Депутатская группа «Союз» и отставка Шеварднадзе, 1990

…В один из ноябрьских вечеров 1989 года в гостинице «Москва» в номере у народного депутата СССР Е. В. Когана собрались несколько его коллег. Это была обычная встреча, когда после дневных дебатов в Верховном Совете СССР хотелось обменяться мнениями о происходящем, оценить перспективы развития ситуации. И вот в ходе разговора возникла мысль о необходимости создания депутатской группы, которая могла бы объединить народных депутатов СССР, искренне обеспокоенных судьбой страны и не приемлющих ее развала, вне зависимости от идейных убеждений и принадлежности к партиям.

Именно этот разговор послужил толчком к появлению депутатской группы «Союз», той самой группы, которая в течение последующих двух лет оказала существенное влияние на ситуацию в стране… Тогда впервые прозвучала идея о необходимости создания организации, которая смогла бы уйти от деления общества на «красных» и «белых» и объединить всех честных людей самых разных политических убеждений в святом деле спасения страны, именно тогда впервые прозвучали предложения отказаться от «измов». В том памятном разговоре принимали участие в основном народные депутаты СССР из Прибалтики: Коган, Яровой, Пупкевич, я и некоторые другие. Идею создания такой депутатской группы поддержали все присутствующие, тут же я предложил назвать ее красивым словом — «Союз», что соответствовало смыслу задуманного. Однако прошло еще несколько недель, прежде чем были предприняты практические шаги в сторону создания группы.

Толчком послужил II Съезд народных депутатов СССР. На нем впервые была опробована аппаратура электронного голосования и в стенограммы Съезда были включены протоколы поименного голосования, из которых ясно была видна позиция каждого депутата по наиболее принципиальным вопросам. Внимательно проанализировав протоколы поименного голосования, я отобрал почти полторы тысячи народных депутатов СССР, которые по результатам голосования являлись «государственниками» и могли согласиться войти в группу «Союз».

Вернувшись домой в Ригу, набросал проект платформы депутатской группы «Союз» и обращение к народным депутатам с бланком заявления о вступлении в группу, подписал все эти документы сам, якобы по поручению какой?то мифической инициативной группы. Заявления о вступлении просил направлять по моему адресу в штаб ВВС ПрибВО. Тут же все эти документы размножил, разложил по конвертам и через строевой отдел штаба отправил адресатам. Всего было отправлено около полутора тысяч писем. При этом пошел и на «мелкую провокацию», отправив письма некоторым своим оппонентам, включая Г. Старовойтову, В. Ландсбергиса, А. Собчака и даже Б. Ельцина и М. Горбачева.

И вот через пару недель начали поступать отклики. Когда количество заявлений о вступлении в группу превысило полсотни, вместе с товарищами мы начали работу по официальному оформлению и регистрации депутатской группы «Союз» в Верховном Совете СССР. При этом не обошлось без недоразумений… Я каждый день из Кремля звонил в Ригу в строевой отдел штаба, уточняя фамилии депутатов, от которых еще поступили письма. Как?то мне сообщили, что пришло письмо от выдающегося советского хирурга депута? та Амосова. Я, искренне обрадованный, что такой человек вступил в группу «Союз», сообщил об этом на одной из первых наших пресс-конференций. Немедленно последовало опровержение со стороны Амосова. Я ничего не мог понять, пока из Риги мне не доставили его письмо. Оказывается, в письме было не заявление о вступлении в группу, а наоборот, академик не поленился на нескольких листах бумаги объяснить мне, что он выступает за уничтожение советской империи и за право наций на самоопределение, а я и подобные мне, с его точки зрения, являемся реакционерами.

14 февраля 1990 г. в конце вечернего заседания А. И. Лукьянов сделал объявление: «На имя председательствующего поступила записка от двух депутатов — Блохина и Алксниса: «Всем 586 членам Верховного Совета СССР, народным депутатам СССР, желающим принять участие в формировании депутатской группы «Союз», просьба остаться в Зале заседаний Верховного Совета после завершения сегодняшней работы».

