Черные маклеры

REX публикует детективы российской писательницы Алисы Агранат - «Черные маклеры» и «Остров на окраине».

Написанные в разные годы, эти книги объединены героями, сюжетами и реальностью, в которой живут криминальные и судебные журналисты, полицейские, врачи, а также те, для кого они работают: люди самых разных профессий, чья боль, надежды и радости не могут оставить их равнодушными, и заставляют действовать самим.

* * *

Из протокола допроса: "Вопрос следователя: как вы обнаружили первые явные признаки пожара? Ответ свидетеля: я открыл входную дверь и обнаружил первый явный признак пожара - пожарника со шлангом в руках".

Дмитрий Гурулев

Не забывайте свои вещи!

Спальный микрорайон Люблино заметало ядреным пышным снегом, как это обычно бывает в конце января. На Тихорецком бульваре свистел заводной, как механический будильник, ветер, заворачивая поземку лентой Мебиуса над торговым центром «Москва». На Совхозной традиционно замерзала большая лужа, образовавшаяся из-за прорыва водопроводной трубы. Владельцы авто встали в сонной пробке на Ставропольской.

Но студенту юрфака Леше Безрукову эти небесные хляби были по барабану. Ему до места прохождения практики – три минуты задумчивым шагом. И эти неспешные шаги он направлял в сторону метро «Люблино». Сегодня он дежурил в паре со старшим оперуполномоченным дядей Витей Хлебниковым. Лешка был чуть выше среднего роста, худощавый голубоглазый двадцатидвухлетний блондин. Дядя Витя – лысеющий шатен ближе к 40, чуть ниже среднего, но квадратный во всех измерениях.

Вызов поступил в 12-32. На «Волжской» какой-то псих угрожал пассажирам вагона ножом, напоминающим финку. В вагон – предпоследний по ходу поезда - входили с двух сторон: дядя Витя при погонах и в форме – с головы, а Лешка в куртке и джинсах - с хвоста.

Страшно Лешке стало через полминуты, когда двери уже закрылись. На него неотвратимая, как смерть, двинулась туша неандертальца двухметровой высоты с перекошенным от злобы лицом. Чудище было в болоньевой куртке и лопающихся на ляжках и икрах штанах. В левой руке оно держало финку.

Пассажиры поджали ноги, лишь бы не мешать роботу-убийце. Лешка схватился руками за поручни, подвис, и с размаху двинул туше двумя ногами в живот. Гигант рухнул на пол и выронил финку, та покатилась по проходу.

Нависший над поверженным телом дядя Витя с трудом защелкнул наручники на мощных запястьях. Финка валялась под сиденьем, так и не обагренная кровью.

- Уважаемые пассажиры, мы задержали преступника! Кто будет свидетелем происшествия? - дикторским голосом произнес дядя Витя.

Ответом ему стало напряженное молчание. Кто-то усиленно щелкал мобильником, отправляя эсэмэс, кто-то завороженно читал детектив, кто-то увлеченно всматривался в текст на экране КПК. Остальных охватил летаргический сон. Дядя Витя, не меняя интонации, повторил свою просьбу.

- Станция «Кожуховская». Выходя из поезда, не забывайте свои вещи! - раздалось из динамика.

Расстояние от «Печатников» до «Кожуховской» метропоезд преодолел за 4 минуты. Преступника потащили к выходу – составлять протокол. Финку Лешка упаковал в целлофановый пакет.

Показания о том, что гражданин напал на сотрудника милиции с ножом, для прокуратуры оказались не убедительны. Психа пришлось отпустить.

«Это вам - не Штаты!» - мрачно думал Лешка, попивая стылый невкусный чай-утопленник (так они уже давно прозвали чаи из пакетиков, которые неизменно всплывали вверх). – «Вместо покушения на убийство, протокол об изъятии ножа, вероятно являющегося холодным оружием. Теперь дело за экспертами! Признают или нет?»

