Украинский вопрос на весах русской истории. Взгляд слева

Доклад на научном семинаре Дискуссионного клуба Российской национальной библиотеки в Доме Плеханова, Ленинград, 18 апреля 2025 года

Неделю назад, выступая на Анатолийском дипломатическом форуме, глава МИД Сергей Лавров так охарактеризовал нарезку в СССР украинских границ:

Тогда это рассматривалось в качестве объединяющего фактора для нейтрализации ультрарадикалов, проживавших на Западной Украине.

Примерно то же самое говорил и президент Владимир Путин, отмечавший, что такие решения диктовались условиями времени. Украинский вопрос как нельзя лучше доказывает: никаких оснований рассчитывать на нейтрализацию цивилизационного фактора с помощью классового подхода не существует. Поэтому его абсолютизация в современных условиях заводит в тупик, из которого чтобы выйти, следует для начала осознать его наличие. На опасность догматизма указывал В.И. Ленин в одной из последних работ «О нашей революции». Другой пример – вопрос преемственности Великого Октября к Февралю. Сегодня в условиях предельной ясности, что Октябрь – это никакое не продолжение, а радикальное и максимально жёсткое отрицание Февраля, разрыв с ним, спасение уничтоженной Февралём российской государственности. Октябрь – не только социалистическая, но и национально-освободительная революция против режима внешнего управления, в который вверг страну Февраль. Поэтому на преемственности к Февралю настаивать нельзя. Иначе мы сами у себя выбиваем исторические козыри.

Ещё одна очень хорошая цитата, уже из современной сравнительной экспертной аналитики. Политолог Сергей Михеев, об истоках китайского опыта:

Одна из проблем наших коммунистов, …что, вместо того чтобы изменять и модернизировать своё отношение к действительности и относиться к этому как к социально-экономической теории, они относятся как к религии.

Здесь краски сгущены, с перебором, но дыма без огня тоже не бывает. И политической теории это касается не меньше, чем экономики. Цепляние за догмы не только превращает нас в заложников собственной косности, неспособности переосмыслить происходящее. Но и даёт море аргументов критикам.

БУДЬТЕ В КУРСЕ

• 23.04.25   Судьбы глобального миропорядка обсуждаются в Пекине
• 22.04.25   На что рассчитывает Трамп, всучивая нам миротворческий «неликвид»
• 21.04.25   Киев намерен сорвать урегулирование ядерным способом
• 19.04.25   Поиск новых путей начинается с осознания кризиса и тупика, в котором оказались

Основное противоречие современности пролегает между глобализмом и суверенитетом. Не станет страны – где социализм строить собираемся? Противоречие между буржуазией и пролетариатом вернётся в повестку только тогда и если суверенитет опрокинет глобализм. Если же глобализм победит, нас ждёт не выбор между социализмом и капитализмом, а секулярный конец истории, он же – эсхатологический Конец Времён.

Есть и другое условие: возрождение промышленного пролетариата с соответствующей концентрацией производства, которая в Российской империи была выше других ведущих капиталистических стран. Пока же констатируем: в левом движении не доминирует, но занимает прочные позиции глобалистское извращение пролетариата – так называемый «прекариат». Именно на нём спекулируют те, кто пытается приписать коммунистам-государственникам левацкие, разрушительные, цветные императивы.

Поэтому что такое советский опыт? Что в нем главное с геоисторической точки зрения? Об этом удачно сказал Арнольд Тойнби:

Советы превратили марксизм – западное учение – в антизападное оружие, мощнее атомной бомбы.

Смысл сказанного – врага тоже нужно ценить, когда он говорит дельные вещи: классовый подход неотделим от цивилизационного. Русская версия марксизма, точнее русский этап его развития, не просто отличается от западного, но вступает с ним в лобовое столкновение, как только обнаруживается, что под прикрытием пролетарских лозунгов западные, так сказать, «марксисты» согласились на роль партнёров буржуазии в продвижении колониализма. И обнаружили готовность закабалить нашу страну, превратив её в зону внешнего управления. Яркий пример - концепция «ультраимпериализма» Карла Каутского, с которой В.И. Ленин вступил в непримиримую борьбу именно потому, что она лишала Россию субъектности, превращая в объект западной экспансии. Между соответствующей работой Каутского «Империализм» и трудом Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма» - два года. То, что Ленин прозрел в отношении западной социал-демократии даже не с войной, а вот с этой «ультраимпериалистической» концепцией, доказывается пятым и шестым признаками империализма. Раздел мира между союзами капиталистов и борьба за его передел. Мир делят капиталисты, а устраивают передел - государства, превращённые капиталистами в свою вотчину. Да-да! У этого противостояния тоже имеется цивилизационый срез. И Ленин на этом заострял внимание.