И вот в 10 часов 16 февраля 1990 года с трибуны Верховного Совета СССР депутат Г. А. Комаров официально заявил о создании депутатской группы «Союз», и с этого дня начался отсчет ее недолгой, но яркой судьбы… На тот момент в группу вступили 103 народных депутата СССР. Депутатская группа «Союз» с момента своего создания активно выступала за сохранение государственного, политического и экономического единства Советского Союза, его реформирования не явочным, силовым порядком, а строго в рамках законности, против распродажи природных ресурсов СССР, против неоправданных, беспринципных уступок при заключении соглашений и договоров с иностранными государствами. Иными словами — за обеспечение национальных интересов СССР как внутри страны, так и вне ее.

Именно под этим углом группа «Союз» критиковала многие решения и акции нашей дипломатической службы, когда ею руководил Э. Шеварднадзе. Эти требования вызвали вполне понятное, естественное недовольство и раздражение не только американской стороны, но и наших «демократов». «Демократическая» пресса организовала вокруг нас заговор молчания. Хотя несколько неожиданный для меня интерес к группе был проявлен со стороны партийных органов и КГБ. Со мной захотел встретиться один из заведующих отделом Центрального Комитета партии. Он подробно расспросил меня о целях создания, программе, составе группы и планах ее действий. Я достаточно откровенно рассказал ему обо всем и в заключение отметил, что вижу главную задачу группы «Союз» в том, чтобы «давить» на Горбачева. «Как это давить?» — удивился он. Я ответил, что поскольку Горбачев постоянно сдает позиции под натиском Межрегиональной депутатской группы, то группа «Союз» должна «подпереть» его с другой стороны и добиться от него действий, направленных на спасение нашего государства. В ответ на эти слова он откровенно усмехнулся и сказал: «Вы что, серьезно это хотите сделать? Вы хоть понимаете, что Горбачев — Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Верховного Совета СССР? А вы кто? На кого вы собираетесь давить? Это же чистейшей воды авантюра!»

И могу сегодня признаться, что через год после этого разговора, в феврале 1991 года, я тоже усмехнулся, когда в газете «Известия» прочитал интервью одного из помощников экс-министра Э. Шеварднадзе, который со всей определенностью заявил: «Сейчас, когда на советскую внешнюю политику идет постоянное давление со стороны группы «Союз» и других консервативных сил, ее необходимо «подпереть» слева, чтобы не допустить смещения вправо»… Кстати, это вынужден был признать и сам Горбачев. Так, например, выступая 21 июня 1991 года в Верховном Совете СССР, он буквально закатил «истерику классной дамы», несколько раз упомянув мою скромную персону.

«Неужели Верховный Совет позволит себя втянуть в этот никому не нужный процесс, инспи? рируемый узким кругом лиц… Знаем, кто входит в этот «Союз», что там за люди и что они отстаивают… Мы их знаем, потому что слышим везде: по всем «голосам», в интервью газетам всего мира, на всех подходящих сходках и так далее…», — восклицал он.