Страх, застрявший комом в солнечном сплетении, практиканта уже отпустил, и на его место прокрадывалась неуемная, как коррозия у днища старых «Жигулей», злость. Внутренний духовой оркестр наигрывал «Свадебный марш» Мендельсона, что явно сулило Лешке неприятности. Как известно, композитор написал это произведение на свадьбу своей первой любви, которая венчалась с его счастливым соперником.

В первом же вагоне злосчастного поезда ехала ничего не подозревающая о происшествии журналистка криминальной программы «Город М» Алиса Адамс. Двадцать минут от «Люблино» до «Чкаловской» она добросовестно проспала. Она вообще могла спать в любых обстоятельствах, даже стоя.

День рождения Алисы Адамс. За самоваром

В некрепкий журналистский сон спецкора Алисы Адамс прорывались воспоминания. Пять лет назад у нее была круглая дата - тридцать. Она сидела в редакции и рыдала, что на нее наступила старость, и теперь уже исхода не будет: четвертый десяток и неустроенная личная жизнь. Впрочем, продолжим повествование от первого лица, именно так, как она позже рассказывала это нам - своим друзьям.

- Я физически ощущала тяжелую, плотную, обтянутую толстым офицерским сапогом ногу грядущей старости на своей тощей шее и никак не могла успокоиться. Вокруг моего стола со стаканом «Колы» сочувственно прыгал замглавного редактора и объяснял, что ему уже 36, а он еще ничего, жив.

Тогда мне он казался безнадежно взрослым и чуть ли не мужчиной предпенсионного возраста. Потом старость на меня плюнула и забыла, мудрость, кажется, тоже, и я со стыдом вспоминала бедного замглавного. Сейчас его уже нет в живых, хотя работал он до последнего, пока еще мог терпеть боль, которую несла в его организм опухоль.

В этот же юбилей спать хотелось невыносимо, а рыдать – уже нет. Ночь перед моим тридцать пятым днем рождения, как назло, оказалась шумной и не приспособленной для сна. Но терпеть на своей территории чужой инфантилизм сил уже сил не было. На площадке пятого этажа стандартной двенадцатиэтажки в Люблино, где я жила, было шумно. Из широко распахнутой двери квартиры 29 с грохотом летели чемоданы и носильные вещи, "явно принадлежащие мужчине".

- Р-раз! - кричала я, молодецким движением выкатывая большой клетчатый саквояж на колесиках. - Надоел!

- Д-два! - Вон туда! - и из квартиры метеором вынеслась клетчатая бело-синяя сумка а-ля "челноки 90-х".

- Т-рри! - Вон смотри! - из двери в разные стороны полетели фирменные черные ботинки на толстой подошве. - Вспоминай, где твоя мамочка живет!

Представление сопровождалось задорным собачьим лаем. Соседи скрипели дверями, весело наблюдая за событиями.

- Так и останешься одна по жизни со своим несносным характером! Так и будешь мучиться со своими кошками и псом-мизантропом! - кричал брюнет.

- С собакой и кошками - уж точно - не одна! Они не спрашивают: "Почему я пришел, а хлеба нет?!" Ты сам себя хоть раз спросил: "Почему ты пришел?!"

И я выкинула в коридор связку разноцветных носков.

- Зачем ты это делаешь, я ж тебе сказал - через месяц, я не могу сейчас один все сразу увести! – парировал мой бывший муж, с виду – эффектный голубоглазый брюнет на всех производивший позитивное впечатление.

Вслед за брюнетом на площадку полетело колесо от велосипеда. Дверь закрылась со страшным треском, и воцарилась неожиданная, но очень сладкая тишина. Моя нервная система, наконец, оставлена в покое. Впрочем, не так долго и терпела. Наконец-то посплю спокойно, без вечерних нотаций.

Я провалилась в сон, а проснулась так, словно и вовсе не спала. Над кроватью нависла складчатая морда шар-пея Джаза и ласково ткнулась мне в руку. Я отвернулась к стене, накрывшись одеялом с головой, шар-пей обреченно вздохнул и потопал на место. Но все равно, надо было вставать и ехать на работу. Не открывая глаз, я напялила тренировочный костюм и бушлат, надела на Джаза ошейник и поводок и отправилась на улицу.