Что такое сегодняшний спор о России: она – часть Запада или вещь в себе, цивилизационная самость? Что в ней Украина? Это новая интерпретация застарелого спора между западниками и почвенниками, который, если переложить его на партийную историю, плавно перерос в противостояние меньшевизма и большевизма. Главный предмет раскола - вопрос перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Меньшевики продвигали европейский взгляд: социализм «вырастает» в капитализме только в процессе длительного развития, которое нельзя обойти. Нам тут в прошлый раз это пытался доказать один уважаемый товарищ из рабочих. Убеждал нас, будто крах СССР – следствие не субъективного, а будто бы объективного фактора. Хотя это убедительно опровергается опытом Китая.

На самом деле социализм – это отрицание капитализма. Он утверждается не внутри, а на развалинах капитализма. Может давать капитализму послабления, но с позиции силы, владея «командными высотами», по Ленину. И эта развилка – концептуальная, не объясняемая сугубо классовыми причинами. Как Карл Маркс писал ещё в 1855 году:

Олигархия увековечивает себя не при помощи постоянного сохранения власти в одних и тех же руках, но тем, что она попеременно выпускает власть из одной руки, чтобы подхватить её тут же другой.

Это – ключ к пониманию двухпартийных систем капитализма, в которые если залезть, обратно не вылезешь. «Марксисты» превращаются в левый фланг и играют в олигархические игры вместе с буржуазией. В результате получается леволиберальный «двухпартийный консенсус». Поэтому авторы мир-системной теории и вывели формулу двух различных капитализмов – метрополии и зависимого. А Мао Цзэдун на этом выстроил теорию «новой демократии», доказывающую, что в странах зависимого капитализма социалистическая революция:

- во-первых, осуществляется единым фронтом всех антиимпериалистических сил, включая национальную буржуазию, у которой выбор – лечь под внешнее управление или сделаться союзником трудящихся классов;
- во-вторых, социалистическая революция никак не обусловлена буржуазно-демократической, которая вообще не нужна, ибо страна и без неё уже вовлечена метрополией в капитализм;
- в-третьих, носит национально-освободительный характер: против глобализма.

Но что такое «Запад» в этой интерпретации? Запад здесь – отнюдь не классовая, а цивилизационная сущность, которую Ленин в 1916 году, в работе «Империализм и раскол социализма», характеризует как «нации» (не классы, а нации!) - «паразиты на теле остального человечества». Для классового подхода утверждение спорное. Но оно ведь соответствует действительности, разве не так?

Своеобразие русской и последующих революций на Востоке, о которых писал Ленин в январе 1923 года, имеет не классовые, а цивилизационные корни. По сути речь идёт о национальной специфике социализма. Отсюда – нынешний китайский подход, утверждающий, что в отрыве от национальной специфики, а тем более обращённый против неё, марксизм превращается с одной стороны в набор догм и лозунгов, который невозможно воплотить в реальную жизнь. С другой стороны, он становится даже не инструментом, а приобретённой частью глобализма. Поэтому повис в воздухе призыв Эрнесто Че Гевары к «социалистической глобализации». Уинстон Черчилль в публицистике конца 30-х годов обращал внимание, что европейские компартии, во-первых, стали инструментом влияния Москвы, а во-вторых, ввиду этого являют собой образец дисциплинированного и инициативного противостояния фашизму. Можно сколько угодно зубоскалить насчёт якобы «капиталистического перерождения» Китая; нельзя не понимать, если быть честными с самими собой, что КПК начисто переиграла КПСС. Начиная с Великой полемики 1963 года и заканчивая недавним столетием и побитием советского рекорда пребывания у власти. Потому, что отнеслась к теории как к живому инструменту социально-политических преобразований, в который можно и нужно вносить уточнения и коррективы.