Беда группы «Союз» заключалась в том, что она так и не смогла стать монолитом, каким ее изображали в прессе, пугая общество «объединившимися реакционерами». То, что мы были рупором определенных идей и настроений общества, — это факт. Мы были второй по величине, после коммунистов, депутатской группой Съезда. Но за нами не стояло организации. В ходе «осеннего наступления» 1990 года, когда мы отправили Бакатина и Шеварднадзе в отставку, на Съезде была произведена поименная регистрация депутатов, и нас оказалось более 400 человек. Это намного больше, чем в МДГ, у которой к декабрю 1990 года количество членов начало резко уменьшаться. Но реально нас — людей, чьи позиции определяли в сознании общества облик группы «Союз», было немного. Это наша тройка — полковник Петрушенко, депутат из Эстонии Е. В. Коган, я. Остальные — Блохин, руководитель интердвижения Молдавии, зам. директора Института Госплана из Кишинева, А. Г. Чехоев — бывший первый секретарь Южно-Осетинского обкома КПСС, Г. И. Тихонов — ответственный работник Совмина СССР, Комаров из Фрунзе, доктор медицинских наук, нынешний главный редактор «Медицинской газеты» и другие — все?таки старались высказываться помягче, особенно, когда дело касалось критики Горбачева. Фактически я руководил деятельностью группы только в октябре–декабре 1990 года, когда совершенно неожиданно для меня на одном из собраний группы было предложено назначить меня координатором. Незадолго до этого на заседании Президиума ВС СССР было принято решение рекомендовать депутатским группам (а их было уже 10) определить координаторов, уполномоченных выступать от имени группы, с которыми Президиум будет поддерживать связь. И поскольку эта должность дала мне определенную свободу действий, то я начал действовать от имени группы самостоятельно, не очень согласовывая свои шаги с остальными руководителями группы «Союз».

Но как только Горбачев почувствовал опасность, немедленно началась активная работа против меня, в том числе внутри группы, и как?то незаметно меня «выдавили» с поста координатора, и я фактически был лишен права выступать от имени группы «Союз». И сегодня, к своему стыду, должен признать, что во многом виноват был я сам, отказавшись от борьбы за руководство группой. Я виноват в том, что посчитал неприличным для себя бороться за «кресло» всеми возможными способами, включая и закулисные методы борьбы. А в итоге пострадало дело, поскольку руководство группой досталось людям, которые в конце концов ее и погубили. Я был не готов к тому, что вся эта видимость победы — ажиотаж в прессе, популярность, известность самой влиятельной группы Съезда — обернется сокрушительным поражением. 1 декабря 1990 года группа «Союз» не поддержала моего предложения о внесении в повестку дня открывающегося Съезда вопроса об отставке Горбачева. Я расценил это событие как личное поражение и принял решение (не знаю теперь, насколько правильное) прекратить с декабря 90 года работу в группе «Союз». Формально я там числился, но даже перестал ходить на собрания и совещания. Слишком явно в группе взяло верх прогорбачевское крыло. Я ушел, но поскольку группу «Союз» прочно связывали с моим именем, передо мной встал вопрос — как действовать дальше?

Грозная депутатская группа оказалась знаменитым «бумажным тигром», которым всех пугают, но которого на самом деле никогда не было. Но, с другой стороны, у нее есть реальный авторитет. И я решил отыгрывать эту ситуацию «бумажного тигра» до конца. Сосредоточил все внимание на выступлениях на сессиях Верховного Совета, встречах с избирателями практически по всей стране и на работе с прессой. Но в нашей советской прессе существовала позиция или замалчивания, или грубого наката на меня как противника Горбачева. Прорваться на страницы газет, а тем более на телевидение было невозможно. «Правда» — не печатала. «Советская Россия», хотя и наиболее критически настроенная к Горбачеву, тоже вынуждена была маневрировать, потому что это был орган ЦК. Не говоря уж о нашей так называемой демократической прессе! Например, «Комсомольская правда» трижды брала у меня большие интервью — ни одно из них света так и не увидело. Могу привести аналогичные примеры по большинству «демократических» изданий.