Шар-пей терпеть больше не мог, и ринулся задирать лапу к краю газона у подъезда. В этот момент рядом с нами нарисовалась дородная супружеская пара лет пятидесяти с хвостиком... Мужик молча шествовал мимо меня и собаки к остановке, а жена отверзла помятый горем рот и возопила:

- Повадились тут у подъезда дела делать! Вон, иди и в своей квартире его высаживай!

Мне было сонно, солнце било в натертые монитором глаза, но баба продолжала орать, как потерпевшая. Сфокусировав взгляд на кончике ее носа, я вопросила со всей прямотой опытного законника:

- Ну, что? Протокол составлять будем? Какие вопросы?

Ответа не последовало. Бабец стушевалась и отправилась вслед за супругом в сырую снежную даль.

И тут я вспомнила, что у меня сегодня день рождения - 31 января. И дата круглая – 35. И ксива милицейская в моем кармане - давно уже просроченная, а написано там: «телерадиостудия ГУВД» - "обозреватель", то есть, не следователь и не оперуполномоченный, а всего-навсего - журналист, к тому же теперь работающий совсем в другом месте, вернее, в двух местах, и вообще «на гражданке». Впрочем, дело не в том, кто я, а в том, что со мной происходит. День рождения есть, а гостей, скорее всего, не будет.

И вот ведь, как странно себя чувствует в 35 лет человек, у которого все есть: и работа, и собака, и, главное, квартира на рабочей окраине, и даже личная жизнь, закончившаяся, всего пять часов назад, а чего-то все равно не хватает. Хотя, как выяснилось позже, все у меня в тот момент было, кроме мозгов, которые с успехом заменял «оперативный зуд».

Зря я не пошла работать в ОБЭП, когда звали. Сейчас бы, глядишь, и манию расследования уже излечила бы, и второе высшее - тем более – юридическое - было бы в кармане, а не закончилось бы на третьем курсе по семейным обстоятельствам.

В час дня меня отпустили с работы, потому что в здании редакции и двух соседних начались проблемы с электричеством. В два часа - я была озадачена звонком на мобильный: проездом в Москве был мой давний друг - следователь питерской горпрокуратуры Давид Данелия. Он поздравил меня и просил через три часа прибыть к зданию Ленинградского вокзала, где он ждет меня с сюрпризом.

Через полтора часа он, внезапно, заехал за мной сам на машине, за рулем которой сидел его земляк, причем тоже в прокурорской форме. На Ленинградском вокзале мы срочно отправились в местный ресторан, где нас ждали еще несколько моих знакомых: следователь из Магадана Николай Усаков с молодой супругой Катей, судья Владивостокского горсуда Сан Саныч Мельниченко. С ними я, как и с Данелией, познакомилась во Владивостоке семь лет назад, когда работала над темой о первых профессиональных киллерах России.

Тут же наблюдались бывший оперативник УБОП, ныне тоскующий в УБЭПе - Юра Васнецов и экс-старший оперуполномоченный из той же организации - Татьяна Васильева, перешедшая в ОРБ, когда несчастную организацию по борьбе с бандитизмом разбили сразу на две - УБОП, курировавший город, и оперативно-розыскное бюро, отвечавшее за федеральный округ в целом. Сделала она это своевременно: в 2008 году, накануне 20-летия УБОПа, кое-кто решил, что организованная преступность уже уничтожена, либо слита с УБОПом, а потому управление пора категорически упразднить. С единичными преступниками и уголовный розыск справится вполне неплохо.

Вся эта развеселая компания собралась за двумя столами, поставленными рядом, явно не случайно, но вряд ли по поводу моего дня рождения.