А что такое цивилизация, открытого упоминания которой Ленин избегает, но к ней апеллирует? По Н.Я. Данилевскому, «цивилизация – культурно-исторический тип». Формулой быстрого перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, Ленин считал разрыв с европейским марксизмом. Ленин понял, что западный марксизм, вслед за западной буржуазией, видит в России не классовых союзников, а объект колониальной экспансии. Как и в Китае – тоже. Потому и восстал против оппортунизма. Потому и поставил во главу угла своеобразие русской революции и ещё большее своеобразие будущих восточных революций, предвосхитив китайскую с её своеобразиями – лозунгом «Винтовка рождает власть», линией масс и тактикой «единого фронта».

И здесь мы подходим к главному. Ленинизм, по определению И.В. Сталина, - это «марксизм эпохи империализма и пролетарских революций». То есть это другой этаж и этап развития марксизма, не первозданный европейский, а продукт его эволюции сообразно историческим условиям за пределами Запада. Три этапа:

- первый: классический европейский марксизм, выродившийся в оппортунизме в теорию, как всем стать буржуа;

- второй: наполненный своеобразием российский опыт Великого Октября;

- третий этап: вектор на Восток, в Китай и страны Юго-Восточной Азии. Чем дальше от европейского перерожденчества, за которое так любят цепляться догматики, — тем больше творческого марксизма. В рамках того самого ленинского понимания.

В идеологических скрижалях фактическая периодизация марксизма обходится с помощью теории империализма. До империализма, дескать, было равномерное развитие, поэтому и революции должны были произойти одновременно. А вот в результате становления империализма сложилась неравномерность, вызвавшая к жизни феномен национальной специфики, она же - «отдельно взятая страна».

Так ли это? Нет, не так. Во-первых, никто не знает, как было бы при равномерности – успешного опыта не было, не аргумент, вопрос открытый. Он таким и останется. Во-вторых, если вспомнить «Империализм как высшую стадию капитализма», то легко убедиться, что у Ленина становление империализма – не момент, а процесс, и он его отслеживает по рубежам: 1860-е годы, 1873 год, начало 1890-х, кризис 1900-1903 годов. А раз так, то возникает и третий вопрос: когда именно сложилась неравномерность, оправдывающая переход к «отдельно взятой стране»? Почему в Европе неравномерность к революции не привела? И чем этот переход оправдывается, если Ленин, подводя итоги, пишет, что у нас, в рамках русского своеобразия, зачатки цивилизованности сложились не до, а вместе с переходом власти в руки рабочего класса? И спорит с Николаем Сухановым, что не нужно ждать «долгого вызревания» социализма в капитализме, а нужно социалистическому содержанию зреть внутри социалистической же формы.

Почему? Чем помешала капиталистическая форма? Вот это основной вопрос, классового ответа на который не существует. Национальное своеобразие, согласимся, — это, ещё раз, не классовый подход. Просто если бы Ленин прямо сказал, что нужен другой подход, не классовый – его бы в самой партии «не поняли». Вот он и подстраховался своеобразием. А реально в социализм он вкладывает понятие суверенитета, суверенного развития, которое в капитализме на тот момент уже отсутствовало. А дальше Каутский пообещал ещё хуже - консолидацию сильнейшим национальным империализмом всех остальных. Вертикаль внешнего управления.

Как это происходит? В предисловии к «Положению рабочего класса в Англии» Фридрих Энгельс констатировал совместную эксплуатацию колоний буржуазией и пролетариатом. В этом суть европейского оппортунизма. Не столько в предательстве интересов рабочего класса, сколько в перерождении в одну из форм колониализма. Европейские социалисты не «изменили» марксизму. Они просто использовали его, чтобы встроиться в европейскую колонизаторскую политику. Выражаясь языком мир-системной теории, место России в системе «ультраимпериализма» находилось на глубокой зависимой периферии, которая, по Мао, втягивается в мировую капиталистическую систему, в глобализм, по факту зависимости от метрополии. Вот что на самом деле, с цивилизационной точки зрения, представляет собой оппортунистическая, меньшевистская концепция «вырастания» социализма в капитализме. Это социализм, вечно зависимый от капитализма, на службе у него, который таскает капитализму каштаны из огня. Ленин именно это понял у Каутского, потому и отверг, развернувшись в сторону суверенного своеобразия. Быстрый переход от Февраля к Октябрю в этой интерпретации – единственно возможный способ освобождения от внешней зависимости в пользу суверенитета. И не только марксизм – любая, абсолютно любая западная теория на исподнем уровне сформирована в расчёте на западное глобальное лидерство. Поэтому использовать её можно, только переставив на суверенные рельсы. Именно так большевики поступили с марксизмом. Иначе всё западное, включая марксизм, – инструмент колониального диктата. Вот это нужно очень хорошо понимать.