Вот он — плюрализм нашей прессы и хваленая свобода печати! Хотя надо признать, вся эта кампания клеветы и поливания грязью зачастую приносила ее организатором обратные результаты. Моя фамилия, хоть и в негативном плане, но не сходила со страниц прессы и экранов телевизоров, и те позиции, которые я отстаивал, пусть частично и в искаженном свете, становились известными широкой общественности. Зато уж западная пресса проявляла ко мне поистине нездоровый интерес. Я понимал, что нужен был как повод для разговора об угрозе диктатуры в СССР. Но мне это было на руку. Почти каждый день в своем номере гостиницы «Москва» я давал интервью, а иногда и по два, по три в день. Не говоря уже о бесконечных интервью «на ходу» в фойе Верховного Совета и Дворца Съездов. Как?то просматривая свой ежедневник за 1991 год, я подсчитал, что с 10 января по 25 сентября дал 156 эксклюзивных интервью западной прессе и телевидению и порядка тридцати — нашим советским изданиям (причем, в основном, провинциальным). Таково соотношение. Можно сказать, информация обо мне попадала в Союз из?за рубежа…

Моим коньком стала мысль о введении в стране чрезвычайного положения. Я не был провидцем, но я действительно так думал и исходил из того, что люди, реально способные принять чрезвычайные меры для спасения государства, не имеют возможности открыто пропагандировать эту идею. А общественное мнение надо готовить. И когда, я помню, где?то в сентябре 1990 года заявил о необходимости введения чрезвычайного положения. Меня буквально «размазали» средства массовой информации. Но вот сказал второй раз, третий — реакция понемногу начала меняться. Многие, по?видимому, задумались: «А что, может быть, действительно это лучший выход». И сейчас могу с гордостью признаться, что моя активность, когда я ежедневно «долбил» о сложившейся чрезвычайной ситуации, эти полгода непрестанной работы через прессу действительно сформировали у части нашего общества понимание необходимости крайних мер по спасению нашего государства…

Но до этого произошло одно знаковое событие, связанное с отставкой тогдашнего министра иностранных дел Э. Шеварднадзе. 17 декабря 1990 года… IV Съезд народных депутатов СССР. Все случилось достаточно внезапно, начиная с появления на трибуне министра иностранных дел Шеварднадзе, неожиданного, кажется, даже для его «начальника» Горбачева. Однако при всей неожиданности это была уже развязка истории, которая началась незадолго до этого… Так что необходим некоторый экскурс в предысторию…

Одним из мифов последнего десятилетия являлся миф о грандиозных успехах нашей внешней политики как под руководством Горбачева—Шеварднадзе, так и Ельцина—Козырева. Если же попытаться взглянуть непредвзято, то за всю тысячелетнюю историю нашего государства вряд ли можно найти аналогии происшедшему, когда великая держава своими руководителями за 10 лет доводится до положения второсортного государства и в условиях мирного времени при? знает свою безоговорочную капитуляцию перед Западом. С тревогой я наблюдаю, как НАТО, от слов перейдя к делу, двинулся на восток. Если не произойдет решительных изменений в нашей внешней политике, танки наших «друзей и партнеров» скоро будут стоять на российско-латвийской границе в 70 километрах от древнего русского города Пскова, а на бывших советских военных аэродромах под Таллином или Ригой на боевом дежурстве будут находиться натовские «Торнадо», с введенными в бортовые ЭВМ координатами целей в Санкт-Петербурге или в Москве. Сегодня уже многие здравомыслящие люди России осознают трагическую реальность нависшей над страной угрозы, но тогда, десять лет назад, именно мы, народные депутаты СССР из группы «Союз», были первыми, кто ударил в набат тревоги…

Э. Шеварднадзе любил упрекать критиков его дипломатической деятельности в некомпетентности, полагая, видимо, что он?то сам является «компетентным» дипломатом. Не слишком ли завышена самооценка? Ведь он всю жизнь работал по части «внутренних» дел (КПСС, МВД). Строго говоря, аппаратная жизнь действительно научила его интриганству, но только несведущие люди могут утверждать, что главным качеством дипломата яв? ляется пронырливость, небрезгливость, умение плести кружева интриг. Дипломат — в первую очередь честный, преданный своей стране профессионал, и здесь Э. Шеварднадзе не помогли ни английские, ни американские дипломы почетных докторов наук. Основным достижением дипломатической деятельности Шеварднадзе принято считать устранение конфронтации в советско-американских отношениях. Характер отношений России с США и другими странами Запада несомненно изменился, однако это привело лишь к перегруппировке политических сил в современном мире. Стал ли однополярный мир с явным доминированием и неприкрытым стремлением к гегемонии Соединенных Штатов Америки устойчивее, чем двухполярный, основанный на соперничестве двух сверхдержав и одновременном учете интересов противостоящей стороны? На мой взгляд, двухполярный был более устойчив.