Тем не менее, галантный Данелия посадил меня во главе праздничного стола, вручил букет лилий, произнес пышную и прочувствованную речь в честь именинницы и того сомнительного факта, что от знакомства с такими журналистами, как я, ему никогда не бывает стыдно. И вообще предложил выпить за то, чтобы нашим друзьям никогда не было стыдно за нас.

Следом выступила чета Усаковых, сообщив, что оба помнят меня еще молоденькой и любознательной девочкой, которая быстро училась и могла много и плодотворно работать. Речь произносил Николай Иванович, а его жена - юная адвокатша Катя, младше меня на добрых 8 лет, как обычно, хихикала и стреляла глазами во все стороны. И ведь живут они так уже лет семь, причем оба счастливы.

После третьего тоста, который был за родителей выдающейся девочки Алисы, начались разговоры в духе аристократических салонов. Прокурорско-милицейская братия перешла на проблемы идентификации и опознания мумифицированных и скелетированных трупов, стойкость зубных протезов в водной среде, а также сохранности тканей человеческого тела под давлением…

Далее, разговор плавно перетек на разного вида следы от удушения, которые могут оставаться или не оставаться на трупе, если потерпевшего придавили подушкой. Мне, как бывшему медику, это тоже было интересно. Всегда необходимо помнить о криминальном или случайном варианте при смерти в результате асфиксии.

Любому нормальному человеку наши салонные беседы о прекрасном слушать было бы дико, но леди и джентльмены в вокзальной ресторации собрались слишком специфические. Дело дошло до того, что Данелия, Татьяна и Усаков стали вилками изображать на столе схемы расположения и положения трупов при том или ином виде асфиксии и при этом чуть не поругались до слез. И тут Данелия вдруг вспомнил про меня.

- Как ты думаешь, Алис, почему с легкой руки твоих коллег Питер называют "криминальной" столицей России? И насколько это справедливо?

- Ну, я не могу отвечать за всех коллег, - парировала я. - Наверное, потому что у вас самая высокая раскрываемость.

- По поводу раскрываемости, я бы еще поспорил! - завелся Данелия.

- А я бы ее вообще отменил! - обиделся Юра Васнецов. - Вот работаешь, к примеру, сложное мошенничество - одна палка, а потом приходит какой-нибудь безутешный супруг, и весь в слезах рассказывает, что у него в квартире уже полдня прохлаждаются бездыханные трупы жены и тестя. И все это - он сам в процессе распития на почве "внезапно возникших неприязненных отношений". И что? Двойное убийство и опять же - два раскрытия, но ведь никакой работы, практически. Сам убил, сам пришел, сам раскаивается и показания дает, и, сам, заметьте, просит, чтобы посадили его, и дело особым порядком заслушали - быстро, без опроса десятка свидетелей.

А попробуй раскрой заказное убийство какого-нибудь авторитета, или депутата? И во все ведь, вмешивают политику, хотя на самом деле виновата экономика.

- А мошенничества с квартирами? - оживилась Татьяна Васильева. - Сколько было копий сломано по поводу приватизации, сколько людей за квадратные метры загублено! И законодательство с тех пор не раз поменялось, а в результате что? А то, что должно, как минимум, одно поколение смениться, получавшее эти самые квартиры от государства даром, - резюмировала оперица. - Потому что полученное даром, а не заработанное собственным горбом, или выкупаемое годами по ипотеке, вызывает у людей странную доверчивость к покупателям их недвижимости. В результате - рост преступлений на этой почве, и то, что мошенников меньше не становится. И если в начале девяностых они действовали нахрапом, то теперь повышают квалификацию и планируют все более изощренно, умело заметая следы. Одна и та же квартира может быть продана чуть не десять раз. У выморочных* квартир, где наследниками и не пахло, откуда ни возьмись, появляются по десять претендентов. Часто первые собственники пропадают без вести, а потом еще и "двойников" подсовывают.

- В виде трупов?

- По-всякому, но чаще живых…

- Вы про московское дело судей, которые по суду эти квартиры отписывали лже-наследникам?