Теперь к украинской теме. На территории бывшей УССР идут не одна, а две войны. Одна – гражданская война против буржуазно-националистической диктатуры на окраине единой государственности, расчленённой в результате незаконного роспуска СССР. О том, что постсоветские суверенитеты незаконны, в мае 2023 года заявил китайский дипломат Лу Шайе, бывший посол КНР во Франции, а ныне – в Европейском союзе:

Страны бывшего Советского Союза не имеют эффективного статуса в соответствии с международным правом потому, что нет международного соглашения, конкретизирующего их статус как суверенных стран.

С этой точки зрения повторяется ситуация более чем столетней давности, когда после нескольких лет Гражданской войны на Украине, предпосылкой к воссозданию государственного единства стало её освобождение Красной армией и установление советской власти.

Вторая война, которая идёт на Украине – опять-таки, как и сто лет назад, — иностранная военная интервенция НАТО, ставящая целью геополитическую оккупацию руками буржуазно-националистической диктатуры, которую сама и привела к власти. И надо понимать: без интервенции никакая «горячая» Гражданская война ни на Украине, ни в целом в России оказалась бы невозможной, что было доказано триумфальным шествием советской власти. Замечу: у Белого движения потому не было единого главнокомандования и штаба, что, выражаясь словами Черчилля, «русские белогвардейцы сражались» за дело Антанты.

Почему-то на фоне этой очевидности, мы вдруг впадаем в признание Украины субъектом международного права, коим она не является. И потому рассматриваем СВО не восстановлением нарушенной территориальной целостности суверенного Российского государства, а столкновением двух буржуазных государств. Китайские коммунисты, давая нам подсказку, говорят, что никакой международно-признанной украинской государственности не существует, но определённая часть российских коммунистов с этим почему-то не согласна. Это – ловушка, не имеющая ничего общего с классовым подходом. Мало того, что подобные заблуждения находятся в вопиющем противоречии с политикой советской власти в годы восстановления единой государственности, в канун создания СССР. Так они ещё и базируются на буржуазных геополитических концепциях.

Четверть века назад, в «Великой шахматной доске», Бжезинский провёл следующую чёткую грань между субъектами и объектами. Россию он отнес к «геостратегическим действующим лицам». То есть к игрокам. А Украину – к «геополитическим центрам». То есть к территориям, на которых игроки ведут борьбу. По сути Бжезинский однозначно заявил, что Украина – всего лишь совокупность материальных активов и плацдарм либо Запада против России, либо России против Запада. При этом он оговорился, что с Украиной Россия – европейская империя, а без неё – азиатская. Лозунг украинского «суверенитета» от России в этой западной оптике – есть ширма, фиговый листок, прикрывающий колониальную зависимость Украины от Запада, эквивалентом которой служит известное ресурсное соглашение киевского режима с Великобританией, подписанное в январе Зеленским и Стармером и оспариваемое Дональдом Трампом. Помимо общезападной борьбы за превращение Украины в ресурс, плацдарм и таран Запада против России, имеют место и англо-американские противоречия насчёт того, кто из них будет эти колониальные полномочия осуществлять. По Ленину, использование этих противоречий, — есть важнейший ресурс выживания в условиях враждебного империалистического окружения, с которым мы и сейчас сталкиваемся. При этом мнение, будто Россия – такая же империалистическая держава, безосновательны, ибо с точки зрения Запада наша страна – не конкурент, а объект колонизации с помощью подконтрольной ему Украины.

Где корни этой западной стратегии? Они – в классической геополитике, уходящей корнями в XIX век, в базовую дихотомию Моря и Суши. По выкладкам основоположников этой концепции – Ратцеля и Челлена – ось геополитики образуется противостоянием морских – торговых, демократических держав с сухопутными – имперскими, военными, авторитарными. Последователи внесли в эти выводы прикладной аспект, выдвинув оправдание западной экспансии. Американский адмирал Мэхан обосновал императив морской мощи, контролирующей межконтинентальные коммуникации. Британский географ Маккиндер ввёл концепцию Хартленда – срединной земли, составляющей центр Евразии как Мирового острова, контроль над которым обеспечивает мировое господство. Понятно, что под предлогом географии продвигается идея расчленения России, планы которого полковник Хаус, ближайший советник «архитектора» Версаля – президента США Вильсона, охарактеризовал как «Сибирь и поделённая натрое европейская часть страны». В 1919 году Госдеп опубликовал соответствующую карту, а двумя годами ранее, в декабре 1917 года появилось секретное англо-французское соглашение о разделе сфер влияния в России, ставшее калькой для всех агрессивных планов Запада, включая Генеральный план «Ost».