Нельзя уйти от вопроса о фактической цене позитивных сдвигов в отношениях с Соединенными Штатами Америки. Цена же оказалась несоизмеримой приобретенному и неприемлемой — политическая капитуляция. С наибольшей очевидностью эта капи? тулянтская линия проявилась в договорах и соглашениях, связанных с обеспечением обороноспособности и безопасности нашей страны. Это относится прежде всего к подготовленному под руководством Э. Шеварднадзе проекту Договора (и подписанному в ноябре 1990 года Президентом СССР) о сокращении вооруженных сил и обычных вооружений в Европе. Договор, по существу, закрепил в международно-правовом порядке неблагоприятные для СССР, а впоследствии и для России, изменения в балансе неядерных вооруженных сил в пользу США и других стран НАТО, нанес некомпенсируемый ущерб для центрального звена ударной мощи Сухопутных войск СССР в Европе — танковым войскам. В результате НАТО получил превосходство над СССР по танкам и боевым машинам в соотношении 1,5 : 1, по артиллерии 1,4 : 1, по боевым вертолетам 1,3 : 1 (я уж не говорю о соотношении по этим позициям для нынешней Российской Федерации). Каких?либо ощутимых приобретений военно-стратегического, политического или экономического плана мы не получили. Договор не предусматривал сокращений вооруженных сил США на американском континенте и в других регионах. Было дано согласие на совершенно неприемлемые для советской стороны сроки вывода войск из Чехословакии, Польши, Венгрии, Германии. Не урегулирован своевременно вопрос о компенсации за оставляемую недвижимость, в итоге возник «нулевой вариант», предусматривающий оплату произвольно оцененного экологического ущерба, нанесенного этим странам группами войск, теми миллиардами долларов, которые можно было бы выручить от реализации недвижимости. И этот договор Э. Шеварднадзе рекламировал как «подлинный прорыв»! Впрочем, он прав: прорыв, но нашей системы обороны.

Ранее в печати достаточно подробно обсуждались неравные, невыгодные позиции, в которые был поставлен Советский Союз в результате заключения договора по ракетам средней и меньшей дальности. Немало огрехов допустила советская сторона на переговорах: количественная несимметричность сокращения ракет, согласие на ликвидацию ракетного комплекса «Ока», который не подпадал под действие договора, отказ от учета крылатых ракет морского базирования, неэкологичность разрешенных Советскому Союзу методов ликвидации и т. п.

И еще один пример, наглядно раскрывающий профессиональные и человеческие качества «гуманиста» и «профессионала». На Женевских переговорах по Афганистану Э. Шеварднадзе совершил поистине аморальный шаг: оставил за скобками договоренностей вопрос о советских военнопленных. Когда сегодня я вижу на экране телевизора, как через 45 лет тела американских солдат, погибших в корейской войне, находят, укрывают государственными флагами и везут через тысячи километров, чтобы похоронить в родной земле, я по?хорошему завидую американ? цам. Они знают, что они — граждане великой страны, которая их всегда будет защищать, живых или мертвых. Неужели Шеварднадзе и Горбачеву по ночам не снятся те сотни советских солдат, попавших в плен в Афганистане, которых они предали и которые уже никогда не смогут вернуться на Родину?..