- Да таких дел – сотни, и не только по Москве! - встрял Усаков.

- А при чем тут смена поколений? - решила уточнить я.

- А при том, что если ты на эту квартиру всю жизнь зарабатывал, то потом пропивать ее и свои мозги вместе с ней, с кем попало не пойдешь! - вскинулась Татьяна.

- Кстати, о пропитом, - вмешался Данелия. - Ты ведь у нас, Алис, давно на всякие чайные церемонии заглядываешься. Мы тут посовещались и решили. Катерина - выноси!

Хихикающая Катя сделалась серьезна и торжественна, и вытащила из-под стула, на котором сидела - большой расписной поднос с зимними домиками. Красивый, конечно, но физиономия у меня недоуменно вытянулась. Народ радостно заржал.

- А чтобы подносу одному не было скучно…, - весело произнес Данелия и замолк… Пока он держал паузу, Николай Иванович и Юра Васнецов водрузили на лежащий передо мной поднос здоровущий тульский самовар - десятилитровый с такими же симпатичными домиками в виде росписи. Самовар был в форме шара, вмещал в себя не менее десяти литров воды и явно предназначался для дачи: потому что из него торчала труба.

- Теперь можно выпить и за то, чтобы у каждого из нас был свой дом, - резюмировала разрумянившаяся от горячительного и горячих тем Татьяна Васильева.

- И чтобы ни у кого из нас не было повода его потерять! - закончил Данелия.

Как я поняла, вся эта разношерстная публика собралась в Москве на какой-то закрытый семинар и разнообразно повышала свою квалификацию.

Домой я вернулась на такси поздно ночью, еле дотащила "практичный" подарок до квартиры и срочно повела шар-пея гулять. К моменту нашего прибытия в родные пенаты с прогулки возле двери переминалась парочка соседей с третьего этажа: два брата-акробата - сотрудник "скорой помощи" и полицейский, с которыми я дружу последние лет пятнадцать. С пряничным выражением на лицах эти двое держали на вытянутых руках… небольшой поднос и желтый пузатый самовар-рюмку литра на три, электрический. Вскоре после того, как предмет был внесен в дом, мне позвонила младшая сестра:

- Угадай, что мы тебе подарили? - спросила она праздничным голосом.

- Даже думать не хочу! - заорала я. - Самовар!

Вот так оно и бывает. Не было ни гроша, и вдруг – алтын. Вернее, три.

* выморочные квартиры - квартиры умерших граждан, на которых не претендуют наследники, из-за чего жилплощадь отходит государству.

Площадь революции переход на станцию Театральная

До начала работы было еще два часа, но Алисе надо было выйти на «Тверской», чтобы купить подарок подруге в магазине «Л’Этуаль». Конечно, она могла добраться до Тверской и более экономным путем - с одной пересадкой через «Площадь Ильича», но сегодня она прихватила фотоаппарат, чтобы сделать несколько кадров на любимой «Площади революции» и в переходе с нее на «Театральную».

«Площадь революции» - вообще очень странная станция. Сколько споров вызывал в архитектурно-метростроевской среде план скульптора Манизера – установить в ниши станции статуи представителей советского народа! «Пантеон!» - возмущались противники этой идеи. – «Идеологическая диверсия!» А теперь эти 76 скульптурных групп – одна из главных достопримечательностей московской подземки. Каждая фигура была отлита в четырех экземплярах, благодаря этому после войны сотрудники метростроя сумели собрать «близнецов» по частям. В наше время понятие «советский народ» стало архаизмом, а «Пантеон» остался и оброс многочисленными суевериями.

Потирание клюва петуха на руках у Крестьянок, по мнению москвичей, приносит хорошие новости и сулит нерадивым студентам успешную сдачу зачета, а если погладить нос любой из овчарок рядом с пограничниками – непременно будет удача. В данный момент прыщавый студент со скрипкой полировал Петуха, а дама на сносях, но без обручального кольца «занималась» овчаркой.