Наконец, американский политолог Спайкмен ввёл понятие Римленда – лимитрофных зон по границам Хартленда, в которых Море навязывает Суше борьбу, адаптирует их к себе и продвигает Римленд дальше вглубь Хартленда. Нам наглядно продемонстрировали действие этой концепции сначала при разрушении Варшавского договора и СЭВ, а затем при распаде Советского Союза.

Историческая судьба Украины решалась в русско-польском противостоянии. В чём причина его крайней остроты? В том, на мой взгляд, что Польша – это, если угодно, Западная Русь, западный проект организации под эгидой Ватикана геополитического пространства, которое именуется Россией. Если рассуждать в жанре «альтернативной истории», то при победе западного, польского проекта граница «большой Руси» прошла бы по Волге, став рубежом бескомпромиссного противостояния с исламом, который привык сосуществовать с православием, но, как и православие, рассматривает абсолютно чуждым католическое, европейское начало.

Нынешний конфликт на Украине, став непосредственным последствием распада СССР, сложился на стыке всех перечисленных нами факторов. Но, повторим, решающим здесь является не классовый вопрос, а стремление глобалистских элит Запада, воспользовавшись, как они считают, слабостью постсоветской России закрепиться на новых рубежах экспансии в евразийский Хартленд. Поскольку предвижу недовольство этим тезисом, то предлагаю. Кто грезит в геополитике классовым подходом – пусть вспомнит тот шок, с которым приходило осознание, что немецкие рабочие и крестьяне, одетые в шинели вермахта, не только не поворачивают оружие против нацистского режима, но и штурмуют Москву и Ленинград.

У украинского конфликта очень много параллелей с советско-польской войной 1920 года. Помните, как на IX партконференции Ленин сделал вывод, что:

Мы, подходя к Варшаве, подошли настолько близко к центру всемирной империалистической политики, что мы стали её делать. …Где-то около Варшавы находится не центр польского буржуазного правительства и республики капитала, а где-то около Варшавы лежит центр всей теперешней системы международного империализма, и …мы стоим в условиях, когда мы начинаем колебать эту систему, и делаем политику не в Польше, но в Германии и Англии.

Вопрос: не кажется ли нам, что если в этой цитате заменить Варшаву Киевом, мы получим вполне адекватное видение причин и содержания СВО? Всё новое – хорошо забытое старое. Иногда результативнее обратиться к историческому опыту, чем блуждать в трёх соснах проблем, давно уже решённых историей.

Вывод могу предложить такой. Как только и если военная интервенция НАТО будет остановлена и обращена вспять - а пока всё наоборот, идёт к непосредственному западному вмешательству - сложатся, как и сто лет назад, предпосылки к победному завершению гражданского конфликта и интеграции Украины в единую ткань Российской государственности. А вот на каких социально-политических условиях это произойдёт, и как повлияет на саму Россию? Какая идеология составит фундамент? И какая государственная форма будет выбрана? Снова союзная? Или всё-таки унитарная, доказавшая свою эффективность и долговечность в Китае?

Все это отдельные темы, требующие самостоятельного исследования, которым мы, однако, почти не занимаемся, ударяясь в советскую ностальгию. Позволю себе лишь предположить, что вопросы транзита власти, которые наверняка обсуждаются в российских концептуальных кругах, включают именно эту повестку. Шансов, как и в 1917 году, будет больше у тех, кто, оторвавшись от мечтательного идеализма, представит более ясную и надёжную концепцию суверенитета в рамках постсоветской интеграции. Первейшим условием участия в этом коммунистов, растрачивающих ограниченный ресурс на междоусобную борьбу, лично я вижу объединительный съезд с принятием платформы, соединяющей классовый фактор с цивилизационным. Это нужно было сделать ещё позавчера, хотя и сегодня ещё не поздно. Однако, время идёт, и некоторые справа уже спохватились и приступили к работе. А левые, как всегда, чего-то ждут.