Проводя внешнюю политику, узко ориентированную на США, МИД СССР в последние годы своего существования игнорировал те огромные резервы и возможности, которые открывает для Советского Союза сотрудничество с Китаем, Японией и другими странами Дальневосточного региона. «Команда» Горбачева — Шеварднадзе немало сделала для разрушения связей и взаимодействия Советского Союза с реальными и потенциальными союзниками в третьем мире. Вместо того, чтобы сделать сотруд? ничество с развивающимися странами, поддерживающими СССР, менее обременительными с экономической точки зрения, пере? вести помощь на компенсационную, взаимно выгодную основу, мы фактически ушли из этой стратегически чрезвычайно важной сферы мировой политики. Ушли, оставив о себе недобрую память. Недальновидность, односторонняя ориентированность вне? шней политики на США наиболее ярко проявились в отношени? ях с арабскими странами и, особенно, в ситуации вокруг Ирака. Не будет натяжкой сказать, что Э. Шеварднадзе оказал Госдепартаменту США неоценимую услугу. Он доказал, что Советский Союз не заинтересован в сохранении своего присутствия в регионе, и, тем самым, американцам были развязаны руки, они получили «карт-бланш» на расправу с Ираком, с которым Советский Союз был связан Договором о дружбе и сотрудничестве.

Ценнейшим «подарком» экс-министра его американским «партнерам» (иного слова не подобрать) явилась передача США огромных по площади участков морского дна в Беринговом море, весьма перспективных на нефть и газ, по так называемому Соглашению о линии разграничения морских пространств, подписанному в июне 1990 года. К тому же именно там наши рыбаки вылавливали огромное количество рыбы. Показательно, что факт подписания Соглашения был скрыт от общественности. Э. Шеварднадзе, видимо, опасался, что подобная договоренность встретит противодействие. Тайком, «тихой сапой», жульнически Э. Шеварднадзе добился реализации этого Соглашения «де-факто» путем противоречащего условиям самого Соглашения обмена личными письмами с Дж. Бейкером, стремясь тем самым поставить нас перед свершившемся фактом.

Аналогичным образом экс-министр действовал и в вопросе изменения статуса островов Микронезии, которые находились под опекой США по мандату ООН и должны были получить независимость. В результате только одного голосования в ООН с участием СССР Соединенные Штаты получили новую колонию, подобную Пуэрто-Рико, однако много более значительную в стратегическом плане. На сегодняшний день, получив в полное и бесспорное владение тысячи островов, рассеянных по центральной части Тихого океана, контролируя двухсотмильную зону вокруг этих архипелагов, США на законных основаниях могут контролировать весь Тихий океан.

Все перечисленное заставило нас пойти в атаку на министра иностранных дел и его патрона. Инициатором этой атаки на Шеварднадзе был народный депутат СССР полковник Николай Семенович Петрушенко. У него были налажены хорошие контакты с руководством Генерального штаба, куда он и направил свой депутатский запрос с конкретными вопросами о влиянии тогдашнего внешнеполитического курса на безопасность страны. И получил из Генштаба однозначный ответ об огромном ущербе, который наносит обороне страны ведомство Шеварднадзе своими односторонними уступками. Пикантность ситуации заключалась в том, что этот документ был без подписи и без указания, кому адресован. При этом от Петрушенко потребовали ни при каких обстоятельствах не разглашать, что этот документ получен из Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Это, конечно, значительно снижало ценность уникального документа. Но факты, приведенные в документе, были сенсационными. И, опираясь на них, мы начали активную работу по развенчиванию «блестящих успехов» внешне? политического курса Горбачева — Шеварднадзе.