Новости Алисе были нужны позарез, правда, в силу криминальной направленности ее должности, не слишком хорошие, а это несколько нарушало чистоту эксперимента, потому трогать бронзовых представителей фауны она не стала. Худощавое тело полусонной рыжей журналистки медленно засосало в длинный переход на «Театральную».

Между тем, откуда-то из глубины одного из самых длинных переходов московского метро доносились жизнеутверждающие звуки бас-саксофона. Неизвестный мученик подземки играл джаз, и тут Алиса окончательно проснулась. Лица хмурых пассажиров расправлялись, глаза загорались, и вместо угрюмой маски «Не подходи, убьет!» на них постепенно проступало выражение «Жизнь удалась!»

Музыка вселяла надежду и, многократно подхваченная сложными акустическими изгибами подземелья, бальзамом вливалась в израненные суетой и невзгодами души москвичей и гостей столицы.

Отойдите от края платформы!

Как змей, зачарованный звуком флейты, Алиса двигалась к концу перехода, где увлеченно играл на саксофоне некогда жгучий брюнет лет сорока с характерным орлиным носом.

Нос не мог соперничать по величине с инструментом, но являлся одной из выдающихся частей тела импровизатора. Голова музыканта блестела в искусственном освещении перехода всеми переливами надвигающейся седины. Был он смугл, высок, подвижен. В его карих, чуть навыкате, близко посаженных глазах застыло отстраненное выражение.

Алиса остановилась в сторонке, чтобы не мешать, затем вытащила фотоаппарат, прицелилась, и тут по переходу мимо нее пронесся молодой парень в штатском. Почуяв, что где-то завелись нехорошие новости, Алиса, забыв о музыканте, бросилась к платформе станции «Театральная».

- Поезд дальше не пойдет! Отойдите от края платформы! На поезд в сторону станции «Тверская» посадки нет! Отойдите от края платформы! - вещала взволнованным голосом дежурная. – Пользуйтесь наземным транспортом!

- Что случилось? - спросила Алиса у ближайшей к ней старушки.

- Под поезд кто-то бросился, - вяло сообщила та.

На лицах других пассажиров тоже не наблюдалось острого интереса. С каких-то пор чужая смерть перестала интересовать граждан. Часть народа уныло выжидала, пока то, что упало на рельсы, уберут с путей. Другие двинули к выходу в город и переходам. Процесс мог затянуться, а дела ждать не хотели.

Алиса строевым шагом отправилась к головному вагону. За спинами пассажиров и работников метро она не видела, что происходит, но постаралась проникнуть поближе к месту происшествия.

- Голова-то, блин, где голова? - услышала она зычный голос какого-то мужчины.

Она вытянула длинную тонкую шею. В кабине сидел бледный машинист. Возле двери толпились местные медики.

- Скорей, не успеем! - услышала она.

Машиниста вытаскивали осторожно. Кажется, он уже не дышал. К кабине прорывался молодой пацан в форме машиниста электропоезда. Лицо пожилого сделалось уже землисто-серым. «Бедняга, это очень похоже на инфаркт!» - предположила Алиса, некогда трудившаяся медсестрой в хирургии.

На путях еще возились рабочие. Тело потерпевшего, обряженное в дорогое кашемировое пальто, извлекали на платформу. Головы при теле не оказалось. «Прямо «Мастер и Маргарита» только вместо трамвая – метро!» - пронеслось в голове у журналистки.

- Суицид? - спросила она у ближайшего полицейского, поспешно спрятав в рюкзак фотоаппарат.

- Будем надеяться! - произнес он мрачно.

- Сотрудник полиции … кхе-пхе-хке… Пройдите к хвостовому вагону! - услышала она.

Парень бросился в зал, так было быстрее. Она устремилась за ним. В хвостовом вагоне, который, по идее, уже давно должны были покинуть пассажиры, уютно сидел мужик, наклонив голову вниз. Едва дежурная тронула его за плечо, «спящий» рухнул на пол, как потерявший равновесие мешок с картошкой…