трудовую дисциплину. А как в армии нужны мораль и дисциплина!
Страна должна была возвратиться к консервативным ценностям в области воспитания, человеческих отношений, отношения к Родине и ее истории. Или тогда не было бы страны. Настроения в партии тоже были направлены против Новой экономической политики. Поэтому дни всевластия в партии ее любимца – Николая Ивановича Бухарина были сочтены. Почему то утвердилось странное мнение, что после смерти Ленина власть в партии и в стране принадлежала Генеральному секретарю ЦК ВКП (б) И.В.Сталину. На самом деле это не так. Должность генерального секретаря была технической должностью руководителя аппарата партии. За глаза Сталина в партии называли «товарищ Картотеков". А благами власти пользовались вначале Каменев и Зиновьев, оттеснившие Троцкого. Кроме того, Зиновьев возглавлял Исполком Коминтерна, куда на правах рядового члена входила и ВКП (б), то есть Зиновьев имел право отдавать распоряжения обязательные для членов Коминтерна, а, значит, обязательные и для Сталина. После того как Зиновьев и Каменев решили поиграть в «новую оппозицию»в декабре 1925 года, на XIV съезде ВКП(б), Зиновьев был отстранен от руководства Ленсоветом и Исполкомом Коминтерна. А руководство Коминтерном перешло к Бухарину, который и определял внешнюю и внутреннюю политику страны вплоть до конфликта 1928 года, когда Бухарин противопоставил себя большинству партии, активно возражая против политики коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Позиция Бухарина – выражала правый уклон в партии, уклон в сторону эволюционизма и сращивания капитализма и социализма. По сути это была реинкарнация партии меньшевиков, которые хотели «достроить капитализм в России». Соответственно позиция о том, что де «кулак врастет в социализм» очень соответствовала взглядам Плеханова и … Столыпина, который был записным либералом-западником. Левую оппозицию представлял Троцкий и его окружение.
Нефёдоров Игорь
Комментарии читателей (0):