Мы стали постоянно поднимать вопросы внешней политики на сессии Верховного Совета СССР и заседаниях его комитетов и комиссий, оперируя ставшими нам известными цифрами и фактами. Начали активно работать со средствами массовой информации. В фойе Верховного Совета на столах, где депутатам раздавали официальные материалы, стали появляться размноженные группой «Союз» статьи из прессы, различные аналитические записки и другие материалы. Однако нам никак не удавалось по?настоящему зацепить Шеварднадзе. Все попытки вызвать его в Верховный Совет и устроить дискуссию заканчивались ничем. Пару раз он приезжал с заранее подготовленными выступлениями, зачитывал их по бумажке, после чего председательствующий А. И. Лукьянов говорил: «Ну что, товарищи, вопросы министру будем задавать в письменной форме, а потом он вам ответит на них». Шеварднадзе покидал трибуну, и только через 2–3 недели нам присылали ответы на наши вопросы.

И вот как?то в один из ничем не примечательных октябрьских дней шла рутинная работа сессии. Вдруг в зале появился полковник Петрушенко. Появился в достаточно болезненном состоянии. Дело в том, что он совсем не употреблял алкоголь, а тут накануне его затащили в одну компанию, уговорили выпить, и он, прямо скажем, — отравился. Мучается человек, в гостиницу идти не хочет… Я его пытался сводить в буфет попить боржомчику, кофе — не помогает. Тогда говорю: «Слушай, Коль, может быть, пойдешь на трибуну, выступишь? Глядишь, адреналин в крови поднимется, полегчает» — «А что обсуждают?» — «А внешнюю политику, ратификация договоров». Смотрю на Николая и буквально вижу, как у него выстраивается логическая цепочка: ратификация договоров — внешняя политика — МИД — Шеварднадзе. И вот Петрушенко пишет записку Лукьянову с просьбой о выступлении. Это был один из рутинных дней работы ВС, на трибуне раз за разом появлялся высокопоставленный представитель МИДа, зачитывал доклад о необходимости ратификации договора между СССР и, например, Тунисом о сотрудничестве в рыболовной отрасли. Выступающих не было, вопрос ставился на голосование и единогласно принимался. Получив записку, А. Лукьянов призадумался. У меня с Петрушенко была репутация этаких «парламентских хулиганов», и поэтому отношение к нам со стороны спикера всегда было «особое». Но в этот раз Анатолий Иванович никак не мог понять, зачем депутат Петрушенко просит слова по ратификации договора между СССР и какой-то Республикой Тамбу-Ламбу. Анатолий Иванович дает слово Петрушенко. Николай Семенович — очень яркий оратор. Но особенно хорош он был в тот день. Это был его «бенефис». Начал он спокойно, даже вяло, сначала сказал пару слов о Республике Тамбу-Ламбу. Потом постепенно перешел к работе МИДа и наконец к персоне министра иностранных дел. Он распалился и совершенно забыл о своем недомогании. Каждой меткой фразой, каждой репликой развенчивал миф об успехах внешнеполитической линии Горбачева—Шеварднадзе.

И произошло чудо! Он сумел завести зал. Все забыли о рутинной работе по ратификации, требуют немедленно Шеварднадзе на трибуну! Анатолий Иванович безуспешно пытался выпустить пар из котла, и в конце концов вынужден был немедленно вызвать министра. Тогда министры приезжали в парламент страны по первому требованию депутатов… Прошло некоторое время, на трибуне появляется Шеварднадзе. Причем на этот раз — без бумажки. Начинается его очень сумбурное выступление. А когда настало время задавать вопросы, вдруг происходит неожиданное: как уже было сказано, всегда до этого Лукьянов его выручал, а тут вдруг Анатолий Иванович говорит: «Ну что, товарищи депутаты, как будем задавать вопросы, письменно или… устно? Я думаю, что надо устно». А я сижу сбоку от трибуны и вижу, как Шеварднадзе оборачивается к Лукьянову, и взгляд его, полный и отчаяния, и гнева, и ненависти, выражает: «Что же ты делаешь?» Зал голосует за устную форму. И началось «избиение младенца». Для Шеварднадзе это был унизительный день. Работа сессии транслировалась вечером по телевидению, и вся страна могла увидеть, что это — «голый король», очень недалекий человек, неспособный обосновать свою позицию, что он просто не соответствует занимаемой должности.

Но самое интересное случилось позже. В перерыве я встаю с группой депутатов, мимо проходит А. И. Лукьянов и, слегка хлопнув меня по спине своей спикерской папкой, шепчет на ухо: «Ну что, красиво я вам сегодня сдал Шеварднадзе?» Дальше все пошло само собой. На мой взгляд, основная причина отставки Шеварднадзе была в том, что он не выполнил обещание, данное американцам об участии наших Вооруженных Сил в войне против Ирака — операции «Буря в пустыне». При этом советские солдаты в качестве пушечного мяса должны были осуществлять наземные операции против иракских войск, а американцы обеспечивали воздушное прикрытие. К нам в группу «Союз» поступила конфиденциальная информация о достигнутой в ходе переговоров Э. Шеварднадзе с госсекретарем США Д. Бейкером договоренности. Решение было незаконным, противоречащим Конституции СССР. Мы предали эти планы широкой огласке, в результате чего их удалось сорвать. И поскольку Шеварднадзе не расплатился по выданным американцам векселям, то и был вынужден уйти в отставку.

И все же выступление Шеварднадзе на IV Съезде народных депутатов СССР в декабре 1990 года с заявлением об отставке было неожиданным. Я знал, что он должен уйти, но не ожидал, что это произойдет так скоро. Речь министра была исполнена патетики. «Демократы разбежались, реформаторы ушли в кусты! Наступает диктатура — заявляю со всей ответственностью!» — кричал он. Большое внимание в своем выступлении уделил Шеварднадзе «двум полковникам», которые его «достали». Впечатленные речью депутаты дружно бросились на защиту «душки-министра». Один за другим клеймили позором группу «Союз», меня и Петрушенко. А я как раз на этот Съезд пригласил отца и маму, они сидели на балконе и все это слушали. Отцу стало плохо: у него было больное сердце. Атмосфера в зале накалилась до предела. Товарищи из группы «Союз» куда?то вдруг исчезли, попрятались — молчат. Надо было давать бой… Обычно на Съезды и сессии я ходил в «гражданке». Но тут в перерыве сбегал в гостиницу «Москва», переоделся в форму. Написал заявку Лукьянову о выступлении. Я никогда не готовил свои выступления заранее. Сидел, как правило, в последних рядах амфитеатра, откуда хорошо виден весь зал. Это же своеобразное поле брани — ты занимаешь высоту, чтобы видеть картину боя. Объявляя очередного оратора, председательствующий всегда называет следующего, чтобы тот подготовился. За эти пять—десять минут я обычно собирался с мыслями, набрасывал в голове план выступления. И вот я сижу совершенно спокойно, зная, что Анатолий Иванович должен объявить мое выступление заранее. И вдруг как гром с ясного неба раздается голос председательствующего: «Слово предоставляется депутату Алкснису!». Произошла заминка. В зале меня не видно. «Где депутат Алкснис? Где депутат Алкснис?» — повторяет Анатолий Иванович. Среди враждебно настроенных депутатов почувствовалось злорадство: «Ага, Алкснис сбежал, струсил!» Но вот заметили меня, с задних рядов решительным шагом направляющегося к трибуне. А я в это время лихорадочно прикидываю, о чем говорить…

Такова предыстория выступления, которое в те дни получило достаточно широкую известность — «Я — ястреб, я — реакционер!». Съезды народных депутатов СССР были во многом уникальным опытом парламентских собраний, когда одно выступление могло полностью изменить настроение в зале, повлиять на развитие событий в стране. Так и это выступление, которое по форме, по сути не несло глубокой информации, в той ситуации оказалось последним гвоздем. Тут же ситуация в зале совершенно изменилась на противоположную, и отставка Шеварднадзе была предрешена…

1997